18 Ниточка В декабре дни коротки. Александр Васильевич ничего существенного не успел сделать, а солнце прошло уже над стоянками, пересекло взлетно-посадочную полосу и, прижавшись к земле, окрасило вдали небо малиновым закатом. На аэродроме рев турбин поутих, разом с сумерками подкрадывался к оттаявшей земле морозец. Мельников с аэродрома шел пешком. Чернели пятна проталин, земля на них покоробилась. Звонче захрустел под ногами затянувший лужицы ледок, где-то в последний раз взревел двигатель и стал затихать, переходя в свистящий шепот. Потепление продержалось почти три дня. Началось в воскресенье и вот угасало вместе с угасающим вторником. Но Мельников тепла не ощутил. Все его мысли были подчинены одному: распутать туго затянутые узлы первого серьезного дела. Задачка явно не сходилась с ответом. Водитель рейсового автобуса, который курсировал вечером восемнадцатого декабря, возил людей «разных и много». В лицо никого не помнил. Не видела Маркина в столовой и повариха тетя Даша. Ничего утешительного не сообщила и дежурная по Дому офицеров. Она, правда, отлучилась, но ненадолго. Звонили по всяким вопросам. Больше интересовались, какой идет фильм? А чтоб кого-то позвать?.. Словом, напрашивался вывод, что Маркин изворачивался. Подполковник Волков сидел в своем кабинете и какой уже раз перечитывал запись предсмертного сообщения покойного Яковлева. Он менял интонацию, вдумывался в каждое слово, мысленно представлял, как его произносил солдат. Рядом на столе лежали протоколы показаний свидетелей. Вошел Мельников. — Чем обрадуешь, Александр Васильевич? — Радовать нечем, товарищ подполковник! Волков устало посмотрел в глаза подчиненного: — Ну что ж, докладывай, в чем беда? — Беды никакой. Жаль убитого времени. Маркин плут. Весь его оправдательный рассказ — «от» и «до» вымысел. — Факты? — Отсутствие свидетелей. Все, на кого ссылался Маркин, нигде его не видели. Следы здорово замаскировал. Волков встал, прошелся по кабинету. — Следы, говоришь? Послушай, быль одну расскажу. Это случилось в войну. Как-то мы раскрыли диверсанта. Покрышки на учебных самолетах резал. Мы завершили уже дело, как однажды к нам обратился старшина одного из учебных отрядов: «Товарищи чекисты, помогли бы заодно и у нас негодяя выловить». Оказалось вот что. В казарме появился воришка. Точнее — обжора. Повадился втихаря шнырять по тумбочкам, где курсанты оставляли дополнительный стартовый завтрак: хлеб с маслом и сахаром. Я стал отнекиваться, а мой коллега улыбнулся и вот что посоветовал: мелко-мелко настрогать грифель химического карандаша и этим порошком посыпать хлеб. Потом намазать на него масла, а сверху прикрыть слоем сахара. Несколько пайков испортил тот курсант, у кого чаще завтрак пропадал. И все же клюнул воришка. И поймался. Как только меченый хлеб пропал, старшина выстроил всех курсантов и стал проверять языки. У воришки он оказался синим. Вот так, Александр Васильевич! Наверное, стоило и Маркину ну, если не язык, то обувь броскими химикалиями намазать. Следы оставлял бы. Мельников густо покраснел, а Волков с чувством продолжил: — Когда преступник оставляет следы да еще есть свидетели, разобраться в расследуемом деле не тяжело. Хуже, когда — все концы в воду. — Значит, вы считаете, что расследование я провожу предвзято? — с обидой в голосе прервал Мельников. — Считаю, что наша задача правильно разобраться и без явно видимых следов. Судьба любого подозреваемого сугубо на нашей совести. Мельников жадно курил. Сплющил о пепельницу окурок. — Допустим. В чем моя ошибка? — Об ошибках пока не будем. Надо искать, искать... — А что с Маркиным? Вы же твердо сказали свое нет! Волков с лукавинкой взглянул на рассерженного коллегу. — Хорошо. Прекратим пока о Маркине. Хотелось бы, Александр Васильевич, чтобы ты сейчас прочитал мне запись последнего разговора с Яковлевым с его интонацией. Мельников взял протянутый листок. Словно из небытия зазвучал голос покойного. Торопливая взволнованность, сумбурный набор слов: — Товарищ капитан! Вас беспокоит рядовой Яковлев. Помните, наверное, такого? Понимаете... Понимаете... Меня... Копируя покойного, Мельников продолжал: — Один такой плотный, широкомордый. А второго знаю. Я его в Доме офицеров... Минуточку. Это Марк... А-а!.. Волков внезапно соскочил с кресла. — Александр Васильевич, прочитай последние слова еще раз. Мельников прочитал. Волков ходил по кабинету. Откуда родилось слово «минуточку»? К кому было обращено? Зачем... — Александр Васильевич, ты уверен, что прочитал с той интонацией, с какой докладывал Яковлев? — Думаю, что да! — Зачем понадобилась Яковлеву эта «минуточка»? Мельников растерялся. Смысл слова возник тут же. — Постойте, товарищ подполковник! Ведь «минуточку» Яковлев произнес перед тем, как назвать «Марк...». Конечно! Другого и быть не может. Он просто-напросто забыл фамилию и, припоминая ее, вставил это, так сказать, паразитическое слово. — Хорошо. Доля логики здесь есть, — после короткого раздумья согласился Волков. Но Мельников оскорбился: — Вы вообще считаете, Степан Герасимович, что во всех моих делах — только доля истины или напрасная трата времени. Волков понял, что терзает Мельникова. Улыбнулся: — Говоришь так, Александр Васильевич, потому, что не докопался, откуда я сделал вывод о невиновности Маркина. Угадал? — Да, не докопался, — подтвердил Мельников. — Даже обижаюсь, что, веря в его невиновность, вы заставляете меня тратить золотое время на поиски свидетелей. — К сожалению, это нужно, — нахмурился Волков. — Ведь полную гарантию о непричастности Маркина к убийству дать не могу. Вывод сделан лишь на основании твоих данных. Мельников был в замешательстве. Когда он сообщил такие данные? Волков опять повторяет об этом, а он не может вспомнить. Степан Герасимович тем временем прошел к столу. — Ну, что ж, коллега! Попытаюсь объяснить. Давай сделаем экскурс в прошлое. Ответь: с кем Яковлев пил перед смертью? — Ну, с широкомордым, как он его назвал, и недоговоренным «Марком». Подозреваю, что с Маркиным. — Правильно. Об этом ты заявил на аэродроме. Я ответил: раз это так, значит Яковлева убил не Маркин и даже не широколицый. — Но на основании чего? Откуда такая смелость? — А посуди сам. Скажи: сколько метров от двери до стола с телефоном, возле которого был убит солдат? — Три с половиной. — Правильно. Теперь представь. Мы с тобою днем выпиваем. Уговариваю тебя стать предателем. Ты убегаешь. Пусть сделал вид, что согласился. Вечером, считая, что находишься в одиночестве, сообщаешь по телефону в особый отдел о врагах. Хочешь назвать фамилию, а он тут как тут. Проходит три с половиной метра, пусть пробегает, и наносит тебе внезапный смертоносный удар. Да если бы в комнату вошел тот, о ком он доносил, солдат бросил бы трубку и. произошел между ними смертный бой. Вывод: Яковлева убил человек, кому он мог довериться и допустить близко. — А если в комнате было темно? — Еще хуже для преступника. В комнате три окна. На улице снег. Значит, в помещении не так уж темно. Яковлев в лучшем положении, чем убийца: пока говорил, к темноте уже пригляделся. А тот вошел со светлого коридора. Тем не менее — убит солдат. И удар нанесен в десятку. — Но убийца мог спрятаться в этой комнате. — Тоже фантазия. Сколько бы он шума наделал, пока вылезал из засады. И второе. А если бы Яковлев пошел звонить не с этого телефона? Нет, Александр Васильевич, преступник непременно следил за каждым шагом жертвы. Мельников молчал. Логика была железной. В сознании Александра Васильевича что-то начало рождаться. — Постойте, постойте... Выходит, что Маркин все же мог совершить это преступление? — Безусловно. Но тогда придется доказать, что в тот день с широколицым был не он и что Яковлев с Маркиным приятельски знались. Повторяю: солдат мог так близко допустить к себе только товарища. Мельников воспрянул духом. Выходит, указание шефа узнать, был ли покойный знаком с Маркиным, имело глубокий смысл. Прозвучал телефонный звонок. Звонил командир части: — Степан Герасимович, срочно зайдите ко мне! Волков вернулся разрумянившийся. Держал какое-то письмо. — Не скрою, Александр Васильевич! Начальство недовольно нашей работой. Сразу после Нового года намечается вылет второго нового истребителя. Мы должны обеспечить полет. Мельников был человеком деятельным. Когда полетели в эфир проклятые цифры, ему казалось, что он раз, два... и схватит врага за горло. Прошло уже полмесяца после катастрофы, но... А Волков продолжал: — К счастью, нам крупно повезло. Это авиаписьмо пришло вечерней почтой. На, прочитай!