Прямо в кабинет полковника Гончара. Поворот порождает догадку, что я могу так и зависнуть в бесконечном переключении воображаемых локаций, и приходится дважды прокрутить в мыслях установки метода несчастного Дэвидсона, чтобы избавиться от холодка между лопаток. Самого Петра Николаича в кабинете нет, а на его месте восседает мой неотвязный собеседник в невнятного цвета пальто. – Вас интересует информация. – Ну уж нет! С меня хватит, – обшаривая взглядом обстановку, ищу, за что можно уцепиться, чтобы выбраться хотя бы на более высокий уровень бреда. Почему его уровни кажутся имеющими разную глубину, отчёта себе не отдаю… – Вы хотите знать? Скосив глаза влево, на обычном месте вижу сейф. Стоп. У полковника там хранится та самая хреновина, похожая на валенок. Интересно, что я могу сейчас успеть… – Как же ты мне остоебенил! Резво марширую к сейфу, вскрываю его своим идентификатором (дошло уже до того, что не помню даже, это мои хакерские штучки или легальный доступ, данный Гончаром на всякий пожарный), извлекаю драгоценное устройство непонятного назначения. Отдалённо похоже на бластер S08, декорированный валяной шерстью. Развернувшись вполоборота и безо всякого интереса ориентировав на меня зрачки, «Магритт» не унимается: – Получить информацию об идентичности? Мне бы не мешало получить информацию о том, как включается эта хуетень. Но вариантов нет – я хватаю её так, как следовало бы, будь это в самом деле бластер S08. А потом направляю на собеседника и активирую так, как следовало бы, если бы… Ничего не происходит. – Вам нужно понять… – с отставанием проследив за моими действиями, гундосит инопланетная пила. Точно не хочется вечно торчать в этом кабинете – единственное, что сейчас ясно отчётливо. «Дома» и то было бы лучше. Предметы в кадре слегка подрагивают, пока я соображаю, то ли так медленно моргнул, то ли уснул прямо в Мираже, то ли оружие как-то сработало… *** Оружие как-то сработало: я снова «дома». Вместе с «Магриттом», не без этого. Но что-то изменилось. Точнее, даже понятно что: у меня есть пушка, исполняющая желания. Господи, как не очнуться там, на астероиде, от собственного смеха и не провалить миссию окончательно… – Желаете увидеть? Твою же… А мечты исполняются ещё быстрее, чем успеваю их осознать: Ритка подсовывает стакан с холоднючей минералкой, а Сашка… Сашка молчит! И даже старается не зыркать со своим особенным выражением, предназначенным для обесценивания глупых идей заблаговременно – до того, как кого-то угораздит испортить ими его внутреннюю симфонию соразмерности. Выходит, я сейчас просто сосредоточусь на острой потребности в том, чтобы эта белиберда раз и навсегда улетучилась из нашей Вселенной, – и дело в шляпе?! Вроде бы приступаю к процессу, но в мозгу – неунимающийся хаос. Нет, я искренне хочу окончательно прекратить балаган, но будто не хватает визуальной детализации – как это будет выглядеть, в самом деле? Источник бреда растворится в воздухе? А что станет со всем остальным? В отчаянии трясу псевдобластером перед носом у Миража, пропуская мимо ушей очередную его фразу. В некоторых условиях, оказывается, и вправду очень важно знать, чего именно ты хочешь. Мой собеседник встаёт из-за стола – кажется, слегка раздавшись во всех габаритах относительно своего наиболее частого состояния – и снова предлагает: – Вы желаете увидеть. И всего-то на какую-то миллионную долю секунды забываю о том, что держу в руках устройство, проявляющее малейшие порывы моих устремлений. Так или иначе – я желаю именно увидеть. И этого оказывается достаточно. Успеваю подумать о Томе и почему-то обстановке в помещениях на астероиде – осознанный поток обрывается. Как… *** А точнее, застывает. Я думаю о Томе, астероиде, кресле, превращающемся в гамак, и аляповатом потолке местной базы. По кругу. Даже нет… не думаю, потому что это не длится как процесс, – просто помню. Как будто принуждаемый внешней силой, за которой угадываюсь я сам. И подспудно – везде, неотделимо – присутствует нечто ещё – назойливое, дребезжащее, холодное и мучительное. Не в силах полностью противостоять гипнотическому влиянию этого нечто, всматриваюсь в его суть – и вижу там именно то, чего ожидал, – преследующее меня повсюду по пятам притяжение абсолютной бессмысленности. Но Том, астероид, кресло – не отпускают. И я говорю тотальной тьме, приобретшей персонифицированность. Не помня и не ощущая слов – но имея неутолимую жажду донести. Не совсем понимая что. И не будучи в состоянии вытащить из памяти, к кому я обращаюсь. Гамак, астероид, Том. Мой визави меня не слышит. Мне наплевать. Потому что мне. Потому что я. Потому что произошло кое-что, чего по всем предполагаемым правилам быть не могло: я остался. Потому что астероид, гамак и Том. Или для того чтобы. Или – в частном случае всего. Согласился понять, но в этом нет смысла: я уже понимал. А суть – и вовсе в стороне: понимал я больше того. Уже изучил себя достаточно, чтобы быть не в состоянии такое вычеркнуть. *** Четверо высокорослых существ теснятся у меня перед глазами на фоне… отсветов костра? Заката за полуприкрытыми шторами? Нет же… лилового свечения потолка на мирабилианской базе. Опять меня куда-то кувырнуло? Ну э… Силуэты становятся чётче, и я с резким ошеломлением замечаю, что принял за группу склонившихся надо мной пришельцев свои собственные растопыренные пальцы. Зачем я держу их перед лицом и… Пахнет маринованными огурцами, чтоб меня… – Двенадцать в квадрате? – проникновенно выведывает привычный голос. Я снова в том кресле-трансформере, теперь застывшем в жёстком сидячем варианте. – Сто сорок четыре. Можешь прояснить, на какой глубине бреда я сейчас нахожусь? – На какой именно – не могу. Но вот эта – как на грех та, которую мы сговорились считать нулевой. – А на самом деле здесь… не поверхность? – уныло вопрошаю, высматривая позади Тома источник аппетитного аромата. – Кто знает… – ухватив очередным неизвестно как называющимся столовым прибором, больше похожим на хирургический инструмент, он протягивает мне почти совсем земного вида скользкий и прохладный корнишон. – Том… что произошло? – Ты уничтожил расу. – То есть… совсем? – блаженно похрустываю угощением, с досадой понимая, что съесть их прямо сейчас пару килограммов, как того отчаянно требует организм, мне никто не даст. – Да. – Ты уверен? Он только поджимает нижней губой верхнюю, демонстрируя недоумение и надежду одновременно, и сосредоточенно косится на меня, убеждаясь, что глупый землянин не проткнул себе язык мирабилианским ухватом для огурцов. – И… почему у меня вышло? – У тебя любопытная мутация, – усаживается напротив, движениями век подавая знаки потолку, чтобы тот понизил интенсивность освещения. – Во время даже глубокой фазы сна активно гораздо большее количество зон мозга, чем у обычного человека. У мирабилианцев с этим ещё хуже, чем у землян. Мы спим как убитые, хоть и редко. А там, внутри, когда Мираж приглашает глубже – это физически некая форма сна. Надо думать, мутация не даёт тебе полностью терять связь с внешним миром. Но не так, как я. Я сразу везде, а ты – привязан к тому, что происходит здесь, хоть и не отдаёшь себе отчёта. Мы наблюдали такое раньше только у наших женщин. Но женщины не могут… то есть… – Не могут так сильно концентрироваться на одной задаче, я в курсе. Не бойся, я не стану обвинять тебя в неполиткорректности. – Да какая там политкорректность, – от души сминает лицо улыбкой Том, – я просто слово не мог подобрать… – Выходит, ты уже знал, что я такой мутант? Проверил на Мирабилисе? Пока я спал? – На Ёжике. Пока ты спал. Перевариваю огурец и поступившую информацию – и то и другое вызывает интенсивную жажду. – А… – быстро спрашивает он, предусмотрительно вскочив и ретировавшись за порцией воды для меня, – что там в Мираже творилось – как именно ты смог это сделать? – Думал о тебе, – машинально беру протянутый неправильной формы стакан. – А теперь избавь меня от своего присутствия. Сейчас же. На его лице отражается искреннее изумление, тут же снизу вверх сменяющееся волной снисходительного благодушия. Испаряется из поля зрения, явно успев уменьшить температуру в помещении градуса на четыре – специально для моего земного тела. Какая предупредительность, посмотрите-ка…