«Этот день… это место… эта жизнь…» Как будто он всегда жил здесь, и родился в раскаленной асфальтовой чашке Петри, которую представлял собой Вашингтон. Генриетта и Агленби ему просто приснились. Чтобы помнить, что за этим непосредственным моментом есть какое-то будущее, уходили все силы. «Просто вернись обратно, – думал он. – Вернись, и ты выяснишь…» – Мигни фарами, если что-то пойдет не так, – сказал Ганси, стоя перед открытой дверью своего черного «Шевроле». Обычно он держал его здесь, но, честно говоря, все сомневались, что новая машина Адама выдержит поездку через штат. Ганси слегка покачал дверцу со стороны водителя. Адам понимал, что другу очень хочется спросить: «Адам, ты как?» или «Что тебе нужно, Адам?». Мята, стоявшая на приборной доске, тревожно выглядывала из-за плеча Ганси. – Не надо, – предупредил Адам. Ганси нахмурился сильнее, чем позапрошлым вечером. – Ты даже не знаешь, что я собирался сказать. – Кажется, знаю. Ганси снова качнул дверцу. За ним грузно высился «Шевроле Субурбан». В него могли бы поместиться и новая машина Адама, и «кабан», да еще осталось бы место для пары велосипедов. Адам вспомнил, как у него захватило дух, когда он впервые узнал о существовании «Шевроле». «Такой богатый, чтоб позволить себе две машины?..» – Ну и что же я собирался сказать? Над Адамом дрожали линии электропередачи. Что-то пело и вздрагивало в нем. Ему нужно было вернуться. Поскорее. Больше он ничего не знал. Адам произнес: – Наверное, нам не надо делать это сейчас. – А мы сейчас что-то делаем? Я думал, это случилось потому, что ты… Ганси с видимым усилием сдержался. – Ты возвращаешься на Монмутскую фабрику или… «Нет времени. На это нет времени. Надо перестать ждать и начать действовать». Он ничем не отличался от Ганси, ожидавшего, что кто-то другой разбудит силовую линию. Нужно было шевелиться. – Я поеду на Фокс-Вэй попросить совета, – ответил Адам. Ганси открыл рот. Он мог сказать сотню разных вещей, и девяносто девять из них лишь разозлили бы Адама. Ганси, видимо, интуитивно это понял, потому что помедлил – и лишь потом проговорил: – А я пока посмотрю, как дела у Ронана. Адам опустился на потертое и пыльное сиденье своей новой старой машины. Из вентиляционных отверстий несся шепот. «Ладно, я иду, иду». Ганси по-прежнему смотрел на него, но чего он ждал? У Алама все силы уходили на то, чтобы не забыть, кто он такой. – Просто мигни фарами, – напомнил Ганси, – если что-то будет не так. 46 Когда Мора открыла дверь дома на Фокс-Вэй, то обнаружила задумчиво стоявшего на пороге Серого Человека. Он принес две вещи – венок из маргариток, который торжественно надел ей на голову, и розовый выкидной нож, который вручил. И то и другое было добыто с некоторыми усилиями. Первое – потому что Серый Человек забыл, как плести венки, а второе – потому что выкидные ножи, даже розовые, в Вирджинии запрещались. – Я кое-что ищу, – сказал Серый Человек. – Знаю. – Я думал, это коробка. – Знаю. – Но нет? Мора покачала головой. Она отступила, впуская его в дом. – Выпить? Серый Человек вошел не сразу. – Это человек? Она удержала его взгляд – и повторила: – Выпить? Со вздохом он последовал за ней. Мора провела его по коридору на кухню, где сделала ему коктейль (кое-как), а затем выпустила гостя на задний дворик. Калла и Персефона уже сидели в креслах, стоявших в том месте, где неаккуратный газон сменялся свежими лужами и старыми кирпичами. Вид у них, в золотистом вечернем свете, который появился после грозы, был неземной и блаженный. Волосы Персефоны напоминали белое облако. В волосах Каллы насчитывались три разных оттенка фиолетового. – Мистер Грей, – произнесла Калла бурно и язвительно. Она убила москита у себя на голени, а потом посмотрела на бокал в руке Моры. – Сразу могу сказать, что это не коктейль, а дерьмо. Мора грустно обозрела содержимое. – Откуда ты знаешь? – Потому что его делала ты. Поправив венок на голове, Мора похлопала по свободному креслу и села на кирпичи рядом. Серый Человек уселся. – О боже – сказала Персефона, наблюдая его бескостную гибкость. – То есть вы выяснили, да? В качестве ответа он осушил свой бокал. Данные приборов привели его на поле с сотней белых «Мицубиси» в разных стадиях эволюции. Там были двое пьяных подростков, которые воплощали свои грезы. Он долго следил за ними. Каждый невероятный сон, каждый подслушанный обрывок разговора превращались в правду. – Что теперь? – спросила Мора. Серый Человек ответил: – Я киллер, а не похититель. Мора нахмурилась. – Но, возможно, ваш босс… Серый Человек сам не знал, на что был способен Гринмантл. Он знал, что тот не любил проигрывать. Знал, что тот маниакально искал Грейуорена как минимум последние пять лет. Еще он знал, что лично насмерть избил последнего Грейуорена монтировкой. Хотя на совести у Серого Человека был не один труп, он никогда не уничтожал то, что ему приказывали забрать. Всё оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал. – Это точно те двое парней, да? Впрочем, это не был вопрос. Он попытался представить, как привезет одного из них к Гринмантлу. Он не привык транспортировать живых жертв. И ему показалось, что это до странности противно. Нечто совсем иное, чем прямое, откровенное убийство. – Двое? – эхом отозвалась Калла. Они с Персефоной переглянулись. – Хм, – сказала Персефона своим тихим голосом и с помощью зонтика от коктейля извлекла из бокала комара. – Тогда понятно. – Это не вещь, – проговорила Мора. – Вот что важно. Это в такой же мере вещь, как… сослагательное наклонение. Персефона, потерев глаз, пробормотала: – Очень неприятная метафора. – Это – не то, что можно забрать, – пояснила Мора и выразительным тоном добавила: – И мы знаем, по крайней мере, одного из упомянутых парней. Мы очень рассердимся, если вы его увезете. Я очень рассержусь на вас. – Мой босс не самый добрый человек, – признал Серый Человек. Раньше это не мешало их отношениям; доброта слабо сочеталась с Серым Человеком.