— За кого вы меня считаете? — обиделся путеобходчик. Мельников поблагодарил его и уехал. Раз самолет падал с ревущим двигателем, значит что-то произошло с летчиком. Будь по-другому, о ненормальности в полете Шевцов передал бы на землю. Правда, могли отказать рули, а Шевцов — потерять сознание. Но, во-первых, компетентная комиссия, расследующая причину катастрофы, авторитетно заявила, что рулевое управление в порядке. Во-вторых, Шевцов не один раз испытывал в полетах перегрузки, но никогда не терял сознания да еще так надолго. Напрашивался вывод: Шевцов скоропостижно скончался в воздухе. Скорее всего от отравления. Для проверки этой версии специальным самолетом на судебно-химический анализ были отправлены несколько кусков тела погибшего. В том числе кисть руки, найденная майором Кикнадзе. На ее коже Волкову показалось подозрительным проступившее пятно. Вчера поступил ответ: «Смерть летчика наступила от острого отравления. В организм был введен яд сильной концентрации. По действию он напоминает синильную кислоту». Каким же образом удалось отравить Шевцова? — думал Мельников. Отошел от окна и зажег свет. И тут стук в дверь. Вошел Волков. Поздоровался, снял шинель, уселся у стола. — Эх, и погодка сегодня, Александр Васильевич. На улице ребятни, хоть пруд пруди. В снежки играют. Вспомнил молодость. Такой же снежок валил. А я преступника преследовал. Он в подъезд... и пропал. И я туда. И тут — удар: искры из глаз. Кастетом, гад, саданул. Видишь? — Волков показал на рассеченную когда-то бровь и шрамик под глазом. — Он юрк снова на улицу и убежал. В горячке я за ним. Но поскользнулся и упал. Потерял сознание. Очнулся от прикосновения чего-то холодного. Девушка надо мной склонилась. Комок снега к брови приложила, чтобы кровь остановить. Глянул ей в глаза и словно боль утихла. «Пойдемте ко мне. Мой папа врач», — говорит. Я за кобуру. Наган на месте. Сразу легче стало. Ту девчонку Дашей звали. Сейчас она моя жена. Вот видишь, как по-дурацки познакомились. Но соловья баснями не кормят, — внезапно переменил тему Степан Герасимович. — Давай-ка докладывай по делу. Удивляясь собственному спокойствию, Мельников доложил: — Пятого декабря у Шевцова в гостях были Кикнадзе с женой и Азаровы. Азаров — инженер эскадрильи. В честь Дня Конституции пообедали без выпивки. Сходили в казарму поздравить младших специалистов. Больше Шевцов из дому не отлучался. Шестого утром особых встреч у него не было. Проверился у врача и заглянул к синоптикам. Но есть одно «но»... Волков внимательно вскинул глаза на коллегу, а Мельников пододвинул стул ближе к столу и закурил. — Понимаете, товарищ подполковник! Появилось у меня подозрение на одного техника. Его фамилия Маркин. Накануне полета Шевцов с ним о чем-то говорил. Разговор был не по душе Маркину. — В этом суть подозрения? — Нет. Суть в том, что шестого Маркин не должен был дежурить по стоянке. Он добровольно пошел в наряд за техника-лейтенанта Прокудина. У того жену положили в роддом. — Факты проверены? — Так точно. Все правильно. Подозрительна добровольность. — А почему бы не выручить товарища? — Видите ли, Степан Герасимович, Маркин не тот человек, чтобы проявить чуткость. Тут что-то другое. — Прости, дружище, по обвинение должно быть обосновано. — Хорошо. Обосную. В тот день, когда вы оставили нас с Козыревым в бильярдной, мне довелось увидеть Маркина на танцах. Он с таким злопыхательским апломбом вручил Козыреву письмо от какой-то Ирины, что опозорил парня. Человек, обливающий грязью друга, не может быть великодушным и к другому товарищу. — Напрасно так думаешь. Там могли быть свои причины. — Допустим. Тогда еще одно. Служит Маркин у нас без года неделю, но уже есть сведения, что высказывает много недовольств. — Например? — Хотя бы о жилье. Дескать, в других странах эта проблема для военнослужащих решена. Не безобидное это брюзжание. Волков поглаживал шрамик. Как он неопытен, пронеслась мысль. Сколько наивных рассуждений. Но Степану Герасимовичу нравилось, когда подчиненные защищали свои взгляды. Досадливо сказал: — И все же, Александр Васильевич, ни случай на танцах, ни разговор о жилье не убеждают, что Маркин — опасный человек. Из того, что услышал, заслуживает внимания внеочередное его дежурство. — Это и главное! — с жаром подхватил Мельников. — Но есть еще один нюанс. Раньше Маркин довольствовался в технической столовой, а сейчас у него появились талоны на летную норму. С пятого декабря он стал питаться в столовой летного состава. Характерно, что летчик лейтенант Сушков их отдал Маркину не по своей инициативе. Сам Маркин попросил, откуда-то узнав, что Сушков уезжает на десять суток по семейным обстоятельствам к родителям. — В чем изюминка с талонами? — спросил Волков. — Есть одна деталь. Покойный Шевцов, как показала официантка, занимал одно и то же место. Завтракал за тем же столиком и перед роковым полетом. До него там сидел Маркин. Официантка отлучалась. Не подсыпал ли яд в графин с водой? Шевцов почти всегда пил воду во время еды. Не с этой ли целью Маркину потребовались талоны в летную столовую? Волков призадумался. Долго тер шрам. — Думаю — нет! — наконец твердо сказал Степан Герасимович. — Посуди сам. По заключению экспертизы, Шевцов отравлен сильно действующим ядом. Он погиб почти мгновенно. Допустим, что твоя версия верна. Яд влит или всыпан в графин. Концентрация незначительная. Ведь расчет на то, чтобы смерть произошла в воздухе, а причину ее свалить на недоработку техники. Но, во-первых, полет могли перенести, и тогда летчик погиб бы до полета. При малой концентрации смерть не наступает мгновенно. Шевцов успел бы передать о недомогании. Во-вторых, из графина мог бы попить кто-то еще. Но случаев отравления не зафиксировано. Нет! Тут что-то другое. Шевцов отравлен в воздухе. Расчет точный. Мельников слушал, не шелохнувшись. Доводы были убедительны. — Другое дело — дежурство, — продолжал Волков. — У дежурного пломбир[1], а значит и доступ к самолетам. Вот с каких позиций надо Маркина проверить. И не только Маркина. Эх, Александр Васильевич, ношу я для маскировки голубые погоны, а сам в авиации — дуб дубарем. Консультация мне нужна. — Может быть, я помогу. Я как-никак... — Тогда послушай. Мы уже пришли к выводу, что Шевцов отравлен в воздухе. Но как? По предположению экспертизы, яд поступил в организм через органы дыхания. Значит, в кабине удалось тайно смонтировать хитрый механизм. На каком-то этапе полета, может быть, в результате действий самого летчика, механизм срабатывает и кабина наполняется отравляющим веществом большой концентрации. Несколько вдохов и... — Вы действительно не авиатор, — вмешался Александр Васильевич. — На высоте летчик дышит кислородом, поступающим в специальную кислородную маску. Воздух в легкие попадает не из кабины. — А откуда? Мельников объяснил. Степан Герасимович прошелся по комнате. — Раз кислород поступает из баллончика через систему шлангов в маску и, следовательно, прямо в органы дыхания, то достаточно на его пути поместить яд... — Но средства кислородного питания обязательно проверяются, — заметил Мельников. — Кроме всего, почти всякий яд имеет запах. — Духи тоже пахнут. В запечатанном флаконе запаха не слышно, — построжал Волков и стал говорить рубленными фразами: — Комиссия скоро закапчивает работу. Разрешение на вылет второго истребителя может последовать в ближайшие дни. Летно-технический состав, как никогда, должен проверять каждую мелочь. Особое внимание на кислородное питание. Продолжайте выявлять лиц, которые имели доступ к самолету в последние дни. Мельников хотел спросить, как поступить с Маркиным, но открылась дверь, и вошла Людмила Ивановна. 9 Происшествие на Степной Маркин собирался в Дом офицеров. Настроение было неважное. Неприятность сыпалась за неприятностью. Взыскание за выпивку в ресторане, затем катастрофа в его дежурство. Капитан из особого отдела уже таскает ребят. Того и жди, что вызовут его. Семен вышел из общежития. Сыпал мохнатый снег. Облепил шинель, шапку. Тихо скрипел старый тополь. Семен с наслаждением вздохнул свежий иглистый воздух и шагнул с крыльца. У Дома офицеров сияли огни. — Здравствуйте! — перед Семеном остановилась разрумянившаяся девушка в белой кружевной шали и синем пальто. — Не узнаете? — Я — Леля. В праздники мы с вами танцевали. Да, Маркин вспомнил. Это телефонистка. Подружка Зиночки. Чувствовал, что нравится ей. А Леля улыбалась: — Говорят, вы самодеятельность забросили? Зря! — Хватит. Отплясал. Нужно серьезными вещами заниматься. — Вас кто-то обидел? — Я сам черта обижу, — грубо ответил Семен. Леля растерянно прикусила нижнюю губу, попрощалась и ушла. А Семен поймал себя на том, что о «серьезных вещах» сказала ему недавно Зиночка. Сейчас эти слова вылетели сгоряча. Зиночка... О, как часто думал о ней Маркин! ...Однажды он шел в Дом офицеров на репетицию. Готовил к ноябрьским праздникам «Испанский танец». У входа стояли Зина и Козырев. — Витя, тактику мы отработаем потом. Спешу, — бросила девушка и торопливо ушла. — Что это еще за тактика? — спросил Семен. — Тактика баскетбольной игры женской сборной. — А ты при чем? — Я их тренер, — улыбнулся Козырев. — Послушай, пехота! Помнишь, кадровик к спорту хотел меня приобщить? Рост у меня... Может, научишь в баскетбол? С тех пор Маркин стал приходить в спортзал. С какой завистью он смотрел на Козырева, когда тот подходил к Зиночке, чтобы научить правильному броску по кольцу. Особо запомнилась финальная игра. Зину он увидел сразу. Она сидела на балконе рядом с суматошным Сахаровым и следила за разминкой своих ребят. По другую сторону от кадровика сидел командир части полковник Шилов. Увидев Маркина, Сахаров окликнул его. Посадил между собой и Зиночкой. О большем счастье Семен и не мечтал. Началась игра. Мяч бросили Козыреву. Ложное движение, стремительный проход к щиту, и сетка кольца трепыхнулась. — Ну, как? — воскликнул Сахаров. Шилов лишь улыбнулся. — Да... Б-был бы он во всех д-делах такой молодец, — вырвалось у ревнивого Семена. — То есть? — удивленно посмотрела Зиночка.