Лавров не мог самовольничать. Подобные вопросы требовали согласования с руководством. Наломают они тут дров – потом не отмоются, а первой голова полетит у майора Лаврова. Были сомнения – весьма крупные, но факт, что Булавин что-то скрывает, можно было не оспаривать. Часы показывали начало двенадцатого. Обращаться к Лианозову было поздно. А загреметь под трибунал – вроде рано… – Когда Булавин уходит на работу? – В последние два дня выходил из дома без четверти восемь, – без запинки отозвался Казанцев. – Значит, в семь утра мы должны быть готовы. Задержание от нас не убежит. По домам, товарищи, срочно спать… Глава восьмая В семь утра квартал, где находился дом Булавина, оцепили солдаты. Второе кольцо – непосредственно вокруг здания – состояло из сотрудников НКГБ. Дом был старый, но добротный, с большими окнами, с балконной галереей на втором этаже, имел единственный подъезд и коридорную систему на обоих этажах. Густые заросли акации окружали строение. Кусты уже позеленели – глянцевые листочки выстреливали из почек. За зеленью прятались люди в штатском. Так распорядилось начальство – почему такой ажиотаж, Лавров не понимал. Подстерегли бы Булавина на выходе из дома, посадили в машину – и все дела. Но начальству виднее, ценные распоряжения возбужденный полковник Лианозов отдавал уже с шести утра. Ждать, пока Булавин соберется на работу, было неразумно. Группа проникла в подъезд, стараясь не светиться под окнами. В коридор второго этажа через боковое окно проникал тусклый свет. На этаже находились четыре квартиры, нужная дверь под номером шесть располагалась в конце слева. На вид добротная, обитая дерматином. Косяки рассохлись от старости, такие двери выбивались с одного пинка – но пинок должен быть качественный. И лучше это делать вдвоем, синхронно. Офицеры переглянулись. Постучаться, как положено воспитанным людям? Алексей сделал знак Бабичу – тот кивнул, несложная умственная задача, одновременно ударили. Хрустнуло старое дерево, оторвался, повиснув на честном слове, замок – дверь отзывчиво распахнулась. Первым просочился лейтенант Чумаков, за ним припустились Осадчий с Казанцевым: – Булавин, ни с места, вы арестованы, поднимите руки! От яростного вопля заложило уши, и наверняка проснулся весь дом. Не страшно, все равно пора вставать! Топали оперативники, растекаясь по квартире, хлопали двери, кто-то выскочил на балкон. «Валентин, не сигнальте мне в зад!» – возмущался Казанцев на Бабича. Ругался Осадчий, встретив сопротивление подпружиненной двери. Дурные предчувствия переходили во что-то большее. Алексей прошел через коридор в гостиную. Начальник районной милиции по жизни не роскошествовал – мебель была довоенная, но в принципе опрятно, если не считать «временного холостяцкого» беспорядка – супруга с наследником еще не вернулась. Виктор Афанасьевич, одетый в домашнее, лежал на ковре посреди гостиной, раскинув конечности, голова была как-то странно повернута. Алексей не сдержался, выругался – опоздали, черт возьми! Мертвее не придумаешь! – Товарищ майор, в квартире никого, – сообщил Осадчий, потирая ушибленный в борьбе с дверью лоб. Да ясный пень, что никого! Какой дурак будет сидеть и ждать, пока нагрянет опергруппа? Майор истекал желчью, рычал на подчиненных: осмотреться, ни к чему не прикасаться! Бабич – в оцепление, пусть вызывают милицейских криминалистов! Из оцепления никого не выпускать! Алексей опустился на колени перед телом. Крови не было, как-то странно, но Виктор Афанасьевич однозначно был мертв. Попытка нащупать пульс успеха не принесла. Но тело было теплое – оно еще даже не начало остывать! Нагрянь оперативники чуть раньше, и все было бы по-другому! Он опустился на корточки, приподнял тело. Волосы на затылке трупа были редкие и коротко стриженные – там красовался мощный синяк. Неподалеку валялась перевернутая табуретка. Странное какое-то орудие… – Аллилуйя, товарищи офицеры, – усмехнулся Казанцев помертвевшими губами. – Наш «крот» мертв. – А почему мы не рады? – задумался Чумаков. – Потому что это не «крот». – Лавров поднялся, обвел взглядом окружающую обстановку. – Но черт меня подери, если этот человек не знал «крота». По крайней мере, он кого-то подозревал, но боялся сообщить, потому что сам был замешан скорее всего по незнанию, невольно, поскольку Виктор Афанасьевич не предатель… – Это ваши предположения, товарищ майор? – спросил Чумаков. – Да. И попробуй только возразить. Булавин сомневался насчет кого-то, планировал с ним связаться, вот и связался… Он невольно задумался. Записка через пацана в сквере – это что, достаточный повод, чтобы подослать к Булавину убийцу? Что-то здесь не так. – Замок был цел, – продолжал Алексей. – Убийство произошло совсем недавно. Булавин сам впустил его в дом, возможно, знал этого человека или считал ниже своего достоинства прятаться за дверью. Время подходящее, дом еще не проснулся. – Ну да, это точно не самоубийство, – усмехнулся Осадчий. – Открыл, впустил в дом, сам прошел в гостиную. Убийца взял первое, что попалось под руку, – табуретку, огрел по затылку, а когда тот упал без сознания, просто свернул шею. Без крови обошелся. Силен, стало быть, и это точно не женщина… Черт, товарищ майор, он же прямо перед нами проскочил! Какая же это досада – махать кулаками после драки! В последующие минуты выяснилось, что из оцепления никто не выходил. Просыпались встревоженные жители – их загоняли обратно в квартиры. На громовой стук в жилище под номером семь отозвалась испуганная пожилая женщина. Она давно мялась под дверью, прикладывала ухо. Женщина не видела, что написано в предъявленном красном удостоверении, но побледнела, стала комкать сухие пальцы. Да, она проживает в этой квартире, пенсионерка, вернулась месяц назад из эвакуации. Зовут Анна Леонидовна, ничего не видела, не слышала, разбудил шум в коридоре, когда сломали дверь, – от такого грохота даже глухой проснется! Рассчитывать на эту даму не приходилось – она была вменяема, но не из тех, что бывают ценными свидетелями. Пенсионерка бормотала про своих умерших родственников, и очень хотелось заткнуть ей рот. В квартире находилась она одна. Когда любезной Анне Леонидовне предъявили бездыханное тело соседа, она в ужасе закрыла рот ладошкой, попятилась в свое убежище. Отпаивать, к счастью, не пришлось – женщина справилась. Она подтвердила, что это ее сосед, Булавин Виктор, занимает большой пост в милиции, человек серьезный, молчаливый, но всегда здоровается. И супруга у него такая милая… Она готова была поклясться, что ничего не слышала, пока не рухнула дверь. И не знает, кто приходил к Булавину, поскольку в отличие от большинства своих сверстниц, не имеет привычки подслушивать и подглядывать! Старушка не врала. Вчера она Булавина не видела, тот приходит поздно, уходит рано. Кто еще проживает в этом коридоре? В восьмой квартире – никто, жилье пустует, прежние жильцы куда-то сгинули. В квартире номер пять – алкаш проклятый, Ванька Симохин, инвалид, нога перебита, передвигается с костылем. Раньше было два костыля, странно, что последний не пропил! Где добывает спиртное – неизвестно, работать не хочет, да и как он будет работать? В принципе был нормальный семейный человек, еще не старый, воевал, комиссован после ранения. А как в Одессу вернулся, так покатился под горку – семьи лишился, пьет по-черному. Но с ушами у него все в порядке… – Анна Леонидовна, большое вам спасибо, вернитесь, пожалуйста, в квартиру. – Запихивать соседку назад пришлось практически силой. На стук из квартиры номер пять вылез всклокоченный мужчина в мятых штанах. От него несло сивухой. Жилец опирался на костыль, подслеповато щурился. – Иван Симохин? – строго спросил Лавров. – И че? – Сосед сморщился, пожевал губами. – Документы показать? – СМЕРШ, – процедил Алексей, – разрешите пройти. Мужчина испуганно попятился. Заковылял за оперативниками по квартире, подволакивая ногу, что-то жалобно заныл про ранение. Подобных фронтовиков Алексей повидал немало. Достойно воевали, а потом в них что-то сломалось, они опускались на «дно жизни». В квартире было душно, валялись какие-то вещи вперемешку с грязной одеждой. Под куцей шторкой на окне выстроилась галерея пустых бутылок. Запашок в квартире царил соответствующий. – Воевали? – Так точно, товарищ майор… – Мужчина как-то сразу подобрался, задергалась нижняя челюсть. Он прислонился к стене, не мог стоять прямо. – Старший лейтенант Симохин, Сталинградский фронт… Вы не подумайте, товарищ майор… Я не такой… 63-я армия Сталинградского фронта, 147-я стрелковая дивизия… В июле 42-го это было, немцы шли в наступление, я ротой командовал в батальоне товарища Кутаева. Нам приказали выдвинуться за хутор Морозова, ну, мы и пошли, а немцы открыли огонь из противотанковых пушек… У нас два танка было, их сразу подбили, а мне осколок ногу перерубил – там, где голяшка… Мы взяли ту высоту, потом, правда, опять отдали, меня в госпиталь вывезли, только я этого уже не помню… – Ладно. – Алексей поморщился. – Соседа своего Булавина хорошо знаете? – Виктора-то? – Симохин облизнул сухие губы, заморгал. – Ну, так он сосед же… Здороваемся. Он мне разнос недавно устроил – дескать, кончай пить, Ванька, становись человеком, устраивайся на работу, могу подсобить, если понадобится. Сторожем предлагал устроить… Жинку его Антонину часто вижу – эх, хороша была когда-то баба… Только нет их сейчас, уехали – то ли в Николаев, то ли еще куда… А что такое, товарищ майор? – Убили вашего соседа. – Да ладно… – У Самохина застучали зубы. – Вот черт, мы же с ним вчера виделись… – Вспоминайте, – вздохнул Лавров. – Что слышали, когда проснулись? Мужчина нервно косился на крайнюю бутылку под окном – там на дне еще что-то мутнело. Но не решался спросить разрешения. Он рассказал, заикаясь: спал, как все нормальные люди, проснулся от грохота за стенкой, когда затопали люди, стали кричать… Потом он начал копаться в памяти, колебался, допустил, что, возможно, сон был не крепкий и он слышал голоса – сначала за дверью в коридоре, потом за стеной в соседней квартире. Голоса были точно мужские, но доносились глухо, потом вроде был шум (табуретка упала, – подумал Алексей), потом опять все тихо… И только предутренний сон сморил человека, как снова началось: забегали люди! Так он же не дурак, чтобы высовываться и спрашивать, что происходит. С вечера чекушку раздавил, и восприятие мира этим утром немного сложное… – Вы уверены, что голоса были мужские? – Это абсолютно точно, граж… товарищ майор… Но я доподлинно не уверен, – поспешил сделать взаимоисключающее заявление Симохин. – В ушах, знаете ли, звон, и в голове так мутно… – Эх, Симохин, Симохин, – покачал головой Лавров. – И что с тобой делать, таким расписным? Ладно, сиди в своей конуре, не выходи пока. На улице шумели люди – спешили на работу, им было плевать, что тут происходит. – Проверять документы, – распорядился Алексей. – Подозрительных задерживать. Прибыли милицейские криминалисты, подтвердили первоначальную версию: жертву ударили табуреткой по затылку, после чего свернули шею, для этого требовалась грубая мужская сила. Оставаться на месте преступления не было никакого смысла. Все осмотрели и всех опросили. Предстоял непростой доклад начальству. – В машину, – скомандовал Лавров. Мрачные оперативники грузились в «газик». Паша Чумаков что-то бормотал под нос, рассуждал сам с собой: дескать, если Булавин не «крот», то все равно уже легче: выбирать придется из троих, а не из четверых. А если убьют еще кого-то, станет совсем просто… Он добился своего: получил такой взгляд, что подавился. До Управления оставался квартал. Алексей вел машину на автомате, цветные картинки плясали перед глазами: люди живые и мертвые, путаные показания свидетелей… Он резко ударил по педали тормоза, остановился посреди дороги и потрясенно уставился в лобовое стекло. Водитель следующей сзади полуторки возмущенно загудел. – Разберитесь! – прорычал майор. Сидящий сзади Казанцев вскинул над головой удостоверение, им же нарисовал круг: объезжай! Водитель, чертыхаясь, вывернул баранку, грузовая махина, тряся бортами, прошла почти впритык. Мысль зафиксировалась, Алексей плавно тронул машину, свернул на обочину и снова встал. – Все в порядке, товарищ майор? – осторожно спросил Казанцев. – У вас такое лицо, будто вы гранату без чеки в Управлении забыли. – Помолчи, – отрезал Лавров и, повернувшись, стал пристально разглядывать своих офицеров. Те помалкивали, озадаченные и оробевшие. – Вот скажите мне, друзья мои, вы воюете в таком-то батальоне такого-то полка энной дивизии, входящей в состав некой армии. Сможете вы перепутать номер своей армии, когда вас спрашивают, где вы служили? – Сможем, если формирования постоянно тасуют, вливают в разные армии, – с сомнением отозвался Бабич. – А если нет? – Тогда не знаю. Номера частей и формирований впитываются в мозг, и даже последний беспамятный крестьянин не ошибется. О чем вы сейчас, товарищ майор? – Вспомнил гражданина Симохина. 147-я стрелковая дивизия входила в состав 62-й армии генерал-майора Колпакчи, а никак не в состав 63-й армии, которой в то время командовал генерал-лейтенант Кузнецов. Каким бы ты ни был алкашом, а вряд ли скажешь «63-я армия» вместо «62-я», поскольку номер 63 тебе ни о чем не должен говорить. Я правильно мыслю? – Правильно, – допустил Казанцев. – Обе армии сражались на Сталинградском фронте, но действовали на разных участках и между собой не связаны. Подождите, вы хотите сказать… – Что этот тип, назвавшийся Симохиным, не успел как следует подготовиться – ситуация была непростая, он импровизировал, сочинял на ходу…