К Ампаре подлетал довольно солидный сеньор без признаков седины, поклонился и испросил разрешение потанцевать с Ампарой. – Сеньорита не танцует, дон Диего, – поспешил ответить за девушку Фермино. – Очень жаль, дон Фермино. Я так надеялся. Простите. – Кто этот сеньор? – живо спросила девушка. – Я плохо его знаю. Он живёт дальше на восток. Совсем недалеко от Санто-Доминго. Видел раза два. И Фермино опять неотрывно рассматривал Ампару. – Сеньор, вам не кажется, что вы ведёте себя излишне... нагло, рассматривая мало знакомую девушку столь дерзко, я бы сказала? – Вы мне нравитесь, сеньорита! – наклонился он к ней. – И даже намного более. Ничего не могу с собой поделать. – Не по причине ли такого малого числа сеньорит? – Для меня в этом нет затруднений, сеньорита. Уверяю вас, – он обвёл залу глазами. Ампара покраснела, поняв, что он совершенно прав. С его внешностью, деньгами и обширнейшими угодьями, он был очень завидным женихом для любой семьи. Это было очевидно. Многие сеньориты, и даже замужние сеньоры, бросали в его сторону многозначительные взгляды. Девушка заметила усмешку на губах юноши. Это разозлило её, и она демонстративно отвернулась, смотря в другую сторону. – Почему, всё-таки, нам не погулять, сеньорита Ампара? – вновь предложил Фермино, щекоча её своим дыханием. Она не ответила, боясь выдать себя неуверенностью. – Вам есть, что мне сказать, дон Фермино? – Почему так официально? Мы ведь уже договорились называть друг друга по имени, Ампара. – Полагаю, у нас иных отношений быть не может. – Откуда такая уверенность? Может быть, всё наоборот, Ампара? – Сомневаюсь, – ещё пыталась оказывать сопротивление девушка, но её решимость довольно быстро таяла. Это и ей было ясно, и это же пугало еще сильнее. Заставляло ещё трепыхаться, находить слова, могущие хоть чуточку остановить, притупить его напор. Фермино же осторожно тянул её за руку, и она ещё медленнее подавалась за ним, пока они не оказались достаточно далеко от деда с Алонсо. Она обернулась, словно прося помощи, но дед только пожал плечами, а Алонсо был занят совершенно другим, не менее интересным для него. – Насколько здесь приятнее, чем в зале, Ампара, – прошептал Фермино, увлекая её всё дальше под густую тень деревьев. Её терзал лёгкий озноб, волнение перехватывало дыхание, и всё это раздражало, угнетало, приводило в трепет. Он движением руки предложил ей сесть на скамью. Она молча подчинилась. – Я не понимаю, чего вы хотите? – выдавила она из себя. – Ампара, ты мне так нравишься, я уверен, что люблю тебя! Ты это можешь понять? Я нарочно сюда приехал в надежде встретить тебя! Мне плохо без тебя! Я столько раз говорил себе, что это всего только блажь юности! Не помогло! И вот я здесь! Согласись, что и ты неравнодушна ко мне! Скажи же! Она молчала. Сердце яростно рвалось к нему, слова готовы сорваться с губ, а разум ещё удерживал её от последнего шага, пытался остановить порыв. Руки её вспотели, и она старалась не коснуться его. – Ампарита, любовь моя, мне самому странно видеть себя таким. Это совсем не я, каким меня знают мои друзья. И это сделала ты! Меня тянет к тебе. Едва дождался времени, когда можно было выехать сюда. Ответь же хоть что-то! – Мне нечего ответить, – с трудом произнесла она. Потом, чуть осмелев: – Я не верю ни одному вашему слову, сеньор. – Но это правда, Ампара! Много раз и я задавал себе вопрос, что меня так тянет к тебе? Ответа я не находил, но тяга продолжается и усиливается! Что это? Я и сам не пойму, разве, что отнести это к любви. Другого определения найти не могу! Ампара вдруг осмелела, ощутила прилив сил. – Ничего у нас не получится. Твои родные не допустят такое тебе! – Боже! Я слышу «ты»! Значит, у тебя есть что-то ко мне, Ампарита? Признайся же, прошу тебя! Многие сеньориты были бы счастливы, коль я так признавался им! Но меня ни к одной не тянет! Только к тебе! – Это меня не убеждает, – стояла на своём девушка. – Ты уже доказал, что для тебя слишком сильны традиции твоей семьи. Я не верю, что их можно преодолеть. – Какие традиции? О чём ты говорить? – Я бедна, похожа на индианку, воспитания нет. Вести в высшем обществе не умею, даже танцевать не научилась. – Это же такие мелочи, Ампарита! Просто пустяки! Для меня они не имеют большого значения, уверяю! – Ты просто не всё знаешь обо мне, – наконец бросила она резко и отстранилась, боясь его близости. – Что я должен знать? – насторожился он. – Какие ещё тайны ты имеешь? – Такие, что отвратят тебя от меня мгновенно, – с вызовом заявила она и дерзко глянула ему в лицо. Отсвет близкого фонаря блеснул в её глазах. – Разве ты была гулящей? – спросил он в страхе. – Конечно, нет. Как ты мог подумать о таком? – Других причин тайны я не вижу, и видеть не хочу. Они меня не интересуют. – Пока ты молод и влюблён. Пройдёт время и всё покажется совершенно не таким простым и лёгким. Потому мне не хочется тебе отвечать взаимностью. Зачем нам лишние переживания? Они могут перейти в ненависть. – Ты решила меня напугать? Не берись за это. Мне нечего бояться! – Ты слишком самоуверен, и ещё не знаешь, как может повернуться жизнь. – Тогда поведай мне про свои тайны, Ампара. Или дон Пере не твой дед? – Тут всё в порядке. Не в этом дело. И лучше будет, если мы перестанем копаться в прошлом моей семьи. Ничего порочного в нём нет, но для тебя может оказаться непреодолимым барьером. – Ты меня так заинтриговала, что я не отстану от тебя, пока не добьюсь от тебя правды. – Правда далека не всегда бывает полезной, дон Фермино. – И всё же я требую этой правды, Ампара! – вскричал Фермино с решимостью. – Я больше не могу так жить! Лучше жестокая правда, чем неизвестность, и мучиться этой неизвестностью! Говори! – И он грубо схватил её за руку. – Мне пора вернуться, – так же зло ответила она и вырвала руку, проявив определённую силу. – Не отпущу, пока ты мне всё расскажешь, Ампара! – Опять схватил её руку, крепко сжал и уже не давал возможности вырвать её. Ярость, обида и решимость неожиданно навалились на девушку. Едва сдерживая крик, она спросила, словно кидаясь в холодную воду: – Так ты готов узнать всё про меня? Отвечай! – Говори! Я готов услышать всё! – Так слушай, и не говори потом, что ты благороден, сеньор кавалер! Только я требую, чтобы это осталось между нами! Клянись, дон Фермино! Он чуть помедлил, сжал руку ещё сильнее и чуть не крикнул: – Клянусь всеми святыми, Господом, матерью, предками! Говори! – Я индианка! Моя мать дочь деда, а отец чистый индеец! Наступила гробовая тишина. Ампара резко встала и быстро ушла в залу. В глазах стояли слёзы, но не пролились. Перед дверью осушила глаза платком и решительно пошла искать деда с Алонсо. На душе было так скверно, что ничего не хотелось. Хотелось лишь одного – остаться одной и поплакать в подушку, ничего не объясняя даже деду. – Внучка, что с тобой? – со страхом спросил дед, взял Алонсо за руку, поворачивая его к себе. – Он тебя обидел? Она молча отрицательно мотнула головой и отвернулась, пряча глаза. – Детка, ты не в себе! Что у вас произошло? – Дед, не надо сейчас! – просительно проговорила она, не поворачивая головы и всхлипывая. – Ты плачешь? Может, пойдём отсюда? Алонсо пусть остаётся, а мы пойдём? Она судорожно покачала головой. Дед взял её за руку, и они поспешили из зала. Ампара радовалась, что дед понял её состояние, и безропотно следовала за ним. В сарае, при свете луны, фонарь зажигать не стали, дед долго сидел рядом. Держал за руку и тихо сжимал, переживая вместе с нею. – Это он? – наконец спросил он тихо. – Нет, дед. Это я! – Что ты? – не понял дед. – Я ему рассказала всё! Что я индианка! Пусть больше не пристаёт! Это не для меня, дедушка! Он обещал молчать. Дед не осмелился расспрашивать, молча сидел, ощущая кожей тела её страдания, горе, и всё, что накопилась у неё в обществе белых людей.