Персефона помахала рукой, как будто объяснить было слишком трудно. Мора ответила: – Она хочет уравновесить то, что у него внутри, с тем, что снаружи. Примириться с Кабесуотером. Так? Персефона кивнула. – Близко к тому. Блу сказала: – Я пойду с вами, если вы хотите. Все повернулись к Адаму. Если бы он вошел в гадальную один, вот что это было бы: Адам Пэрриш. Как всегда. Иногда окружение менялось. Иногда не шел дождь. Но в конечном итоге не было ничего, кроме Адама Пэрриша. Адам мог с этим смириться, в очередной раз сказав себе: «Подумаешь, просто гадальная комната». Он знал, что кривит душой. Но эти слова хотя бы имели облик правды. – Я бы хотел пойти один, – негромко произнес он, не глядя на Блу. Персефона встала. – Захвати с собой пирог. Адам захватил пирог. В гадальной было темнее, чем в остальных комнатах; она освещалась лишь массивными свечами в центре стола. Адам поставил тарелку с краю. Персефона закрыла за собой дверь. – Съешь кусочек. Адам взял кусок пирога. Мир сфокусировался. Немного. Когда дверь закрылась, стало ясно, что в комнате пахнет розами после темноты и только что задутой спичкой. Без света было, как ни странно, трудно определить размеры комнаты. Пусть даже Адам прекрасно знал, насколько мала гадальная, теперь она казалась огромной, как подземная пещера. Стены чудились далекими и неровными, пространство поглощало звуки дыхания и шелест карт. Адам подумал: «Я могу остановиться прямо сейчас». Но это же была просто комната. Комната, которая могла служить столовой. Что могло тут измениться? Адам знал, что это всё неправда, но проще было воображать, что правда. Персефона сняла фотографию со стены. Адам едва успел заметить на снимке прямо стоящий камень на неровном поле; затем она положила фотографию стеклом кверху на стол перед ним. В потемках, при свете свечей изображение исчезло. Видны были лишь отражения в стекле, которое внезапно превратилось в прямоугольный пруд или зеркало. Огоньки свечей кружились и вращались в нем, совсем не так, как в реальности. Адама замутило. – Ты должен чувствовать сам, – сказала Персефона с другого конца стола. Она не садилась. – Насколько ты выбит из равновесия. Это было слишком очевидно, чтобы соглашаться. Адам указал на стекло, полное неправильных отражений. – Для чего это? – Для прорицания, – сказала Персефона. – Это способ заглянуть в иные места. Места, которые слишком далеко, чтобы их увидеть, или которые существуют лишь приблизительно, или которые не хотят быть увиденными. Адаму показалось, что он увидел вьющуюся за стеклом струйку дыма. Он моргнул. Дым пропал. У него заныла рука. – И куда мы заглядываем? – В одно очень далекое место, – сказала Персефона. Она улыбнулась крошечной, загадочной улыбкой, похожей на птичку, выглядывающую из ветвей. – Оно внутри тебя. – Это безопасно? – Наоборот, – ответила Персефона. – Вообще-то ты лучше съешь еще пирога. – Что будет, если я не соглашусь? – То, что ты ощущаешь, еще усугубится. В этой головоломке нельзя начинать с угловых фрагментов. – Но если я это сделаю… – начал Адам и замолчал, потому что правда уязвила его, а потом уютно свернулась в душе. – Я изменюсь навсегда? Персефона сочувственно склонила голову набок. – Ты уже изменил себя. Когда принес жертву. Это просто финальный этап. Значит, не было смысла отказываться. – Тогда скажи, что делать. Персефона подалась вперед, но так и не села. – Перестань отдавать. Ты не приносил в жертву свой разум. Пусть мысли остаются твоими. И помни о том, чем ты пожертвовал. Нужно, чтобы для тебя это было всерьез. – Для меня это было очень всерьез, – заверил Адам, чувствуя, как в нем оживает гнев – внезапный, поющий, чистый. Бессмертный враг. Персефона моргнула своими непроглядно-черными глазами. И гнев затих. – Ты обещал быть руками и глазами Кабесуотера, но слушал ли ты, о чем он тебя просит? – Он ничего не говорит. Лицо у Персефоны было понимающее. Ну разумеется. И внезапно Адам понял, в чем заключалась причина видений и галлюцинаций. Кабесуотер пытался привлечь его внимание единственным доступным способом. Весь этот шум, звуки, хаос в голове… – Я не понимал. – Он тоже выбит из равновесия, – объяснила Персефона. – Но для этой конкретной проблемы есть отдельный ритуал. А теперь посмотри внутрь себя, но знай, что там есть нечто, способное причинить боль. Прорицание не бывает безопасным. Никогда не знаешь, кого встретишь. Адам спросил: – Ты поможешь мне, если что-то пойдет не так? Взгляд ее черных глаз устремился на него. Он понял. Его единственная подмога осталась за порогом кухни. – Берегись любого, кто обещает тебе помощь сейчас, – сказала Персефона. – Изнутри только ты сам можешь помочь себе. И они начали. Поначалу Адам видел только свечи. Тонкое, высокое пламя настоящих свечей – и изогнутое, круглое, в стекле, ставшем зеркалом. Потом из нависшей над ним тьмы упала капля воды. Она должна была расплескаться по стеклу, но вместо этого пронзила поверхность. Она упала в бокал с водой. Неуклюжий и толстый, вроде тех, что стояли в шкафу у его матери. Но этот бокал был в руке у Адама. Собираясь сделать глоток, он заметил чье-то быстрое движение. Он не успел спохватиться… свет… звук… Отец ударил его. – Подожди! – воскликнул Адам, пытаясь объяснить – он всегда пытался что-то объяснить, – и ударился о вылинявший стол на кухне. Удар должен был завершиться, но Адам как будто оказался заключен внутри него. Он был человеком, ударом, столом, пылающим гневом, который управлял всем этим. Удар жил в нем. Первый раз, когда отец врезал ему, всегда таился где-то в голове Адама. «Кабесуотер», – подумал он. И освободился. Когда бокал, слишком массивный, чтобы разбиться, стукнулся об пол, капля воды выскользнула из него и вновь начала падать. На сей раз она упала в спокойный, похожий на зеркало пруд, окруженный деревьями. Между стволов стояла темнота, сочная, черная, живая. Адам уже был здесь. Кабесуотер. Он правда оказался тут или ему снилось? И была ли для Кабесуотера разница? Это место… он чувствовал запах сырой земли под упавшими ветвями, слышал насекомых, которые трудились под гниющей корой, ощущал, как ветерок, шуршащий в листве, касается и его волос. В ночной воде у ног Адама кружили красные рыбки. Они выставляли рты на поверхность в том месте, где упала капля. Затем какое-то движение заставило Адама взглянуть на дерево снов на противоположном берегу. Оно выглядело, как всегда – массивный старый дуб с дуплом, достаточно большим, чтобы в нем мог поместиться человек. Несколько месяцев назад Адам стоял в этом дупле и созерцал жуткую картину будущего: Ганси, который умирал из-за него.