Скитания по университетам и колледжам и общение со студентами со временем принесли свои плоды — Кристина начала перенимать беззаботную радость своих американских ровесников, усиленную весной, и былая опустошенность медленно стала зарастать первыми побегами новой жизни. Эти ребята открыли для нее другую Америку — мир поэтов и художников, миролюбивых хипстеров и артистов-любителей. Она узнала о районе, называемом «Маленькой Италией» — с ее бессчетными кафе, резными особняками; изящными, словно воздушными, соборами, удивительными архитектурными строениями, причудливыми рисунками на стенах домов и уютными книжными магазинчиками. В этих магазинах проходили порой презентации литературных новинок, а стеллажи с книгами незаметно перетекали в маленькие кафе, работавшие тут же, при магазинах. Со временем и Кристи устроилась официанткой в одно такое кафе. Круг ее знакомых ширился, а вместе с ним в жизнь входила новая радость. Шаг за шагом она вновь отвоевывала для себя Сан-Франциско, отбивая его у Майкла, у прежних ассоциаций, у собственной боли и воспоминаний. Она приходила порой в небольшой переулок, называемый Clarion Alley — излюбленное место художников и литераторов, и садилась на грязный, в разводах, асфальт, прислонившись к пропавшей марихуаной стене. Она смотрела на абстрактные фигуры, на рычащих тигров и женщин в восточных одеждах, смотревших на нее с противоположной стены, а рядом два чернокожих паренька в рваных майках уже устанавливали самодельную сцену для последующих перфомансов. И город неслышно подкрадывался к ней и садился рядом, ненавязчиво затягивался и молчал, глядя на суетившихся неподалеку художников. Он уже не был похож на изящного и развязного приморского повесу. Теперь он выглядел, как хиппи — отрешенный и добродушный, равно принимающий всех, безмятежный и чудаковатый. Кристине было хорошо просто сидеть с ним на грязной земле, на которой, возможно, кто-то спал этой ночью и мочился этим утром. Ей было все равно. Она брала его за невидимую руку, и город-поэт, город-бродяга с вызывающей смелостью готов был принять ее даже тогда, когда от нее отворачивался весь мир… Она пошла в колледж этой весной — разумеется, на психологию, зарекшись, что никогда уже не станет жертвой ничьих манипуляций. С жадностью Кристина принялась изучать глубины человеческих душ, тонкости мотивов и желаний, затаенные причины поступков. — Ты сможешь стать прекрасным специалистом по работе с жертвами, например, с жертвами семейного насилия, — говорила ей Сандра. — Но я бы не советовала тебе пока заниматься семейным консультированием. В нем надо работать именно с семьей как с единицей терапии, стараться сохранить отношения в браке, а не только помогать отдельным личностям. Ты привыкла, что один член семьи противостоит другому, но в жизни такие ситуации встречаются не так уж часто. Кристи не вникала в эти увещевания. Семья, отношения — все это казалось ей надуманными абстракциями, пустыми формами без содержания. На первом месте для нее всегда стоял отдельный человек, втянутый в паутину под названием «отношения», которые могли в любой момент разрушить его личность. Именно этот человек нуждался в ее помощи и защите, именно ему как индивиду надлежало заново обрести себя в новых условиях, именно он — живая личность из плоти и крови — обращался к ней за помощью. Его супруги, дети, родители — все казалось вторичным перед этой страдающей личностью. Она была призвана уменьшить страдания этого человека — любой ценой. О своей беременности Кристи узнала после первого месяца учебы. Он был ее случайным недолгим романом — результат очередной хипстерской вечеринки в литературном квартале. Никаких детей Кристина просто не могла себе позволить. Она накопила на аборт с трудом, не решившись просить денег у и без того слишком доброй к ней Сандре. Ей с трудом удалось уговорить врача провести операцию на уже рискованно позднем сроке, сразу, как только она собрала нужную сумму. Риск привел к осложнениям, выразившимся в простую и беспощадную формулу: «Скорее всего, у вас могут возникнуть с последующей беременностью». Врачи избегали более жестких формулировок для банальной истины, что Кристина, возможно, уже не сможет иметь детей. Она лежала на больничной койке, пытаясь осмыслить новую реальность. Во второй раз после разрыва с Майклом ей показалось, будто огромная ее часть откололась и исчезла в черной дыре, оставив ее один на один с огромной, разрывающей внутренности пустотой. А потом ей внезапно стало легче. У нее не будет детей, не будет семьи, не будет новых упреков и манипуляций, страхов и боли. Ей останется любимая работа, свобода и развлечения — без всяких последствий. И именно в тот момент, когда она почти успокоилась и смирилась с этим новым ощущением, ее сотовый настойчиво зазвонил, и на нем высветился питерский номер. Женька! Все три года, что она прожила в Калифорнии, Кристина избегала разговоров с сестрой: вначале потому, что Женя с точки зрения Майкла тоже была абсолютно неправильной, и общение с ней было вредным, а затем — из чувства стыда. Кристи не решалась признаться сестре, что ее красивый, успешный, вызывающий зависть заграничный брак превратился в боль и пепел. Не она ли сама, бывало, расписывала Жене, каким удивительным человеком был Майкл? Как могла она после этого признаться, что попала в зависимость от обычного мелочного бытового тирана? Она не решалась признаться в случившемся даже родителям, вновь и вновь под разными предлогами отговаривая их от поездки в Америку. Сама Кристина тоже все эти годы не бывала дома. Каково же было ее удивление, когда Женя, принимавшая ее попытку избежать контакта за эгоизм и надменность, и почти переставшая с ней общаться, вдруг позвонила сама. — Кристи! — в Женькином голосе не звучало ни намека на обиду. Она была взволнована, испугана и, казалось, плакала. — Женя, папа с мамой погибли. В катастрофе, вечером. Я узнала только что. У нас сейчас утро, у тебя вечер, да? Кристина… Они на остановке стояли, когда какой-то дебил вылетел с проезжей части на тротуар. Вроде, по пьяне. Десять человек на смерть, в том числе родителей. Еще много раненых. Я не понимаю, почему… Они стояли, никого не трогали. На остановке. Можешь себе представить? Насмерть, Кристи! Вот так, за один раз! — она уже неприкрыто зарыдала. Кристина лежала, глядя в потолок, и чувствовала, как на нее наваливается ужас отчаяния. Она задыхалась под его толщей, она сходила с ума от пустоты: внутренней, внешней, всеобщей. Она лишилась мужа — единственного в ее недолгом опыте глубокого чувства, и попыталась заменить его поверхностным весельем. Она бежала от своей боли, пряталась в городских переулках и чужих притонах, которые никогда не были и не будут ей родными. Ее подлинное, родное, единственное светлое, что было в ее жизни, осталось там, в заболоченных парках Гатчины, которые она так непредусмотрительно распахнула для Майкла. Там была ее счастливая семья, любящая мать и даже непутевая Женька — и теперь вдруг оно тоже рухнуло, исчезло. Оно было сметено нелепой смертью также, как только из нее была вырвана, выметена жизнь еще не родившегося ребенка… — Ты успеешь приехать на похороны? — голос сестры в ушах вывел ее из оцепенения. Женя, казалось, уже не плакала, взяв горестные хлопоты в свои руки. — Я… я не приеду, — выдавила Кристина. В самом деле, как она могла приехать? Она лежала на постели после тяжелой операции, на восстановление от которой требовалось как минимум несколько дней. Из-за затрат на аборт она залезла в долги, и кроме того, ей нужно было наверстывать пропущенное время в колледже. У нее физически неоткуда было взять деньги на билеты. — Как не приедешь?! — задохнулась Женька на другом конце. — Ты живешь в Сан-Франциско с замечательным американским мужем, на всем готовом, и говоришь мне, что не приедешь? На похороны собственных родителей?! Которые, между прочим, тебя любили больше, чем меня! Ты хоть знаешь, как они мечтали тебя снова увидеть последние годы жизни? Когда ты даже не удосужилась навестить нас… — Я не смогу, — глухо ответила Кристи и отключила звонок. У нее не было сил объяснять сейчас все, что случилось с Майклом, с ее жизнью, со странным существом, еще не сформировавшимся до конца, но уже живым, которое дышало и двигалось в ней еще этим утром, а теперь тоже превратилось во всеохватную пустоту. А сейчас, в эту самую минуту, она потеряла сестру… Кристина собрала деньги на поездку домой больше, чем через полгода, и впервые за несколько лет ступила на родную землю слякотной питерской весной 2005-го. Она с трудом нашла Женю в Петербурге и, не сразу добившись встречи, рассказала ей все: про Майкла, про случай с Марией, про голодные скитания по улицам Сан-Франциско, про работу в кафе в книжном магазине, про Сандру и аборт. Та слушала недоверчиво, пытаясь увязать образ Кристины, который существовал в ее сознании все эти годы, с этой совершенно незнакомой ей и так много пережившей девушкой. Удивленная и слегка пристыженная, Женя простила ее. Она кратко рассказала о себе: о том, что закончила университет еще до смерти родителей, каким-то чудом вытерпев ненавистную юриспруденцию, и даже устроилась работать по специальности. Она была одинока и не устроена, и оттого, казалось, еще больше обозлена на жизнь. Несмотря на формальное примирение и совместный визит на могилу родителей, восстановить былые отношения и без того не близких между собой сестер казалось уже невозможным. Кристина не могла заставить себя позвонить или написать Жене, и та отвечала ей тем же. Кристи закончила колледж и начала практиковать, все больше убеждаясь, что психология — ее призвание. Она уже не боялась встречаться и общаться с новыми людьми, поняв, что в ее жизни никогда теперь не повторится случившегося с Майклом. В то время, как некоторые ее ровесницы боролись с собой, пытаясь подавить внезапно нахлынувшие чувства безответной любви, Кристина с удивлением и радостью осознала, что ей можно не бояться таких вещей. Она не мучилась, пытаясь справиться с чувствами, не боялась влюбленностей, потому что точно знала — каким бы сильным ни было ее увлечение, отточенный на опыте инстинкт самосохранения сработает безотказно при малейшем ощущении психологического дискомфорта. Кристина сама удивлялась, с какой легкостью она рвала даже глубокие отношения, как легко вышвыривала людей из своей жизни, как только они становились неудобными ей. Нет, она не пыталась использовать их изначально, она не играла ими ради каких-то скрытых целей. Все ее отношения и эмоции были искренны. Тем не менее, защитный механизм срабатывал, как часы. Кристина моментально отслеживала в партнере малейшие признаки деструктивного поведения, и необходимость оградиться от него мгновенно затмевала все другие желания. Она рвала отношения резко, жестко, бескомпромиссно и навсегда, независимо от того, шла ли речь о новом любовнике или старом друге, не чувствуя при этом ни малейшего сожаления. Этот инстинкт, как верный часовой, никогда больше не подводил ее. И пускай у Кристины не возникало больше долгих отношений, она знала одно — никто и никогда уже не заставит ее страдать. У нее появились первые клиенты, первые деньги и возможность арендовать небольшую комнатку недалеко от дома Сандры. Она наконец-то съехала от своей покровительницы, радуясь первым шагам своей взрослой независимости. И вот тогда, после долгого перерыва, в ее жизни вновь неожиданно появилась Женька… Сестра приехала в Сан-Франциско с безумной, казалось бы, идеей. — Слушай, ты ведь психолог? — с порога спросила она, не заморачиваясь на дежурные приветствия. — Ну да, — нерешительно ответила Кристи, пытаясь понять, что ей нужно. — А вот скажи, много у тебя бывает клиентов с историями несчастной любви? Разведенные там, парни, которые не могут найти себе девушку? — Достаточно, а что? — прямо, даже чуть вызывающе спросила Кристина. — Брачное агентство хочу открыть, — деловито пояснила сестра. — Русские невесты, женихи из-за рубежа, все такое. Ты не представляешь, какие деньги крутятся в этой среде. И вот смотри: ты можешь своим клиентам советовать мое агентство. Ну, ты же у нас инженер человеческих душ, сможешь это сделать красиво — что вот, мол, у вас патриархальные взгляды, вам бы подошла девушка из более традиционных обществ, а я знаю хорошую контору, бла-бла-бла. А заодно составляла бы их психологический портрет, и посылала бы информацию мне. Сама понимаешь — чем детальней портрет, тем больше клиентки платят! Кристина взглянула на сестру, и ей стало не по себе от того азарта, который горел в Жениных глазах. Даже голос у Джеки стал резким, жестким, и вместе с тем чуть дрожал, пронизанный новой безумной идеей. — Подожди, как ты себе это представляешь? — постаралась охладить ее пыл Кристина. — Если я попрошу клиента пройти психологические тесты для брачного агентства по твоей схеме, ведь это будет уже после того, как он пройдет у меня как минимум несколько консультаций. И как я потом смогу отделить те вещи, которые он захочет сообщить о себе для потенциальных невест, от тех, которые я невольно узнаю до этого в процессе моей работы с ним? Психологический портрет — вещь цельная… — Дура! — бесцеремонно прервала ее Женя. — Не надо его просить проходить никакие тесты! Ты же только что сказала, что автоматически будешь много о нем знать после консультаций. Просто передашь мне то, что узнала, только и всего. Да, еще постарайся выяснить уровень дохода — девушкам это важно. — От дуры слышу! — ответила Кристина, и выражение ее лица стало еще более обиженным, чем обычно. — Что значит «передашь»? Ты хоть понимаешь, что за такое тут сразу же лишают лицензии? Это подсудное дело вообще! — Да кто узнает-то? — почувствовав отпор, Женя сменила тон на более миролюбивый, даже заискивающий. С удивлением Кристина заметила, что в ее сестре уже нет привычной с детства прямоты. Похоже, за прошедшие годы Джеки научилась быть гибче и даже мягче. Впрочем, последнее получалось у нее слишком наиграно. — Послушай, я ведь все понимаю. Будем заключать с моими клиентками договор о конфиденциальности. Главным условием будет неразглашение информации. У меня будет большое агентство, куча обычных женихов. Твои — это будет эксклюзив, особый список… — уговаривала она. — И ты думаешь, договор поможет? — хмыкнула Кристи. — Я несколько лет работаю с людьми, и знаешь, что я тебе скажу? Люди болтают. Они всегда болтают слишком много, даже там, где это абсолютно не нужно. Они так устроены, Женечка. — Ну, ты тоже сообщай информацию с умом, — не сдавалась Женя. — Детали их биографий нам не нужны, только психологические характеристики. Такие, что по ним вообще невозможно будет понять, что была утечка. Просто черты характера, понимаешь? Никто никогда не докажет и не найдет, как мы их узнали. Может, мы — такие хорошие психологи, и сами составили на него характеристику, кто знает? Кристина заколебалась, и Женя, заметив это, принялась убеждать с новой силой: — Ты представь, сколько денег может принести один такой клиент! Эксклюзивный пакет информации может стоить порядка трехсот тысяч рублей, если не больше. И поверь, в Москве достаточно богатых дур, готовых выложить такие деньги. Они регулярно становятся жертвами мошенников, а у нас все будет честно, информация идеально правдива, психотип подобран профессионально. Заработаем себе блестящую репутацию. Триста тысяч рублей — это десять тысяч долларов! Сразу, за одного человека! Десять человек — и мы получаем лишние сто тысяч! Тебе половина — это значит, пятьдесят тысяч баксов. Это сверх того, что клиенты тебе платят обычно. Скажи, разве тебе лишние эти деньги? И кто узнает, что ты поделилась профессиональными наблюдениями с кем-то из России? На таких расстояниях, так далеко — шанс, что что-то выяснится, минимален. Сама подумай, другая страна… Кристина все еще сомневалась, но идея сестры казалась ей тем временем все более привлекательной. — Ты же профессионал, тебе ничего не стоит это провернуть. Сколько на свете неудачников в плане личной жизни? Ну и не забывай про уже женатых. Счастливые по психологам не ходят, так? Если пришли к тебе, значит, у них уже есть проблемы, да? Скажи вот честно, многие из них в итоге разводятся? — Многие, — призналась Кристина. — Но ведь я семейным консультированием не занимаюсь, ко мне клиенты приходят индивидуально. Если человек приходит жаловаться на семейные проблемы один, это уже означает, что доверия между супругами нет… — Ну вот и все! — довольно улыбнулась Женька. Именно тогда Кристина заметила у нее этот хитрый и жесткий прищур. — Ну и отлично. Если там и так все разваливается, ты тоже это… Не слишком старайся склеивать. Разбегутся — нам лучше. Больше клиентов. Больше денег. Эта патологическая жадность, просыпавшаяся порой в Жене, была знакома Кристине еще с детства. Кристи знала, что на самом деле ее сестра обычно не была такой уж корыстной, а порой даже бывала удивительно щедрой. Сейчас, будучи психологом, она прекрасно понимала, что истоки этих внезапных и жестоких приступов одержимости деньгами были прямым результатом Жениной закомплексованности. Нелюбимая матерью, не принимаемая в семье, Женя с детства испытывала потребность доказать, что она чего-то стоит. При этом возможностей для самореализации у нее было немного. Слишком часто сестра слышала от матери, что она — круглая неудачница, не приспособленная к жизни и не умеющая ровным счетом ничего. Шить и готовить Женя не умела, красиво одеваться не любила, школу воспринимала, как каторгу, училась неровно и о будущей профессии не задумывалась. Ежедневные упреки и домашние скандалы не прибавили ей желания исправиться, они лишь подстегнули ее желание найти сферу, в которой она могла бы реализоваться понятным для родителей способом и доказать им, что и она чего-то стоит. Помимо семьи, прилежной учебы или хорошей работы оставалось лишь одно — деньги. «А зато я зарабатываю деньги». В тот момент, когда критика родителей становилась невыносимой, и Женя задыхалась от осознания собственной никчемности и давящих комплексов, эта формула казалась ей единственным спасением. Она хваталась за нее с одержимостью обреченности, словно в этом заключался вопрос ее жизни и смерти. В такие моменты Кристина искренне боялась своей сестры. Женя на глазах превращалась в монстра: циничного, жестокого, готового пойти по трупам и добиться своего любой ценой. От нее веяло абсолютной беспринципностью и чистым эгоизмом: безжалостным, всеохватным и способным на все. «Мне нужны деньги», — говорила она в такие минуты с таким отчаянием и страстностью, что у окружающих могло сложиться впечатление, что Джеки попала в какие-то серьезные неприятности. Кристина знала, что никаких неприятностей на самом деле не было. Ее сестра при всей ее импульсивности и жажде впечатлений была достаточно умна и практична, чтобы не наживать себе проблем без необходимости. Такие приступы алчности говорили лишь о том, что Женя в очередной раз столкнулась с неудачей на каком-то из жизненных поприщ, и теперь, не знающая безусловной любви и привыкшая к жестким оценкам от близких, судорожно ищет возможности реабилитироваться хотя бы в собственных глазах. Как правило, эти приступы проходили, как только Жене удавалось заработать немного денег. Ее хрупкая самооценка на время восстанавливалась, и тогда оказывалось, что деньги были ей совсем не нужны. Она расслаблялась, становилась добрее и внимательней к другим, щедрей и проще. Она вновь переключалась на какие-то свои дела, на темы, которые имели значение только для нее. Женя с головой уходила в общение с друзьями, в выстроенный ею мирок ценностей и медленно оттаивала, ведя себя так, словно ничего материальное в этом мире ее не заботило. Однако Кристина была уверена — стоит лишь надавить на больное, с детства травмированное самолюбие сестры, и она будет способна сотворить действительно страшные вещи. Тем не менее, Кристи приняла идею сестры, и вскоре в Москве возникло ничем не примечательное на первый взгляд брачное агентство «Незнакомка». Дела у сестер пошли неожиданно хорошо, и лишь одна мысль порой не давала Кристине покоя — как от совета «не слишком склеивать» чужие отношения она дошла до того, что начала в прямом смысле слова разрушать семьи? Конечно, ее собственный опыт и неверие в семейные отношения сыграли свою роль, но она не могла не признаться себе, что со временем в ее мотивации появилось еще что-то — мрачное и холодное ощущение, пропитавшее работу невиданным ранее цинизмом. Ей не просто хотелось защитить несчастного человечка от чудовища под названием «брак». Кристине нравилось сладкое ощущение предательства чужого доверия. Она чувствовала особую силу, видя, как наивно человек изливает ей свою душу, доверяет секреты, делится сокровенным, с каждым шагом подпуская ее все ближе к глубинам своей души. Ей нравилось, что она становилась сильнее и выше его, когда не отвечала тем же, цинично вытягивая из его доверия нужную ей информацию. Она ощущала себя профессионалом, холодным и бесстрастным. Ей нравилось ощущение вероломства, торжество новой победы в необъявленной войне, чувство силы и неуязвимости в сравнении с теми, кто так наивно доверялся ее обманчивой мягкой предусмотрительности. Этот странный наркотик под названием власть и сила давал ей какое-то мрачное удовлетворение. Она вновь вспоминала, как одержимый паранойей Майкл упрекал ее в предательстве — ее, наивную девочку, любившую его тогда больше жизни. А вот теперь она действительно предавала, хладнокровно и осознанно, и с каждым новым случаем чувствовала, что становится сильнее и увереннее в себе. Легкое чувство вины, подступившее во время разговора с Эми и Чаком, было скорее исключением, чем правилом. Кристина не сомневалась, что справится с этим случаем также легко, как со многими другими. Она действительно стала сильной. Глава 7 Цеха завода напоминали самолетные ангары — огромные, гулкие пространства, в середине которых, отражая блестящей поверхностью идущий из окон зеленоватый свет, возвышались дирижабли — гигантские воздушные киты, готовые, казалось, вот-вот оторваться от земли. Однако агенту Дэнсону некогда было заглядываться на роскошные чудеса современной техники. С утра он договорился встретиться с Ральфом Хиггинсом в кафе напротив во время ланча. Деррик ждал Ральфа минут сорок, несколько раз звонил ему на сотовый, но тот не отвечал. Минуя цеха, Дэнсон добрался до крыла, в котором располагались обычные офисные помещения. Завораживающий простор и размах инженерных строек сменился такими привычными узкими коридорами и одинаковыми, как близнецы, стеклянными дверями. Деррик искал кого-то из менеджеров отдела, в котором работал Хиггинс. Вскоре его поиски увенчались успехом. Перед ним показался юркий черноволосый человечек, с удивлением выслушавший, кто именно ищет его подчиненного. — Ральф сегодня уже не появится на работе, и завтра, скорее всего, тоже. А вы не слышали? Ему пару часов назад позвонили. Рано утром его жена и дочь попали в автокатастрофу, обе погибли. Его вызвали на опознание. Деррик застыл, ощущая тошнотворный холодок предчувствия какой-то глобальной катастрофы. Похоже, он обратил внимание на Хиггинса уже слишком поздно… Айше в последний раз благодарно улыбнулась и скрылась за дверью. Кристина села на диван и зажмурилась в блаженном ощущении выполнения важного и хорошего дела. В эти минуты что-то почти забытое просыпалось в ней и расцвечивало мир новыми, особыми красками. Оно рождалось в душе, прорастало и оживало, оно наполняло пустое пространство энергией, и все вокруг преображалось под его влиянием, становилось четким и ясным, наполнялось смыслами и особой логикой существования — невыразимой, но такой четкой для каждого, кому выпадало счастье ее постичь. Айше была одной из тех немногих клиенток, которые оправдывали сам смысл ее жизни и работы — одинокой, несчастной женщиной, попавшей в беду. Когда-то Кристина стала заниматься психологией только для того, чтобы иметь возможность помогать таким людям. С наслаждением она осознавала, что в этом случае от нее не требовалось лгать, вкрадчиво вбрасывая в чью-то и без того проблемную семейную жизнь семена разрушительных идей. Ей не нужно было манипулировать и рассчитывать, играть и побеждать. Перед ней просто находился человек, нуждавшийся в ее помощи и утешении, и Кристина завороженно прислушивалась к тому, какая радость рождается в ее душе в процессе такой помощи. Айше была крымской татаркой, вышедшей вопреки воли родителей замуж за бесшабашного русского парня Кирилла. Вскоре пара выиграла грин-карту и переехала в США, где ее и застала российская аннексия Крыма. Ссоры в молодой семье начались еще во время украинского Майдана, а после мартовских событий 2014 года Кирилл радостно заявил, что теперь в российском Крыму открываются удивительные перспективы, и им стоит вернуться. Айше отказалась. В итоге они развелись, и Айше, оставшись в Штатах, ударилась в активизм, пытаясь найти в Америке поддержку для своего народа. Вскоре в Симферополе арестовали ее отца, дав понять, что это — месть за бурную деятельность дочери. Напуганная, раздираемая разными оттенками чувства вины, но так и не решившаяся вернуться назад из-за угрозы расправ, Айше пришла за помощью к Кристине. Кристи, в свою очередь, старалась держаться в стороне от политики, демонстративно не обращая внимания на набирающий с каждым годом обороты маховик российско-украинского конфликта. У нее, как и у многих уже давно погрузившихся в американскую жизнь эмигрантов, довольно успешно получалось не знать, не вникать и не касаться сложных тем. Но случай Айше был важен ей не по политическим мотивам. Когда-то давно она сама тоже оказалась в Америке — без мужа, без денег и без возможности решить семейные проблемы на родине. И потому она была рада помогать Айше с каждым шагом, сделанным девушкой поверх еще дымящихся обломков ее прежней жизни. После таких консультаций Кристина наслаждалась неожиданным ощущением собственной праведности — таким важным источником, дающим ей силы для нового витка мошеннических авантюр… Телефон в офисе зазвонил неожиданно, когда она уже собиралась пойти домой. Кристина взглянула на часы — было около семи вечера. Кто мог звонить ей на рабочий номер в такой час? Она подняла трубку и услышала голос Ральфа Хиггинса. Что-то страшное показалось ей в этом голосе — непривычная глухота и надломленность, не свойственная этому далеко не самому слабому человеку. — Кристина, я хотел отменить нашу встречу в четверг, — ровным, безжизненным тоном сообщил он. — Я не смогу прийти. Пауза. Кристина постаралась вложить в свой голос максимум предусмотрительности. — У вас что-то случилось? — Да. У меня будут похороны. Моя дочь погибла. Жена и дочь. Кристина застыла с трубкой в руках, пытаясь переварить услышанное. В мозгу молнией вспыхнули слова Жени: «Черт, ну должен же быть выход!». Выход был. Он уже случился, этот выход. Еще не пришедшая в себя от шока, Кристи тем временем с профессиональной точностью почувствовала, что в таком состоянии, как Хиггинс, люди меньше всего помнят о запланированных встречах и сорванных планах. Ральф любил дочь больше всего на свете, и никогда бы не позвонил психологу только для того, чтобы отменить консультацию из-за похорон. «Он хочет прийти, и прийти сейчас. Ему важно было понять, на месте ли я, и смогу ли его принять. Ему больше некуда сегодня пойти», — стремглав пронеслось у нее в голове. — Вы можете прийти сейчас, если вам так будет легче, — ответила она на незаданный вопрос, чувствуя, как наполнявшее ее еще недавно ощущение сакральности после разговора с Айше сменяется почти что паническим страхом.