Мельников вынул из конверта два листка. «Уважаемый товарищ командир! Пишет Вам мать погибшего солдата Феди Яковлева. Приехала с похорон, а дома меня ждало это последнее письмо Феди. Посылаю его Вам. Может, оно поможет разыскать злоклятых убийцев моего сына. С низким поклоном Серафима Яковлева». Волнуясь, Александр Васильевич развернул второй листок. Перечитал письмо несколько раз. Глаза задержались на строчке: «Видел я одного из тех гадов, что вербовал. Знаю его. Вот никак не припомню, где видел...» И сразу нашло озарение: — Так... так выходит «марк...» это не фамилия! — вскрикнул молодой чекист. — Не мог же Яковлев знать человека по фамилии и чтоб назвать, мучительно припоминать, где его видел. — Браво, сообразил! — обрадовался за коллегу Волков. — Дело, видимо, было так. Яковлева пытались завербовать. Одного из вербовщиков солдат где-то видел. Пишет об этом матери, но где видел, вспомнить не может. А позже вспоминает: видел его в Доме офицеров. Вечером сообщает об этом тебе. Хочет назвать, но произносит только «марк...» Правильно! «Марк» — это не фамилия, а скорее всего профессия того человека, которого он видел мимолетно в Доме офицеров. Мельников вспыхнул: — Значит, «марк» это... — Да, не Маркин, а маркер, — закончил за Мельникова Волков. — Есть такая профессия в бильярдной. Не правда ли? — Маркер Никитыч? — Мельникову стало душно. — Чему так удивлен? — спросил Волков. — Понимаете... Никитыч всегда такой флегматичный, тихий... — В тихом болоте черти водятся, — отрезал Степан Герасимович. Ему сразу не понравился маркер. В первый же визит в бильярдную Никитыч предложил им с Мельниковым новые шары, но потребовал взамен удостоверение личности. Еще тогда это насторожило. Но Никитыч объяснил причину: дескать, бьют шары и не найдешь, с кого потребовать. На этот счет заблаговременно заручился разрешением начальника Дома офицеров. Тот это указание подтвердил. Вопрос: «зачем?» на время исчез. А сейчас снова всплыл. Ответ ясен. Маркер рассчитывал, что в удостоверении личности Мельникова на страничке, где регистрируется брак, сможет прочитать девичью фамилию жены Александра Васильевича. Ведь Волков — ей «дядя». Значит и ее девичья фамилия должна быть Волкова. А вдруг новый начштаба не родственник, а чекист? Хорошо, что Волков с Люсей — однофамильцы. Сразу возникли к Мельникову вопросы, однако молодой коллега опередил Волкова: — Степан Герасимович, какое тогда истинное значение вы придаете слову «минуточку», которое вырвалось у покойного? — Какое значение?.. Тут важна точная интонация. Судя по тому, как копировал Яковлева ты, пожалуй, стоит согласиться, что это слово вылетело потому, что Яковлев вспомнил, кем работает тот человек. Именно кем работает, а не фамилию? Удовлетворен? Тогда вот что. Насколько помню, вражеские радиопередатчики были запеленгованы четвертого сентября и тридцатого октября. Какие это дни? — И четвертого и тридцатого — среда. — Так... Восемнадцатого декабря тоже, кажется, была среда? Мельников подтвердил. — Скажи, в Доме офицеров есть выходной? — Есть. По средам. — Постой. Что-то непонятно. Яковлев убит в среду восемнадцатого, но в тот день там, кажется, шло кино? — Точно. Шло. Фильмы идут ежедневно. Ежедневно открыт парткабинет. Все остальные — выходные. — Понятно. Раньше у Никитыча другой специальности не было? Ну... С радиотехникой он никогда не имел дела? Мельников тут же догадался, к чему клонит шеф. — Вы полагаете... что... — Что следы резиновых сапог на месте работы передатчика принадлежат маркеру. Да, это было открытие! Мельников припомнил характерные детали хранящихся у него слепков от следов резиновых сапог, представил тяжелую, чуть косолапую походку Никитыча и понял, что Волков, пожалуй, близок к цели. Выпалил: — Постойте, если я вас правильно понял, передатчик работал именно в тот день, когда выходной Дом офицеров. То есть, лицо, скажем, это был Никитыч, не было обременено заботой куда-то спешить, могло выкинуть в эфир те цифры и потом скрываться, где удобней, если за ним увяжется погоня? — Правильно мыслишь. Это, так сказать, пожарный вариант. — Допустим. Меня настораживает другое. Яковлев убит тоже в среду. А ведь у Никитыча нет пропуска в закрытый гарнизон. — Не горячись, коллега! Зачем ему пропуск? В свой выходной день маркер с широколицым и Яковлевым только выпивали. Пытались солдата «обработать». Убил же Яковлева наверняка кто-то третий, маскировавшийся под «друга». Чужака солдат к себе не допустил бы. Так ведь? Мельников покраснел. Торопливо отрапортовал: — Есть! Я попытаюсь разузнать, насколько Никитыч связан с радио! Могу его охарактеризовать. Угрюм. Скрытен. Ни с кем не общается. Живет один. Фронтовик. Семья погибла в войну. — Этого мало. Хотелось бы просмотреть его документы. Не фальшивые ли они? Попроси этим заняться наших смежников. Кстати, на запрос по Маркину ответ есть? — Пока нет. Но не верю я ему, — откровенно признался Мельников. — В том ЧП Маркин сыграл роль «друга», как выразились вы. Уверен, что он был хорошо знаком с Яковлевым. — Докажи. А пока вот что. На днях сюда прибудет инкогнито наш офицер. Как устроить его на жилье к маркеру? — Не выйдет. Никитыч на постой не берет. А если — рядом? — Ну что ж, на безрыбье и рак рыба. Волков посмотрел на часы. Было без десяти семь. Спросил: — Каковы дальнейшие планы? — Поесть бы... Волков первый раз за вечер непринужденно улыбнулся: — Ну, раз так, давай-ка сходим перекусим и махнем в бильярдную. Имеем же мы право хоть одну «пирамидку» сгонять. — И сделался серьезным: — Да, вот еще что. Подготовь письмо матери Яковлева. Надо поблагодарить женщину за участие в деле. Они вышли на улицу. От сильного мороза потрескивали сучья деревьев. Степан Герасимович чуть поежился, а Мельников, согретый внезапным открытием, холода не ощутил. В руках был кончик настоящей ниточки, что вела к заветному клубку. 19 Неосторожность В бильярдной дым стоял коромыслом. На всех трех столах бойко бегали шары. Кроме играющих здорово чадили болельщики. На крайнем столе играл Козырев с Чухрой. С тем самым лейтенантом Чухрой, который «свирепствовал» на комсомольском бюро, когда разбиралось личное дело Маркина. К удивлению Мельникова, тут был и сам Маркин. — Играть решили научиться? — подошел к нему чекист. — Да нет. Козырев затащил. Помирились мы, товарищ капитан! Неожиданно в их разговор вмешался Чухра: — Потянет сейчас Сеня матушку-пехоту перемирие обмывать. — Потяну. Но не пехоту, а тебя. И не обмывать, а язык отрывать. — Один — ноль, Вася! — подначил Чухру болельщик-лейтенант. В этот момент Козырев с треском загнал в угол решающий шар. — Три — ноль! — едко вставил Маркин. — Расплачивайся, Чухра! И сразу у Мельникова возникло подозрение: Чухра подслушивал разговор. Складывая в треугольник шары, Александр Васильевич внимательно глядел вслед Чухре. Вот он подошел к маркеру, протянул деньги и, кажется, подмигнул. Неужели какой-то знак?.. За ушедшим Чухрой порывался уйти из бильярдной и Маркин, но Козырев остановил его: — Давай еще немного посмотрим, Семен! Сейчас только восемь. Тети Гали все равно еще нет дома. О какой тете Гале шла речь, Мельников не знал. Вроде ненароком подошел к Козыреву. — Куда это вы собрались с Маркиным, если не секрет? — Комнатка недалеко от меня есть свободная. Семен просит с хозяйкой познакомить. Из общежития хочет уйти. Зачем ему покидать общежитие? — Козырев, вы не могли бы к одиннадцати подойти к Дому офицеров? — Раз это необходимо... А вернувшийся Чухра что-то советовал Волкову. Степан Герасимович произвел удар, и кругляш кожи слетел с кия на зеленое сукно. — Маркер! — крикнул Чухра, — неси новый кий подполковнику!