– Отлично, Блу. Ганси был прав. Из тебя получилась бы настоящая радикальная феминистка. Блу захлопнула рот. Плечи у нее слегка дрожали – не от страха. Скорее, это была дрожь, предшествующая землетрясению. Адам выпалил: – И ты так и не ответила на мой вопрос. Ничего из того, что ты сказала, не имеет отношения к НАМ. Она скривила губы. – Хочешь правду? – Я ее хотел с самого начала, – сказал Адам, пусть даже, в общем, не знал, что ему было нужно от Блу теперь. Он жалел, что они поссорились. Жалел, что приехал. Жалел, что не спросил Блу о Глендауэре. Жалел, что не додумался позвать ее с собой на вечеринку. Но как он мог это сделать? Голова у него была одновременно переполнена, пуста и скособочена. Он слишком далеко забрался, давно сойдя с твердой земли, а развернуться уже не получалось. – Хорошо. Правда. Блу сжала кулаки и скрестила руки на груди. – Слушай. Всю жизнь экстрасенсы твердили мне, что если я поцелую своего любимого, то убью его. Всё. Ты доволен? Я не сказала сразу, потому что боялась отпугнуть тебя словом «любимый». У нее за спиной закачались деревья. Пробивалось очередное видение. Адам попытался отстраниться от него, чтобы просеять воспоминания, соотнести их почти состоявшиеся поцелуи с признанием об этом угрожающем пророчестве. Оно казалось нереальным… но что тут было реальным? – А теперь? – Я не знаю тебя, Адам. «Ты не виноват, – шепнул воздух. – Тебя невозможно узнать». – А теперь? – Теперь? Теперь… – наконец голос Блу слегка дрогнул. – Я не рассказывала тебе, потому что поняла, что это неважно. Потому что… это не ты. Адаму показалось, что его вновь ударил отец. Секунда смерти – и прилив крови к месту удара. А потом… не грусть, но знакомый жар. Он распространился по телу, как взрывная волна, выбивая окна и мгновенным порывом пожирая всё на своем пути. Как в замедленном действии, Адам представил, что размахивается. Нет. Нет, он уже сорвался один раз в ее присутствии, и больше этого не будет. Адам развернулся, прижав кулак ко лбу, а другим стукнул по стене, но не слишком сильно. Как будто он пытался найти опору и разрядиться. Он разорвал свой гнев на части. Сосредоточился на ужасном огне в груди и не сводил с него глаз, пока тот не потух. «Это не ты». В конце концов осталось лишь одно: «Я хочу уйти». Где-то наверняка было такое место. Почва, в которой его чувства не прорастут. Когда Адам повернулся обратно, Блу стояла неподвижно и смотрела на него. Она моргнула, и у нее на щеках, как по волшебству, появились две слезы. Быстрые слезы. Те, которые успевают скатиться по щекам раньше, чем ты поймешь, что плачешь. Адам знал, каково это. – Ты не обманываешь? – спросил он чуть слышно. Его голос прозвучал сипло, как играющая слишком тихо скрипка. Появились еще две слезы, но когда Блу моргнула, они так и остались в глазах. Сияющие маленькие озера. «Не ты». «Посмотри на себя, Адам, – произнес голос Ганси. – Просто посмотри». «Не ты». – Докажи, – шепнул он. – Что? Громче: – Докажи. Она покачала головой. – Если это не я, значит, ничего не случится, так? Блу еще энергичнее покачала головой. – Нет, Адам. Громче. – Если это не я, то не страшно, правда? Ты сама так сказала. Что это не я и никогда не буду я. Девушка горестно ответила: – Я не хочу причинять тебе боль, Адам. – Либо ты говоришь правду, либо нет. Блу положила руку ему на грудь и слегка нажала. – Я не хочу тебя целовать. Потому что… мы не будем парой. «Не ты». После того как отец в последний раз ударил его, левое ухо у Адама оглохло. Ни шума, ни гула. Просто отсутствие любых ощущений. Теперь так чувствовало себя всё тело. – Ладно, – бесцветным тоном произнес он. Блу вытерла глаза тыльной стороной ладони. – Прости. Мне очень жаль. – Ладно. Ощущения вернулись, но размытые и притупленные. Переливающиеся и неясные. Речь шла не о нем и Блу. Не о нем и Ганси. Не было больше никаких «не здесь, не сейчас». Здесь. И сейчас. Речь шла о нем и Кабесуотере. «Меня невозможно узнать». Адам спускался по лестнице, хотя и не помнил, как вышел из комнаты Блу. Он что-нибудь сказал напоследок? Неизвестно. Он просто шел. Непонятно куда. Голоса и образы мелькали вокруг и давили. Сквозь какофонию пробился один голос. Самый тихий в доме. – Адам, – сказала Персефона, схватив его за рукав, когда он открыл входную дверь, – нам надо поговорить. 50 Персефона дала ему пирог. Ореховый, приготовленный ею самой, и не то чтобы Адам имел право отказаться. Мора нахмурилась. – Ты уверена, что это правильно, Пи? Наверное, есть и другие… – Иногда, – признала Персефона. – Пошли, Адам. Мы идем в гадальную. Блу может составить тебе компанию. Но разговор будет очень личный. Он и не сознавал, что Блу рядом, поскольку не поднимал головы. После путешествия пешком вдоль шоссе у него на руке осталась ссадина, и Адам молча ковырял кожу по краям. Блу спросила: – Что случилось?