— Запри, Катюша! — обратился дядя Коля к сухопарой хозяйке буфета. — Не люблю, когда пьяные мужики гудят. Катюша, плоскогрудая женщина лет сорока, поспешила выполнить просьбу. Она знала, что дядя Коля в долгу не останется. Перевернув бирочку на «закрыто», вышла на улицу, оставив их одних. Выпили. Запили пивком. Разговор пошел живее. — Дядя Коля, кто вы? — неожиданно спросил Яковлев. — Второй раз вас вижу и второй раз угощаете. А если меня за выпивку... — Ишь, что заметил, — сразу изменился в лице дядя Коля. — Я, может, угощаю тебя для храбрости. Я, может, сейчас такую вещь скажу, что у тебя волосы дыбом станут. — Интересно, — Яковлев перестал жевать и закурил. А дядя Коля осмотрелся, вдруг полез в нагрудный карман и вытащил небольшую красную книжицу. — Я работник госбезопасности. Будете отвечать только правду! Яковлев не был пугливым человеком, но то ли внезапная перемена разговора с официальным переходом на «вы», то ли приказной тон в погрубевшем голосе дяди Коли, то ли красные корочки удостоверения, которое Федор видел впервые, привели его в замешательство. Ему даже на ум не пришло: стал бы сотрудник госбезопасности здесь вести беседу? Впрочем, как знать. У них свои приемы. А дядя Коля вытащил блокнот: — С пятого на шестое декабря вы находились в карауле. Охраняли два новых истребителя. Вам известно, что один из них разбился? — Да, — машинально ответил Яковлев. — Вы стояли на посту с трех до пяти утра? — Кажется. — Не кажется, а точно. Но не караулили, а спали! Яковлева будто ошпарили кипятком. — Неправда! — Бросьте, рядовой Яковлев! Я вам не лейтенант Козырев, которому вы смогли втереть очки. У нас есть доказательства. Лоб у Федора покрылся испариной, лицо сделалось полотняным. Дядя Коля только этого и ждал. Решил добить окончательно: — Так вот, гражданин Яковлев, виновником катастрофы являетесь вы. Пока спали, в самолет проник иностранный разведчик. — Ерунда! — вскричал Яковлев. — Не купите. Не мог шпик в самолет проникнуть. Пломбы я сдал сменщику целенькими. — Вы потише, рядовой Яковлев! Нас криком не возьмешь. А что касается пломбочек, то их целенькими очень просто сделать. Смотрите, — он достал из кармана сверток и начал разворачивать. В руках оказался кустарной работы пломбир. Дядя Коля опять полез в карман, достал пару пломб и стиснул их пломбиром. Расплющенные кружки протянул Яковлеву. — Узнаете? Дрожащими руками Федор повертел пломбы перед глазами. В центре цифра «47», а по окружности четыре звездочки. Точно такой оттиск оставлял пломбир дежурного по стоянке. Правда, тот пломбир был из вороненной стали. Втайне на что-то надеясь, Яковлев спросил: — Это пломбир дежурного по стоянке? — Этим пломбиром работал иностранный разведчик. — Неправда! — Правда, Яковлев! Вы предстанете перед судом трибунала. Яковлев обмяк. Во рту у него пересохло. — Этого не может быть. Я уснул чуть-чуть. Ей-богу... — Полно, Яковлев. Вы и раньше вели себя не так, как подобает советскому солдату, — назидательно гудел голос дяди Коли. — Скажите, Яковлев, сколько времени вы меня знаете? — Ну, недавно. — Во, недавно. Второй раз видите. А сколько уже рассказали? — Ничего я вам служебного не рассказывал. — Ничего? А вспомните. Мысли понеслись у Яковлева галопом. Нет, ничегошеньки он этому человеку лишнего не говорил. — Ну, что? Не вспоминается? — допрашивал дядя Коля. — Разве вспомнишь, когда под мухой крепко был. Да, Яковлев, слабоваты вы на язык оказались. Не зря капитан Мельников именно вас посоветовал проверить. — Говорите. Душу не рвите! — выкрикнул с отчаяньем Федор. Но дядя Коля не торопился. Все было продуманно тонко. Прикурил погасшую папиросу, выпустил носом виток дыма, изображая заправского следователя, строго сказал: — Что ж, будем припоминать вместе. 30 октября под Ерашево был запеленгован вражеский радиопередатчик. Вы, капитан Мельников и рядовой Карамышев выехали на перехват. Лазутчики скрылись. Но оставили ценнейшие улики — следы. Вам известно, что сегодня эти улики — ноль без палочки? Да, да! И «газовская» резина на «Победу», и сапоги уничтожены. А кто вы думаете во всем повинен?.. Вы! — Я?.. — в глазах Яковлева вспыхнул откровенный испуг. — Да, вы, Яковлев, не умеющий держать язык за зубами. Ну-ка, вспомните, кому похвалялись о своих чекистских подвигах? Яковлев стушевался. Совсем недавно на эту же тему он вел беседу с капитаном Мельниковым. Ушел из особого отдела вполне спокойно. Они с Карамышевым припомнили всех, кому рассказали о поездке под Ерашево. Но те, правда, тоже могли поделиться новостью с друзьями. «Эх, молодо-зелено!» — пожурил опростоволосившихся солдат капитан Мельников. Так что же этому человеку теперь надо? — Ну, что припомнили? — нажимал дядя Коля. — Кому следует, я все уже рассказал. — Нет, не все! Вы хитрый парень. Рассказали Мельникову только о тех, кому доверяют. Почему, например, не доложили капитану, что выболтали о той поездке мне? — Ва-ам? — зрачки у Федора расширились. Дядя Коля что-то говорил, но он его не слышал. Память работала лихорадочно. В тот вечер, когда они с Карамышевым вернулись с задания, о своей поездке они поделились только с ротным да некоторыми товарищами из взвода. А этому?.. — Ложь! Не возьмете на пушку! — крикнул Яковлев. — Что?! — повысил голос дядя Коля. — Когда пьяница глотку заливает, он обо всем забывает. Помните, мы сидели в кафе за крайним столиком? Вы мне вначале все про свою Свету. А потом, как в трудколонию угодили, и как вас на 101-й километр от Москвы выселили. Я вам: тише, а вы свое. Армию хвалить стали. Перевоспитала, дескать. Про операцию ту давай рассказывать. «Не я буду, — били себя в грудь, — если гада в тех сапогах и «Победу» с «газовскими» колесами не разыщу!» Еле вас из кафе выволок. Вспомнили теперь? Руки у Яковлева дрожали. Крепко он тогда нахлестался. Дядя Коля вправду вывел его из кафе и увез на такси к какой-то знакомой. Там Яковлев часа три поспал и в казарму вернулся вроде ничего. Но рассудка он даже пьяным никогда не терял. О матери, о Светке — помнит, что говорил, а вот о шпионах... — Вспомнили? — наседал дядя Коля. — Что вы хотите от меня? Ну, допустим. — Как это допустим? На посту спите. Рассказываете посторонним секреты. А если я шпион?! Яковлева так и приподняло с места. — Что мне теперь будет? — Лет пятнадцать огребешь. А, может, даже расстрел. Лицо Яковлева, начавшее розоветь, вмиг покрылось воском. — Но есть один выход, — дядя Коля потер друг о дружку большие жесткие ладони. — Можно искупить вину. — И вы доверите? — в глазах солдата высеклась искра надежды. — Думаю, да. Но... — Я сделаю все, что прикажете! Дядя Коля оценил этот жест по-своему: солдат в капкане. — Ладно, Яковлев. Я раскрою карты. У вас теперь другого выхода нет. Поручение дадим не сложное, и на выпивку всегда будет. «На выпивку?..» — Яковлев насторожился. Но дядя Коля не заметил перемены на лице солдата. Перейдя снова на «ты», самоуверенно сказал: — Запомни, парень, если проболтаешься, висеть нам на одном суку. Рыльце твое в пуху. Самолет с Шевцовым на том свете-то. Яковлев сглотнул слюну. Он не соображал, разыгрывают его или... — От тебя требуется немногое, — царапал нутро голос дяди Коли. — К самолетикам пару раз нашего человека допустить. Пломбир у нас, сам видишь — высший класс. Словом, сотворишь одну-две услуги и все. А там демобилизация. Дадим твой пай, и валяй к своей Светке. — Так вот кто ты, гад! — вскочил со стула Яковлев. И тут же услышал за ширмой шорох. — Сядь! Сядь, приказываю! — дядя Коля стоял по ту сторону стола с занесенным над головой пломбиром. — Еще движение и... Федор инстинктивно присел и вдруг резко опрокинул стол. Это произошло так внезапно, что дядя Коля наткнулся на свой стул и едва не упал. Секунды оказалось достаточно, чтобы солдат круто рванулся к выходу. Но на его пути уже стоял узколицый, сухонький человек с топором. Он, видимо, вынырнул из-за ширмы. Лицо человека показалось Яковлеву знакомым. Он где-то видел этого типа. Но сейчас было не до воспоминаний. — Стой! Одумайся! Мать не обрадуется, если тебя посадят, — гремел сзади голос. А спереди на Федора надвигался занесенный топор.