– Ну… ты не позволил им войти в свой разум, а я – наоборот. Как сквозь сито их… ф-ш-ш. В общем, у нас отличная команда, да? – Том… – шепчу я, пока мурашки разбегаются по всему телу. – Почему ты уверен, что именно эта реальность фальшивая? – Ха-ха-ха! Тебе совсем нельзя было показывать ни одной книжки с самого рождения, вот что я скажу! Саша, Рита, вы слышали? Да посмотри хотя бы на себя в зеркало. За две секунды выволакивает меня в гостевую комнату, одна из стен в которой имеет зеркальную поверхность. Блядь. Огненно-рыжие волосы. – И… почему? – Я уговорила тебя, хотела посмотреть… – выглядывает из-за его спины Ритка. – Ничего не доказывает! – Какая реальность настоящая – в любом случае твой личный выбор. Но… не эта, Ваня… У них тут первые сто восемьдесят шесть блюд в автокухне – из стручковой фасоли, о которой никто, кроме меня, на Мирабилисе и не слышал! – Ребят, – уныло интересуюсь у друзей, – вам самим-то комфортно быть проекциями вообще? – У нас есть варианты? – вопрошает подпирающий плечом стену Алекс. – Ну ёлки… – стону. – Рита? Подходит вплотную, обнимает меня, обволакивая ландышевым пленом, и целует в висок: – Ты с этим разберёшься. От осязаемости присутствия подташнивает… Но у меня нет оснований не доверять Тому. Почему?.. Ну… их просто нет. Понятнее сформулировать не смогу. Буду сомневаться, цепляться с вопросами, выдвигать фантастические теории, но пока у меня не появится оснований… – Ваня, я могу в любой момент вытащить тебя отсюда, – уведомляет тот, осторожно отстраняя от меня Риту. Хочется спросить, почему он способен даже физически взаимодействовать с порождениями моего мозга, но продолжать обсуждать вслух нереальность присутствующих мне кажется очень бестактным. – Нет, пока не надо… Мы можем выйти наружу или ещё что-то? – Разумеется, хоть улететь на Землю. Но так далеко – не советую. И не помышляй даже рисковать жизнью, запомни! Смерти понарошку здесь не будет. Это вызывает ещё больше вопросов, но я даже не знаю, с которого начать. Снаружи по-прежнему лето, но далеко не так жарко, как было на реальной планете. Так как настоящий город вблизи я не видел, обстановка не особенно занимает. Очевидно, она порождается фантазией Тома. На самом деле всё выглядит уютно: застройка здесь нигде не превышает тридцати этажей. Мы решаем пройти пешком километр до озера, чтобы я мог сделать какие-то выводы. Они пока простые. Мелкие детали, которые не сразу распознаю издалека, вблизи оказываются именно тем, что изначально приходит на ум. Пятно на стене здания – граффити. Хм… граффити? Жёлтые пятнышки у корней местного кустарника – одуванчики. Хм… какие, к лешему, ещё и одуванчики? Том хохочет: – Ваши цветы! На Мирабилисе! Может, ещё этих… – быстро-быстро машет кистями, изображая бабочку. Помимо собственной воли услужливо предоставляю ему стайку порхающих крапивниц. – Пастораль! – аплодирует Том. – Художник! Нам направо. Воображаемые друзья всё время молчат – наверное, объясняется отсутствием подходящих реплик для них у меня голове. Стоит мне только испытать от нелепости происходящего приступ близкого к отчаянию чувства – Ритка тут же без слов хватает за локоть и семенит быстрее, подлаживаясь под мой шаг. Кошусь на струящийся голубой комбинезон – даже не уверен, что видел у неё такой, – и малиновые лаковые туфли – а вот этого добра в разных вариациях у Маргариты Константиновны содержится пар десять… Сворачиваем за угол – и видим спрятанный за кольцом зелени берег озера, явно немаленького. Навстречу бодро марширует троица как будто землян. Удивляюсь: такого я уж точно не воображал. Они весело тараторят между собой, похоже, на земном языке, причём славянском… что за хрень, сбой какой-то? Начинаю паниковать: вдруг сейчас всё вокруг по моей вине начнёт походить на кривое зеркало из кошмарного сна? – Том! Кто это ещё такие? – Чехи… – И… и что они делают? – Прогуливаются, беседуют… – он подчёркнуто не испытывает интереса к появлению этих людей. – По-чешски? – Да, Ваня, это чехи, и они, хотя это и чрезмерно нормально, если брать во внимание наши обстоятельства, изъясняются по-чешски! – Хватит действовать мне на нервы! Ты знаешь чешский?! Ёлки-палки, Том, ты потратил пару лет на то, чтобы овладеть языком, который я даже не представляю сколько человек на Земле сейчас используют… – После русского заняло много меньше времени. – Но почему, господи боже мой, чешский?! Ты ткнул в список наугад?! – М… да. Я в восторге. Совершенно серьёзно. Сделать нечто напрасное в чужих глазах (и абсурдное вообще) – и преуспеть. Выходит, сутью становится не смысл действия, а сразу… сразу тот, кто вытворяет. Это – в самом деле имеет значение. – Что ж… Теперь дело за малым: вернуться на Землю, найти на ней человека, который лучше говорит по-чешски, чем по-английски, и спросить у него, как пройти к Карлову мосту… Ты ведь для того совершал такие подвиги? Том останавливается, разворачивается и, чуть улыбнувшись, достаёт из воздуха и протягивает нам троим по порции сливочного мороженого: – Невозможно предугадать, что именно из накопившегося в уме придётся к слову через пару десятков лет. – Придётся к слову? – отхватываю кусок пломбира – в равной степени холодного и несуществующего. – Именно так! Особое блаженство. – Кстати, забыл спросить: лингвистический релятивизм – получается, односторонняя штука? То есть ты меня понимаешь, а я тебя – нет? Почти набравший прежний темп ходьбы Том притормаживает, заинтересованно меня рассматривая: – Надо думать, не совсем… Я же тебя не только понимаю, но и… воспринимаю. – То есть… отражаешь? – Нет, я имею в виду не влияние, а… заложенную возможность. – Мда, почти понял… Но! Тебе трудно подбирать слова! – радуюсь я. – Ещё чуть-чуть – и система будет взломана. – Самонадеянно, – фыркает Том, – но… может статься. Кое-что по-мирабилиански, между прочим, я запомнил, но отчётливо произнести такое не смогу, должно быть, и через месяц тренировок. *** Озеро выглядит странновато: здесь никого нет, кроме нас, несмотря на летний день и огромный пологий пляж. Может, на Мирабилисе не принято купаться в озёрах – или вообще опасно? Но и в городе никого не было, кроме компании, порождённой спонтанно активировавшейся чехоязычной зоной мозга Тома… Я не слишком долго размышляю об этом – загораюсь идеей сотворить скатерть-самобранку для пикника. Никогда бы не подумал, что буду заниматься такими вещами при таких обстоятельствах – расстилаю на приглянувшейся плоской площадке белоснежную простынь и художественно раскладываю на ней фрукты, водружаю холодильник с лимонадом и расставляю стеклянные фужеры, трижды сменив их форму в процессе. – Антик-муар с мармеладом… – комментирует Том. Ещё одна доисторическая формулировка – такими темпами он скоро по-старославянски заговорит. Растянувшийся на траве Алекс закатывает глаза вместо меня. – Без мармелада на самом деле, – спохватываюсь я, – на, держи. Протягиваю банку клубничного джема и шёпотом добавляю: – Можешь напомнить, почему я должен быть уверен, что ты вправду существуешь? Не только здесь, а вообще? – Опять за своё! – всплёскивает свободной от варенья рукой Том. – Мирабилианец есть мера всех вещей, вот почему! – Да уж… именно что мера… всех безумных вещей… например, эта… эта… – кручу пальцами, вылавливая в мозгу слово. – Околесица, – подсказывает он. – Да! Околесица, которая сейчас происходит, похожа на мирабилианца в сотой степени… – Или наоборот… – отставляет банку на скатерть, напряжённо вглядываясь мне за спину. – Вот тебе и раз… Оглядываюсь – к нам направляется местный житель в полосатом одеянии, машет Тому и возбуждённо тараторит. Тот резко хватает меня за плечи, разворачивая к себе лицом: – Кое-что вышло из-под контроля… Надо думать, силовое поле, оберегающее зону, на долю секунды отключилось. Этого, видно, оказалось достаточно… для последствий. Моя квартира защищена отдельно, но туда надо попасть…