Она помнила поистине чудесную поездку в Выборг — город на самой границе с Финляндией, воплощение старой Европы, так непохожий на остальную Россию. В тот летний день в нем проходил фестиваль «Рыцарский замок», на который съехались «ролевики» и «реконструкторы» со всей страны. Дышащие стариной здания, горбатые улочки, из которых то и дело выныривали люди в средневековых костюмах, каменная кладка площадей — все это окружило Кристину, захватило ее в свой мир, грозя разорвать душу силой впечатлений. Город действительно словно сошел со страниц книжки с волшебными сказками. Узкие петляющие улочки, то круто поднимающиеся в гору, то сбегающие к Финскому заливу, были вымощены не привычной плиткой, а самыми настоящими камнями. Между домами гулял свежий морской ветерок, донося до спешащих прохожих звуки волынки. Кристине странно и восхитительно было ощущать себя частью этого праздника жизни, героиней разыгрывающегося вокруг большого спектакля. Радостно смеясь, она сбежала вниз по очередной улице — и застыла, восхищенная открывшимся видом. Древний замок стоял перед ней, отражаясь в тихой илистой воде крепостного рва. Стены укреплений опоясали остров, превратив его в твердыню, не подвластную ни врагам, ни времени. И над бурым камнем крепостных построек, над зеленью деревьев вознеслась белоснежная башня, устремленная в ярко-голубое небо. Кристина помнила вид со смотровой площадки башни Выборгского замка. У подножия выстроились аккуратные, почти игрушечные старинные домики, уходил далеко вниз заполненный костюмированными людьми дворик замка, а с другой стороны сиял залив, такой же голубой, как небо, касающийся узкой полоски леса на границе с Финляндией. Там, внизу, в периметре белых стен виднелись деревянные помосты, и стоявшие на них музыканты грянули что-то бодряще-кельтское, зазвучавшее, казалось, над всем городом. В тот момент Кристи почувствовала себя щедрой королевой, распахивающей перед Майклом все великолепие своего сказочного царства. Она дарила ему свою душу, свой мир с его исцеляющей красотой, свою любовь и себя саму, веря, что этот чудодейственный эликсир способен растворить в себе любую боль. Она водила его по Дворцовому парку в своей родной Гатчине — с его неизменными заболоченными озерами и старинными изогнутыми мостами над покрытыми тиной речушками. Когда они вышли на место, с которого отрывался вид на стену Большого Гатчинского дворца, Кристина замерла торжествующе, ожидая, с каким восхищением диковатый иностранец будет взирать на открывшуюся перед ним древнюю имперскую мощь. И он действительно поражался, улыбался и медленно оттаивал, доверяясь ее неподдельной заботе. Кристина была счастлива: она видела, как своими руками совершает чудо, преображая человеческие сердца и заставляя их сиять так, как сияет ее собственное, до краев наполненное счастьем сердце. В тот период они словно поменялись местами с Женькой. Ее сестра поступила на юридический — как она цинично объясняла свой выбор, «знать законы, чтобы их обходить». На самом деле Кристина подозревала, что Женька сделала это исключительно ради того, чтобы угодить вечно недовольным ею родителям. Обычно возвышенная, насмехавшаяся над приземленными интересами сестры, вечно увлеченная нелепыми идеями, Джеки вдруг начала зубрить ненавистную ей юриспруденцию, тогда как Кристи, влюбленная и рассеянная, едва могла найти в себе силы, чтобы закончить школу. О дальнейшей учебе не было и речи: Кристина, затаив дыхание, не могла дождаться совершеннолетия, чтобы уехать за своим прекрасным принцем в его королевство… Она прибыла в Сан-Франциско осенью, в год миллениума, и город вышел ей навстречу беспечным приморским франтом, немного развязным, но великодушным, по-царски распахивая перед ней холмы, покрытые ровными рядами викторианских особняков, и открывая петляющие тропинки старого парка Голден Гэйт. Дома здесь не были такими величественно древними, как гатчинские дворцы, но зато сияли светом и легкостью. Воздушные, словно сотканные из вечных здешних туманов, они возвышались над заливом, усыпанным треугольниками парусов, а вдали виднелся зловещий остров Алькатрас — бывшая тюрьма строгого режима. И Майкл тоже открыл ей свой мир — прекрасный и неизведанный, став ее проводником в этом почти ожившем в ее восприятии городе. Ему нравилось, с каким неподдельным восторгом Кристина смотрела на город, штат, страну и него самого — и все это казалось ей чем-то единым и нераздельным. Она не могла сказать точно, где для нее заканчивается Калифорния и начинается Америка, где граница между ее новым домом и городом, ставшим в чем-то даже более близким, чем дом. Все это смешивалось, пестрило в сознании, и все сводилось к нему одному — ее покровителю, настоящему волшебнику, Майклу. Юная Кристина, ничего не знавшая в тот момент о «зависимости жертвы от палача», доверялась американскому супругу до конца. Он, конечно, был прав в том, что все, что ее окружало здесь, было лучше всей ее прошлой жизни. Она и сама понимала это, разве нет? Единственное, что до встречи с ним она не догадывалась, каким ничтожным, уродливым и неправильным было ее прошлое. — Ты умеешь пользоваться кредиткой? — спросил он ее в один из первых дней в Америке. — Нет, — смущенно, и вместе с тем весело отозвалась Кристина. — Никогда в руках не держала. Да и где бы я ею платила? Я покупала в основном только пиццу в школьном буфете. — Родители должны были научить, — авторитетно отвечал Майкл. — Ну, они же не знали, что я уеду, — все еще с улыбкой отвечала Кристина. — А что, думали, ты всю жизнь просидишь в России? — Майкл, похоже, был серьезен. — Да, я не планировала уезжать, — голос Кристины все еще сохранял беззаботность. — До встречи с тобой, — игриво добавила она. — Да я понимаю, что не планировала, — нахмурившись, отозвался Уоррен. — Ты же совсем ребенок еще, какой с тебя спрос? Но родители-то твои — взрослые люди, вроде бы. Разве не видно, что за страна Россия, и куда она катится? Все нормальные люди, на мой взгляд, уже давно должны были уехать оттуда. Его слова задели Кристину, и она несмело возразила: — Но ведь не все могут. У кого-то родители престарелые, у кого-то дети маленькие. У родителей всегда были на руках мы с Женькой… — Не мочь и не хотеть — разные вещи, — жестко возразил Майкл. — Если бы хотели, научили бы своих детей хотя бы элементарным правилам жизни за границей: пользоваться кредиткой, водить машину, язык учить с самого детства. А раз не научили — значит, сознательно обрекали тебя на жизнь в этой дыре. Любящие разумные родители так никогда не сделали бы… Ладно, не мучайся, буду давать тебе наличку, — великодушно заключил он. Он так и не завел для нее счета, за что в тот момент она по глупости была ему благодарна. Но, чем дольше она жила в Северной Калифорнии, тем больше убеждалась, насколько неправильной была ее страна, семья и она сама. Когда она с наивностью рассказывала ему о школьных друзьях, о поселке под солнечным Зеленогорском, о холодном и пенном Балтийском море, о любительских музыкальных группах и самодельных рок-концертах в поселковых клубах белыми питерскими ночами, он беспощадно высмеивал это и пускался в рассказы о своей полной приключений жизни — с личной машиной с 16-ти лет, с первой марихуаной в старшей школе, с первой поездкой в Лас Вегас с его первой девушкой. Кристина слушала завороженно, чувствуя, как ее прежняя жизнь меркнет и рассыпается на этом фоне. — Разве это друзья? — говаривал он порой в ответ на ее восторженные истории. — Это же так, компания фриков для тусовки. Вот у нас в армии была настоящая дружба… Кристина быстро поняла, что не стоит сравнивать Балтийское море с Тихим океаном, а древнюю Шлиссельбургскую крепость с Алькатрасом. Ее прошлое не выдерживало сравнения с настоящим, оно проваливалось в черную дыру, тонуло в позоре, рассыпалось под гнетом собственного несовершенства. Все чаще она задавалась вопросом: «Как бы я вообще жила дальше, если бы не Майкл?». Ему не нравилась русская кухня, и он упрекал жену за то, что она никогда не пыталась освоить что-то более экзотическое: мексиканское или тайванское. Кристину больше тянуло к германской сдобе или французской изысканности, но ей стыдно было признаться, что она опять не смогла угодить мужу. Порой он уступал ей, и они заезжали за продуктами в русский магазин. — А почему он называется русским? — с искренним недоумением спрашивал ее Майкл. — Смотри, колбаса сделана в США, бренд германский, паштет чешский, сосиски венгерские. От России здесь только хамство осталось. Он был прав, и Кристина понимала это. Она пыталась рассмеяться непринужденно, но чувствовала, как ее в очередной раз накрывает волной стыда. Прошло всего полгода их совместной жизни, а она уже понимала: Майкл — не просто ее супруг. Он — ее спаситель. Он вытащил ее из кромешного ада, от ненормальных родителей, от пустых и ненастоящих друзей, из убогой и бесперспективной страны — ее, глубоко неправильную, не умеющую жить, не знающую по-настоящему вкусных блюд и ярких приключений. Ее жизнь всецело свелась к нему. К его городу. К его стране. К его прошлому и настоящему. Она твердо решила исправиться и стать достойной его, освоить его город, культуру, страну, привычки, вдохнуть ее аромат до самого дна, погрузиться и раствориться в ней и стать, наконец, настоящей американкой. Но Майкл не спешил окунать ее в эту жизнь. Он не хотел, чтобы она училась или работала, и говорил, что ему нужна надежная домашняя жена, верная мать его будущих детей. Решив нащупать компромисс между своими желаниями и волей супруга, Кристина решила заняться волонтерством в местной библиотеке, благо, до нее можно было добраться на метро. Там она быстро нашла себе двух подруг: китаянку Сюин и латиноамериканку Марию. Мария основательно взяла шефство над молодой эмигранткой, всячески пытаясь помочь Кристине освоиться в Штатах. — Он что, еще ничего тебе из одежды не покупал? — искренне удивилась она. — Слушай, поехали в субботу, устроим шопинг? Я тебе помогу. Кристина согласилась, со вздохом решив потратить на обновки немногие деньги, скопленные из скудных выплат, выдаваемых Майклом на продукты. Они провели прекрасный день в Сан-Франциско, и в конце Мария, чуть поколебавшись, все же посмела выразить свое мнение о Майкле. — Я не понимаю, в чем он тебя упрекает? Если он хочет, чтобы ты научилась водить машину, он бы мог пристроить тебя в какую-нибудь автошколу. Если он считает, что у тебя плохой английский, он бы мог позволить тебе взять бесплатные классы языка для эмигрантов. Если ему не нравится, что ты не пользовалась раньше кредиткой, ничто не мешает начать ей пользоваться сейчас. Если он хочет, чтобы ты одевалась красиво, он бы мог предложить купить тебе пару обновок. Тебе только исполнилось девятнадцать, ты всю жизнь жила в другой стране, а он требует от тебя всего и сразу! По-моему, он просто самоутверждается за твой счет! Ее слова показались Кристине кощунством. Как могла эта незнакомая женщина так запросто рассуждать о Майкле, ее удивительном, глубоком, так непохожем на других Майкле, совершенно не зная его! Как она могла объяснить, что Майкл открыл для нее жизнь заново, показав новые горизонты желаний, целей, смыслов, быта, дружбы — всего, о чем она и не догадывалась раньше! И если она и согласилась пойти за покупками в этот день, то лишь для того, чтобы порадовать супруга своим новым имиджем! Однако никакой радости Майкл не продемонстрировал — напротив, устроил русской жене самый настоящий скандал. — С кем ты шляешься? Как ты могла потратить мои деньги, даже не поставив меня в известность? — распекал он ее — без криков, без истерик, но с таким явным недовольством и разочарованием, что Кристина едва сдерживалась, чтобы не заплакать. — Это моя подруга, Мария, — отвечала она, пытаясь проглотить растущую в душе обиду. — А эта твоя Мария замужем? — требовательно спросил Майкл. — Разведена… — Вот как! — усмехнулся Уоррен. — То есть свой брак она разрушила, а теперь пытается разрушить твой, и настроить тебя против мужа? Кристина обомлела. Откуда Майкл мог знать об их разговоре с Марией? Что за чудодейственной интуицией он обладал, сумев угадать ее слова? А муж, словно поняв причину ее смущения, посмотрел на нее с особой серьезностью и даже болью, и жестко произнес: — Я поверил тебе, Кристи. Поверил тогда, когда думал, что уже никому и никогда не смогу верить. Я доверился, решил рискнуть, решил, что ты меня не предашь. Если и ты тоже обманешь меня, я этого не выдержу… Она смутилась окончательно, желая провалиться под землю от осознания своей никчемности и ненадежности. После этого Кристина перестала приезжать в библиотеку, и даже не отвечала на письма Марии. Она знала, что безоглядно любит только одного человека, и Майкл был для нее дороже всего остального мира. Время шло, их брак перевалил через отметку в два года, и Майкл торжественно подписал ей документы на получение постоянной грин-карты. — Ну что, глядишь, можно тебя оставить еще немного здесь пожить, — насмешливо сказал он. Его отношение к ней в последнее время было именно таким: снисходительно насмешливым, даже немного презрительным, но она, как и следовало хорошей жене, терпела все. Однако сидеть в двадцать лет запертой в четырех стенах было выше ее сил. Постепенно она вновь окунулась в социальную жизнь, и даже стала вновь встречаться с Марией, но уже тайком. Эти встречи со временем стали значить для нее очень многое не только из-за радости общения, но и из-за самого факта — у нее появилась своя тайна! Кристина уверяла себя, что не делает ничего плохого, напротив, убеждает подругу, какой замечательный супруг ей достался. Однако сам факт тайны, появление новой, сокровенной жизни, обогатившей ее скудный опыт, казался необычайно значимым. Она, похоже, была по-настоящему счастлива, пока все рухнуло в один день, темным январским вечером 2004 года. Мария подарила ей пару красивых платьев, уверяя, что все равно не станет их больше носить, и уговорила пойти развеяться в один из местных баров — на верхнем этаже центрального небоскреба, с потрясающе красивым видом на город. Они планировали вернуться не поздно, к тому же Майкл предупредил, что придет домой в этот день не раньше десяти часов вечера. И каков же был ее шок, когда в разгар веселья, подбежав к огромному, во всю стену, окну и залюбовавшись видом тонущего в огнях Сан-Франциско, она нос к носу столкнулась с мужем! Майкл в компании друзей сидел за столиком у самого окна. Заметив жену, он остолбенел, а затем в его глазах появилась такая злость, почти что ненависть, что Кристина в ужасе бросилась прочь и ринулась к лифту, чтобы навсегда сбежать из этого проклятого места. — Ты куда? — услышала она крик поспешившей за ней Марии. — Не трогай меня! Ты все испортила! Ты мне всю жизнь разрушила, дрянь! — со слезами крикнула Кристина, запрыгивая в лифт и судорожно стуча по кнопкам. Она едва справлялась с желанием на ходу начать срывать с себя подаренные платья, она готова была выбежать на улицу голой, лишь бы смыть позор неверности, обмана, предательства, в котором ее уличил Майкл. Она не уснула в эту ночь до самого утра, а утром муж пришел с работы, мрачный, как туча, и бесчувственно холодный. Кристина забилась в постель, боясь произнести даже звук. Он не разговаривал с ней, просто выпил кофе и ушел на работу. Еще один день прошел в мучительной агонии. Кристина пыталась заставить себя поесть, через силу заглянула в холодильник и с каким-то странным облегчением обнаружила, что он почти пуст. Денег на продукты Майкл ей не оставил, но она чувствовала, что все равно никуда бы не смогла пойти, не поговорив с ним. В слезах она дождалась вечера. Майкл пришел поздно, и в упор не замечал ее. Она решилась заговорить с ним сама, и услышала в ответ лишь сухое: — Я с самого начала знал, что так будет — как только я подписал твою проклятую грин-карту. Ты обманула меня. Предала. Ты просто ждала удобного момента. — Но я тебе никогда не изменяла! — плача, ответила Кристина. — Я всегда любила только тебя одного! Я просто пошла с подругой отдохнуть и посмотреть город. — Ты меня обманула, — с упором на последнее слово отрезал Майкл. — Ты говорила, что не общаешься больше с этой шлюхой. Ты сказала, что будешь дома в этот вечер. Я не против того, чтобы ты отдыхала иногда, но ты не должна была мне врать. Врать после того, как я тебе поверил. Ничего не строится на лжи. — Но я просто боялась, что ты будешь против, — лепетала она. — Я же знала, что Мария тебе не нравится. Ты ведь и сам не сказал мне, где будешь в этот вечер, — ухватилась она за последнюю соломинку. — Не сказал, потому что ты не спрашивала, — бросил он ей. — Но я тебя не обманывал. Извини, но я не могу жить с женщиной, которой не верю. Да, ты права, твоя Мария мне не нравится, и то, что ты предпочла шляться с ней и лгать мне, показывает, кого ты выбрала. — Я не общаюсь с ней больше, и никогда, никогда больше не буду общаться! — плача, клялась Кристина. — Миша, я тебя, тебя выбрала! — Слишком поздно, — неумолимо отозвался он. — Ты же не можешь разрушить все! — в отчаянии вскричала Кристина. — Все, что у нас было! И Гатчину, и Выборг, и Сан-Франциско! Это все не имеет смысла без тебя, все эти места у меня теперь навсегда будут связаны с тобой. Я не могу без тебя жить, Майкл! — Это не я, — отрезал он. — Это ты все разрушила. Ее жизнь закончилась в тот момент, уступив место нескончаемому аду. Майкл словно превратился в призрака — холодного и отрешенного. Он приходил домой только ночевать, спал в другой комнате, ел где-то в другом месте, и совершенно перестал оставлять ей деньги на продукты. Зима в Сан-Франциско в тот год выпала холодной и дождливой, но голод гнал Кристину на улицу, в опустевший и промозглый город, омертвевший буквально на глазах. От былого приморского франта не осталось и следа. Ей казалось, что город, как и Майкл, не мог простить ее глупости, не верил ей и не больше не подпускал к себе. Холодный, равнодушный, переполненный чудаковатыми людьми, пропахший вонью бездомных, измученный дождем, он отторгал ее, как совершенно чужеродное и ненужное здесь существо. Образования у Кристины не было, и за свою короткую двадцатилетнюю жизнь она успела поработать только продавцом косметики в школе, делая крохотную прибыль на разнице цен для дистрибьюторов и стоимости, указанной в каталоге. Тогда же она прошла несколько бесплатных классов по нанесению макияжа. Не зная ничего другого, она решила заняться тем же самым, ища себе клиентов среди студентов местных университетов. Голодная и промокшая, Кристина скиталась по оживленным, похожим на дендропарки университетским кампусам. Купив партию косметики в кредит, она приезжала на БАРТе в соседний Беркли и бродила по студенческим кафе, ища среди веселой беззаботной молодежи своих первых клиентов. Некоторые студенты сердечно откликались на ее беду, и Кристи постепенно начала зарабатывать первые деньги, которых, правда, хватало только на метро и еду. Самыми счастливыми для нее становились моменты обеда, когда, уставшая от долгой ходьбы и вконец замерзшая, она заходила в первый попавшийся Старбакс и, не рискуя пробовать незнакомые блюда, покупала стандартный сэндвич с курицей и бутылку сока. Они разогревали его прямо здесь же, в микроволновке, и благодарная Кристина, грея руки о завернутый в грубую обертку бутерброд, присаживалась за стойку у окна. С ощущением блаженства она вгрызалась в горячее сочное мясо, стараясь растянуть на весь день блаженный миг удовлетворения голода. Она наслаждалась теплом, глядя на дождь и слякоть из окна и чувствуя неподдельное счастье хотя бы временной защищенности от непогоды. Возможно, именно эти несколько минут радости в день уберегли ее от одолевающих порой мыслей о самоубийстве. Чувство вины перед Майклом сменилось со временем равнодушной апатией. При всей своей внутренней зависимости от него даже Кристина чувствовала, что муж был слишком с ней суров. Но она не представляла, куда могла бы уйти от него. От заросших местных бомжей ее отличало лишь то, что ей было, куда возвращаться, хотя сама мысль о возвращении в холодный и враждебный дом претила ей все больше. Уехать в Россию? Но как она могла вновь приехать в страну, которую благодаря Майклу навсегда уже вычеркнула из своей жизни как что-то предельное неправильное, ненужное и недостойное ее памяти? И потому, без радости и без надежды, гонимая голодом, она каждый день выходила на вечные поиски клиентуры и еды, порой довольствуясь купленной в магазине упаковкой салями и булкой хлеба. Она выглядела ухоженной, прилично одевалась, ночевала в мягкой постели, и потому никто и представить себе не мог, насколько сильно она нуждалась. Ранняя весна закралась в Сан-Франциско, озарив город предощущением тепла и расцвета, но и она не трогала Кристину. Этот город больше не имел отношения к ней, он принадлежал только Майклу, их общему прошлому, их прежнему счастью. Все в нем ассоциировалось теперь словно с ним, словно американец забрал с собой каждый уголок ее прежнего мира. Она вновь и вновь вспоминала каждое его слово, каждую шутку и насмешку, каждый миг, проведенный вместе. Этот город, штат и страна не умели существовать без него, они были его частью, и Кристине становилось больно от одного лишь взгляда на них, неизменно порождающих вихрь воспоминаний. Так продолжалось до конца февраля, пока в один из своих заходов в университет Беркли Кристи не познакомилась с пожилой преподавательницей-психологом Сандрой Риз. — Да он банальным образом тебя затретировал, — вынесла свой диагноз Сандра, выслушав ее путанную, наполненную самообвинениями историю. — То, с чем ты столкнулась — это типичная психологическая тирания и манипуляции. Ты не сделала ровным счетом ничего плохого. Извини, но твой Майкл, похоже, нездоровый человек. Он проецирует на тебя свои страхи, комплексы и обиды, самоутверждается за твой счет, внушает тебе хроническое чувство вины, обесценивает все, что тебе дорого, обрезает все твои контакты, и тем самым делает тебя абсолютно зависимой от него. Мой тебе совет: беги от него, пока не поздно! — Но мне некуда бежать! — плача, отвечала Кристина. — Притом, он же меня не бьет, физически никак не обижает. — Лишь потому, что удовлетворяет свои садистские замашки другим способом, — отрезала Сандра. — Если хочешь, можешь пожить у меня. Дочь у меня как раз в этом году уехала в колледж, мне скучно одной. Можешь жить бесплатно, сколько хочешь, пока не встанешь на ноги. Кристине понадобилось несколько долгих разговоров, слез и бессонных ночей, чтобы наконец решиться на развод. Напрасно Сандра уверяла ее, что она может попробовать отсудить у Майкла какую-то компенсацию — сама мысль о сутяжничестве казалась Кристине дикой. Она ничего не получила в результате развода, и, растерянная от внезапно обретенной свободы, затравленная и вконец разбитая, переехала к Сандре, чтобы заново строить свою американскую жизнь. Глава 6