— К сожалению, не все, — огорчился Мельников. — Помните, при нашей беседе я намекнул, дескать, вы гордая, кино уже началось, а вы все Маркина ждали? Вы уклончиво ответили: была причина. Что за причина? Понимаете, Маркин многое из того, что известно от вас, подтвердил. А тут — умолчал. — Умолчал?.. — она густо покраснела. — Так это же... Так Семен же человек... Неужели приписываю ему... — Тот каверзный вопрос больше касался не его — меня. Я ведь тоже тогда подумала, что свой комсомольский билет потеряла. — И вы? Ничего не понимаю. Зина вытерла носовым платком вспотевший нос и губы. — Когда Маркин уехал в гарнизон, дай, думаю, и я свой комсомольский проверю. Ведь когда собиралась на бюро, специально брала его с собой. Полезла в сумочку. Платок, деньги, пропуск и прочая чепуха на месте, а билета нет. Перерыла всю сумку. Пропал билет. Решила, что забыла его в комнате, где шло бюро. Вот и пришлось ждать Семена. Надеялась, что вместе со своим он и мой билет там обнаружит. Вот вам та причина. Смешно, правда? — девушка горько улыбнулась. — Ну, и где ваш билет оказался? — Дома. Я его из комода вынула, а убежала без билета. — Понятно. И тогда вам пришлось во второй раз посылать Маркина в гарнизон за вашим билетом? — Точно. Тут грешница я. Мельников закурил. Теперь было ясно, почему Маркин оказался около девяти у штаба и вступил в разговор с Мамбековым. Казалось бы, признание Булановой должно облегчить следствие, а оно, наоборот, затягивало, как в омут. Сидевший молча Волков встал из-за стола и прошелся. — Зина! Очень бы хотелось, чтобы вы рассказали все, что знаете о Маркине. Особенно припомните последний вечер после бюро. — Я за этим и пришла. Я всю ночь не спала. Мне кажется... — Только без пристрастия, — предупредил Степан Герасимович. — Да нет... Я, наоборот, боюсь... Шла сюда с полной сумкой подозрений, а сейчас... Хотя бы то, что он не сказал о моем комсомольском... Это ведь с его стороны хорошо. Правда? Я даже теряюсь. А вдруг своими подозрениями я его без вины виноватым сделаю? И Зина рассказала все. Рассказала о своих сомнениях, которые так жгуче растормошили сердце ночью. — Как вы думаете, он наш человек, а? — закончила свой сбивчивый рассказ девушка. — Я что-нибудь лишнее наговорила, да? Предвзято? Разберитесь, пожалуйста. Я совсем запуталась. — Разберемся, — заверил Волков. — Можете идти и спокойно отдыхать. Девушка ушла, а офицеры еще долго молчали. Волков сидел за столом, Мельников курил у окна. — Что теперь скажешь, Александр Васильевич? Мельников стучал пальцами по подоконнику. В деле было столько противоречий и неясностей, что он просто терялся. Вольно или невольно, Зина стала его союзником. Куда ни кинь — у Маркина нет алиби. И все же сбивало с толку вчерашнее официальное и смелое заявление Волкова, что Семен и даже широколицый не убийцы. Александр Васильевич мучительно пытался найти неопровержимый довод такому категорическому выводу, но найти не мог. Волкову ответил тихо, не спеша: — Что сказать вам? Вы вчера меня так огорошили... — Ага... Сдался? — потянул за нитку самолюбия Волков. — Нет, не сдался! Я не знаю аргументов, исходя из которых вы сделали вчерашний вывод, но Маркин не внушает мне доверия. — Зине тоже, — напомнил Волков. — Но она наивная девушка. А ты анализировать должен. Вдумайся в детали рассказа Булановой. — Изменяться в лице можно не только от болей в животе. Кстати, Зина это приписала на тот же счет, что и я — нервозность! — Мне нравится, Александр Васильевич, твоя твердость, но требую ее доказать! Доказать... Чем?.. Только совсем недавно Мельникову казалось, что он на коне. Золотая рыбка, как на блюдечке, преподнесла ему неоспоримые улики и бесспорные доказательства вины подозреваемого, а вчера Волков разрушил все. И тут Александр Васильевич вспомнил о плаще и галошах, в которых был убийца. Пока их не удалось разыскать. Они либо надежно спрятаны, либо уничтожены. Надо проверить, где у Маркина накидка и галоши. Ответил: — Ладно. Я попытаюсь доказать. Завтра же Маркина пригласят врачи, и вы убедитесь, что его живот здоров и крепок, как орех. Они оба смотрели в окно. На улице лучисто искрился снег. Кое-где чернела и парила набухшая земля. — В столице тоже потеплело, — сказал Мельников. И вдруг решительно спросил: — На основании каких фактов вы сделали вчерашний вывод, что Маркин чист? — Я не сказал, что чист. Сказал, что не убийца. Мотив для оснований выдвинул сам ты. — Я-а?.. — Да, ты, Александр Васильевич! Все, что мне по Маркину известно, было известно только от тебя. Мельников был явно озадачен. — Объясните, пожалуйста. Столько подозрений, ни одного свидетеля... Чем же я вас натолкнул? Волков притворно зевнул. — Подумай, подумай, Александр Васильевич! — и посмотрел на часы. — Ого! Уже второй час. Пойду. И тебе советую отдохнуть. Волков ушел, а Мельников долго слонялся по комнате. Перебрал в памяти все, что докладывал по Маркину, но так и не понял, за что мог уцепиться Степан Герасимович. Решил побродить на воздухе. Люси и Толика у дома не было. Мельников направился к Дому офицеров. Слева у фасада здания статуя спортсменки с ядром в руке. Справа солдат на лыжах. С палки лыжника слетел воробей, плюхнулся в лужу. Попил и запрыгал по асфальту. Мельников загляделся на птицу и не заметил, как подошел Козырев. Лейтенант молодцевато отдал ему честь: — Здравия желаю, товарищ капитан! В бильярдную собрались? — Увы... Жену с сыном ищу. А вы шары погонять? — Тоже нет. На баскетбольную тренировку. Мельников оценивающим взглядом оглядел Козырева. Рослый, крепкий, спокойный парень. Нравился он Александру Васильевичу. — Козырев, вы лейтенанта Маркина хорошо знаете? — Не очень. В один день прибыли. — Как оцениваете его поступки? Скажем, с тем же письмом. — По-моему, он страшный ревнивец, товарищ капитан! — улыбнулся Козырев. — А так, вроде, парень как парень. Да, так мог ответить только незлопамятный человек. Но Мельников почувствовал, что Козырев что-то недоговаривает. — Вас что-то мучает? — Как сказать, товарищ капитан? Я ведь тоже не лучше Семена. Пришел я домой в тот вечер и накатал письмо своей... Да такое, что... — Козырев вздохнул. Чувствовалось, что переживает. — Потом несколько раз принимался писать ей письма и все рву, рву... Ну, а Маркин?.. Его тогда, наверное, подобная же дурь стукнула. Козырев говорил, а Мельников смотрел ему прямо в глаза. Маркина не топил, а дал, со своей точки зрения, объективную оценку его действиям. А ведь тот при девушке обидел Козырева. И Александр Васильевич решил задать прямой вопрос: — Вы хорошо помните фигуру преступника в плащ-накидке? — Тот гад каждую ночь мне снится, — посуровел Козырев. — Не угадывался ли под тем плащом Маркин? Но об этом... На лице Козырева отобразился немой испуг. — Вы думаете?.. Нет, нет, товарищ капитан! То был, наверное, не Семен. Фигурой он, правда, такой же большой, но откуда ему там появиться? Фу... Вы меня просто ошарашили. Козырев ушел, а Мельников снова задумался. Неужели ошибаюсь? И тут чуть не столкнулся с Маркиным. Семен был в штатском коричневом пальто, на туфлях галоши. Сухо поздоровались. Мельников прошел дальше и оглянулся. Согнувшись над лужицей, Маркин мыл галоши. Как ими хоть на минуту завладеть? Мысль сработала со скоростью электронной счетной машины. Быстро вошел в Дом офицеров. Сразу к телефону. Люся, к счастью, была уже дома. Болтал с нею, а сам следил за вошедшим в вестибюль Маркиным. Семен снял пальто, получил номерок и направился к лестнице. Видимо, шел на репетицию хореографического кружка. — Эй, молодой человек! Куда в галошах да шапке поперся? — грубовато остановила его гардеробщица. Маркин конфузливо остановился. Вернулся. — Извините. По рассеянности. — Бывает, — ответила гардеробщица и отнесла Семеновы галоши и шапку в угол, где висело его пальто. Мельников волновался. Продолжал говорить с женой, а сам открыл ящичек стола. На радость, там оказалась сложенная старая афиша. Сунул ее под шинель. Галоши Маркина он опознал сразу. На их ярко-красных подкладках было крупно выведено: «СОМ». Галоши почти новые. Мельников присел на корточки и быстро сделал на афише отпечатки от сырых еще галош. Соврав тете Клаше, дескать, забыл, что должен прийти приятель, вышел на улицу. Вскоре он был в своем кабинете. Свежие отпечатки от галош просохли и сделались еле-еле видными, но, вглядевшись, можно было главное разобрать. Мельников сравнил их со «слепками» галош убийцы: явно не те! Те тупоносые, эти с острым носом. Размерами совпадали. Неужели Волков прав? Убийца не Маркин!