– То есть вы не сможете объяснить, какие они хорошие мальчики? – уточнила Персефона. Калла проворчала: – Никакие они не хорошие. По крайней мере, один из них – точно нет. Серый Человек сказал: – Полагаю, для моего босса нет никакой разницы. С тяжелым вздохом он откинул голову назад и закрыл глаза, беззащитный как никогда. Вечернее солнце озарило его лицо, шею, бицепсы – и Мору, смотревшую на них. Они все выпили, кроме Серого Человека, который уже прикончил свою порцию. Он не хотел похищать мальчишку, не хотел злить Мору, он хотел… просто хотел. На деревьях бешено кричали цикады. Невероятно летний вечер. Он хотел остаться. – Так, – сказала Калла, посмотрела на часы и поднялась. – Я вам не завидую. У меня бокс. Я побежала. Та-там. Мора, гляди, чтоб тебя не убили. Мора помахала ножом. Персефона тоже встала и сказала: – На твоем месте я бы отдала его Блу. Пойду работать. Писать. Диссертацию. Ну, вы поняли. Серый Человек открыл глаза. Персефона остановилась прямо перед ним, обхватив ладонями пустой бокал. Она казалась очень маленькой, хрупкой, нездешней по сравнению с его грубыми формами. Одной рукой она легонько похлопала Серого Человека по коленке. – Я знаю, что вы поступите правильно, мистер Грей. Они с Каллой ушли и закрыли за собой дверь. Мора придвинулась чуть ближе и прислонилась к его ноге. Серому Человеку показалось, что это максимум доверия – повернуться спиной к убийце. Его прежде безжизненное сердце затрепетало, исполнившись надежды. Он осторожно поправил венок из маргариток на голове Моры, а затем достал телефон. Гринмантл ответил сразу же. – Скажите, что у вас хорошие новости. Серый Человек ответил: – Эта штука не здесь. Долгая пауза. – Извините, связь плохая. Повторите еще раз? Серому Человеку не нравилось без необходимости повторять одно и то же. Он сказал: – Все показания приборов вызваны старой линией геологического разлома, которая проходит по здешним горам. Они указывают на место, а не на конкретную вещь. Снова молчание, куда более неприятное, чем в первый раз. Затем Гринмантл произнес: – Ну? Кто вас перекупил? Кто-то из людей Ламоньера? Сколько он обещал вам заплатить? Вы же знаете… черт, сегодня неподходящий день, чтобы со мной шутить. Именно сегодня… Серый Человек перебил: – Я не пытаюсь выклянчить еще денег. – Значит, решили приберечь Грейуорена для себя? Думаете, это поднимет мне настроение? Обычно у Гринмантла уходило несколько минут на то, чтобы взвинтить себя до бешенства, но было ясно, что Серый Человек, со своим звонком, вмешался, когда процесс уже шел полным ходом. – Я столько лет доверял тебе, ты, скользкий сукин сын, а теперь… – Перестаньте, – перебил Серый Человек. – Я не обманываю вас. Мора, сидя рядом с ним, наклонила голову и слегка ею покачала. Даже не зная Гринмантла, она угадала правильно: «Это не сработает». – Я когда-нибудь тебе лгал? – поинтересовался Гринмантл. – Нет! Я никому не лгал, и, тем не менее, сегодня буквально все настаивают… господи, почему нельзя было подождать четыре месяца и просто сказать, что ты ничего не нашел? Почему ты не придумал объяснение получше? Серый Человек произнес: – Потому что предпочитаю правду. Энергетическая аномалия сопровождает разлом и пробивается сквозь материковый грунт в определенных местах. Я сфотографировал некоторые любопытные растения, появившиеся в связи с этими утечками. Энергетическая компания здесь уже некоторое время борется с перебоями, которые возникают по той же причине. И активность разлома только усилилась из-за землетрясения, которое произошло в начале года. Полное описание доступно в Сети. Могу ввести вас в курс дела, когда буду возвращать приборы. Он остановился. И подождал. На мгновение он подумал: «Гринмантл поверит». Гринмантл бросил трубку. Серый Человек и Мора сидели молча и смотрели на огромный, раскидистый бук, который занимал большую часть заднего двора. На нем ворковала горлица, настойчиво и печально. Рука Серого Человека свесилась с подлокотника, и Мора погладила ее. – Десятка мечей, – произнес он. Мора поцеловала тыльную сторону его ладони. – Тебе придется быть храбрым. Серый Человек ответил: – Я всегда храбрый. – Еще храбрее. 47 У Ганси было всего несколько секунд, чтобы приготовиться к встрече с «Камаро». Он ждал на светофоре неподалеку от Монмутской фабрики, когда услышал знакомый анемичный сигнал «кабана». Возможно, ему померещилось. Пока он хлопал глазами, глядя в окно и в зеркальце заднего вида, «Шевроле» слегка дрогнул. Кто-то подтолкнул его сзади. Снова крякнул гудок «кабана». Опустив стекло, Ганси вытянул шею, чтобы посмотреть назад. Он услышал истерический смех Ронана – и увидел нечто оранжевое. А потом взревел мотор, и Ронан снова пихнул «Шевроле» в задний бампер. Это было именно то приветствие, которого Ганси ожидал после злополучных выходных. – ЭЙ, СТАРИК! – Ронан! – закричал Ганси. Других слов у него не было. «Разбил». Заднее крыло выглядело вполне нормально, а остальное он разглядеть не мог. Он хотел сохранить в памяти образ «Камаро», целого и невредимого, еще несколько мгновений. – Тормози! – прокричал Ронан, по-прежнему смеясь. – У менонитов! Давай! – Не хочу это видеть! – ответил Ганси. Светофор над ним загорелся зеленым. Он не двигался с места. – Хочешь! Нет, не хотел, но все-таки сделал так, как просил Ронан. Ганси миновал светофор и свернул направо, к «Саду и дому» – торговому центру, где в основном работали менониты. Это было приятное универсальное место, где продавали овощи, антикварную мебель, ковбойскую одежду, собачьи будки, излишки с военных складов, пули времен Гражданской войны, хот-доги с соусом чили и сделанные на заказ канделябры. Ганси ощущал на себе взгляды людей, стоявших за овощными лотками на улице, пока старался припарковать «Шевроле» подальше от строений. Он вылез, и «кабан» с громом затормозил рядом. И с ним было всё в порядке. Ганси прижал палец к виску, пытаясь сочетать полученные эсэмэски с тем, что видел теперь. Возможно, Кавински просто дергал поводок. Но за рулем сидел Ронан, и это было невозможно. Ключи лежали в сумке у Ганси. Ронан выскочил из машины. И это тоже было удивительно. Потому что он улыбался. Блаженно. Не то чтобы Ганси не видел Ронана счастливым после смерти Ниалла Линча. Но в его улыбке всегда крылось нечто жестокое и небезусловное. Не то что теперь.