«Они разве… Чёрт». *** Растрёпанные патлы мирабилианского парламентария лубочно вызолочены полуденным солнцем. – Ну? – подбадривает он лирической улыбкой. – Где мы? – Уф… О… Ёлки, это же моя квартира… Мы на Земле. Лежу на полу в гостиной, а Том взгромоздился на журнальный столик. Собственные привычки удивительно раздражают в исполнении кого-то другого… Мимолётно порывается нахмуриться, но, чуть подавшись вперёд, только подтверждает: – Да. Хорошо. – Это… Я был без сознания или что-то вроде того? Когда ты успел отправить меня на Землю? – Ваня, – одним приёмом припечатывает мои плечи к полу, не давая возможности двинуться, – пожалуйста, не паникуй. Ты не был без сознания… Это не… Дёргаю кадыком, не в силах заставить себя моргнуть: – Понимаю, что всё равно не услышу правды… Но… мы в самом деле сохранили связь или ты мне мерещишься? – Дьявол… ты, надо думать, способен саму суть реальности уничтожить своими вопросами… Мы сохранили связь! Твёрдо обещаю себе перекрасить унылые стены гостиной, когда… и если… И сильно беспокоит запах какой-то очень-очень знакомой выпечки, но методами расшифровки сигналов от воображаемого тела я пока владею нетвёрдо… – У меня опять рыжие волосы? – Боюсь, что да, – лучится теплом Том. – Пойдём, там твои друзья на кухне блины жарят! А над остальным я работаю, не беспокойся. Блины! Ну конечно, как я мог не понять! Но даются только два шага. Потому как есть же какой-то предел… Эта квартира, земное солнце, разграфившее тенями от ступеней сотворённой Тихорецким лестницы пол в моей собственной гостиной. Разогретое дрожжевое тесто. Опять увижу их обоих – и не представляю, куда самого себя деть. – Том… скажи хотя бы, что там сейчас происходит. Обессилев, настойчиво сползаю вниз, но он мешает, подхватив под мышки, – уж не знаю, какой в том сакральный смысл – чтобы я не уснул во сне или вроде того?.. – Мне лучше пока думать о происходящем здесь… Хорошо? – бормочет старательно болеутоляющим тоном. – А вот мне… для меня, кажется, уже всё совсем перебор… – жалобно признаюсь я. – Ш-ш-ш… – увещевает точно так же, как недавно Лею. – Посмотри вокруг. Просто загляденье какое утро. Не похоже на порождение угасающего разума, да? – Вы ведь хоть что-то выяснили за эти годы?! Больше чем полвека, так понимаю… Что им надо от нас? – Ваня. Для начала, ты неправильно задаёшь вопрос, – подталкивает в сторону кухни. – И лучше всего нам будет поговорить обо всём потом. *** – Невозможно вручную испечь идеальный блин! – декларирует Тихорецкий, остервенело размешивая тесто в пафосного вида тёмно-синей ёмкости из похожего на керамику материала. В два прыжка оказавшись рядом, выхватываю у него половник: – Конечно возможно! Уже через миг слышу шипение на сковороде – и приглушенное хихиканье у себя за спиной. Сколько ж можно попадаться на эту уловку… да ещё и, получается, ловить на неё себя самого… Еле удаётся переложить готовый блин на тарелку: локти начинают подрагивать в тихой истерике. – Так и знал: на самом деле ты умеешь готовить, – завладевая моим шедевром и запихивая его в рот, резюмирует Том. – Такой вот парадокс: есть некий набор вещей, которые я до того ненавижу, что даже неплохо научился их делать. – И какие ещё, например? – Общаться с людьми, – выдаёт Ритка. – Нет уж, пожалуйста, давайте не будем об этом! – разъяряюсь, демонстративно отставив сковородку на неактивную часть плиты: шиш вам, а не идеальные блины. Тут же перехватив её и с любопытством повертев в руках, Том радостно предлагает: – А что если наоборот – жарить их на нижней стороне?! – Я тебе покажу наоборот! Забудь это слово вообще! У нас уже вся жизнь из-за тебя наизнанку! – Напрасно ты… Очень красивое слово. Ёмкое. Всеохватное. – Так, – отстраняю его и возвращаюсь к делу (жарить блины вручную внутри своей головы, когда твоё физическое существование находится под большим вопросом, – довольно жизнеутверждающе, без шуток). – Какого хрена вы вообще тут затеяли приготовление пищи средневековым способом? – Инопланетянчику твоему показать исконные русские традиции, – Ритка тянется на цыпочках, пытаясь достать из шкафа надо мной ещё несколько тарелок. Заметивший её затруднения Тихорецкий одной левой решает задачу, ухватив клешнёй сразу штук шесть и перемещая их на стол по кратчайшей траектории, – похоже на действия промышленного робота-манипулятора. – Значит, икра тоже есть? – перевернув блин, отвлекаюсь от плиты, изучая суетящуюся вокруг уже устроившихся за столом гостей Риту. – Джем точно есть! Том любит джем! И тут же берёт и без стеснения гладит мирабилианца по макушке. – Окей, – выдавливает Тихорецкий, сводит лопатки, приподняв подбородок и сжав левую руку в кулак. Я отвешиваю челюсть. – Тебе всё же надо учиться управлять своими мыслями… – жмурится Том, сверкнув в мой адрес шикарными зубами. – Да просто это у нас планета отсталая… – съезжаю с темы. – Конец XXI века, а толку? Никакой телепатии, никакой, в общем, осознанности… Ну что у нас изменилось по сравнению с прошлым? – М… – Том обводит глазами всю компанию, – из троих землян в комнате двое – киборги. Значительный результат. – Зачем ты ему сказал! – вскрикивает Рита, угрожающе надвигаясь на меня. – Ваня не говорил. Это ведь электронное устройство, я просто увидел его, когда сканировал обстановку. – Хватит врать, вы, оба! У меня включена маскировка! – Солнышко… – Том нервно барабанит по столешнице (похоже, он не меньше моего погрузился в присутствие здесь!), – я же мирабилианец… наши технологии и… мои шпионские штучки, если угодно… и… ты очаровательна. Настоящий придурок… Конечно, не говорил я ему ничего… Машиной управлял я. Так и не смог с тех пор найти оправдания ни в том, что мне на тот момент едва исполнилось семнадцать, ни в том, что причиной аварии был водитель кара с неисправной системой автоматического предотвращения столкновений. В любом случае в те времена она была несовершенной… Наша защита просто физически не смогла среагировать на внезапность его манёвра. И я – не смог. Первым побуждением было снизиться, это почти удалось, но он нас всё-таки задел – и по касательной впечатал в опору многоярусной оранжереи Ботанического сада. Ещё чуть-чуть – и всё бы обошлось. Но ничего не обошлось… Ещё чуть-чуть – и я бы её убил. Никакой психотерапевт на свете не может ответить на вопрос, когда я перестану прокручивать в мыслях все эти варианты. Да… тот водитель был пьян. Поэтому… ещё как лукавлю, когда говорю, что мне просто не нравится алкоголь. 2 июля 2080 года, Земля Как в замедленной съёмке – так говорят. Правду говорят – как в замедленной съёмке. Бесконечной и замедленной. Удар. Я теряю сознание, наверное, на пару секунд, а потом, едва рассеивается пелена в поле зрения, почему-то перестаю воспринимать звуки – только видеоряд: завалившаяся в странной позе Ритка, искорёженный люк с её стороны, кровь, много крови. Искусственный интеллект плавно опускает автомобиль на мостовую. Хорошо ещё, что мы просто не рухнули. И ещё один «компьютер» включается у меня в мозгу – отстранённо наблюдаю за его решениями: аптечка – жгут – попытка привести её в чувство. Открывает глаза – не успеваю помешать ей посмотреть вниз – и спокойно так говорит: – Я потеряю ногу. Не волнуйся, сейчас с этим умеют справляться. И, пожалуйста, не говори пока Алексу… Вместе с её словами к моим ощущениям добавляется звук. Ещё мгновение – и он коробит: сирена скорой помощи, автоматически вызванной системой. Спасатели разрезают обшивку кара, периодически отпихивая меня локтями и не давая помочь. Потом кто-то догадывается вкатить мне успокоительное, даже не спросив разрешения. Оно вообще не действует. Риту перекладывают на каталку – и мы вместе оказываемся в аэрокаре медицинской службы, где мне всю дорогу до больницы задают какие-то нелепые вопросы. В ответ я, кажется, совершенно непотребно матерюсь. Всё-таки выпытывать в такой момент, не употребляли ли мы какие-то вещества, – это уже чересчур. Уже примериваюсь, как бы половчее ухватить за шиворот обнаглевшего фельдшера, когда снова слышу её голос: – Ваня, пожалуйста, успокойся, они спрашивают потому, что собираются делать мне операцию.