Выговорить это русское слово МакГауэру было непросто, и он с тревогой смотрел, как его собеседник записывает в блокнот почти каждое его слово. — То есть психолог сама не произносила это название? — еще раз уточнил Деррик. — Вроде, нет, — еще неуверенней отозвался Дилан. — Имя вашего психолога можете назвать? Она случайно не из России? — Она американка. То есть у нее есть легкий акцент, но я не знаю, какой точно. Я не разбираюсь в акцентах. Имя американское, Кристин Уоррен. — Вы рассказывали ей о своих семейных трудностях в первом браке? — Ну да, — слегка смутившись, ответил Дилан. — Без особых подробностей, тоже, но суть проблемы говорил. — Попробуйте вспомнить точно, то, что вы говорили своему психологу, совпадает с тем, что вам сказала Наталья? Дилан задумался на минуту, потом вскинул голову, и Деррик с удивлением увидел, как сквозь образ пьяного забулдыги проступил настоящий Дилан МакГауэр — неглупый человек и хороший специалист. — Я понимаю, вы думаете, что сидит тут алкоголик, докатившийся до паранойи, и сочиняет непонятно что. Но я не сочиняю! И именно поэтому я знаю, что вам нужны точные ответы, очень точные. Но мне трудно вспомнить детали. Я разговаривал об этом с психологом несколько лет назад! И тоже был тогда в состоянии стресса. Я помню суть, но вспомнить дословно очень сложно. Я жаловался, что Нэнси меня ревнует. Говорил, что она постоянно названивает. Да, вроде, так и говорил. Это почти то же, что мне сказала Наташа. Не помню, говорил ли про личное пространство. Уже больше пяти лет прошло… И да, тогда я еще не пил! — быстро добавил он. — Больше пяти лет… — повторил Деррик. — Хорошо, с кем конкретно вы общались в этом агентстве? — С директором, Евгенией, Евгенией… Не помню фамилию. Матвеева, вроде. — Вы встречались в США? — Нет, только в Москве. — Ей вы говорили о своих проблемах? — Только о разводе и о том, что хотел бы домашнюю, покладистую жену. Никаких деталей про Нэнси. — И что, Натали оказалась недостаточно покладистой? — невесело усмехнулся Деррик, и тут же добавил вполне серьезно: — За что вы начали избивать ее? Она утверждает, что вы напали на нее раньше, чем она сказала про вашу жену. — Она врет! — возмущенно крикнул Дилан, даже привстав со стула. — Я пришел пьяным, был зол, я отругал ее за то, что она шляется с любовниками по барам, но я бы пальцем ее не тронул, если бы не эти ее слова про мое прошлое, про Нэнси. Я, может быть, чертов пьяница, но не псих! Последний пункт вызывал у Деррика некоторые сомнения, но он, как и следовало, задал новый вопрос: — Она когда-либо пыталась выспрашивать у вас про работу? Просила ли под каким-то предлогом воспользоваться вашим компьютером или телефоном? Встречалась ли с вашими коллегами? Было ли в ее поведении хоть что-то подозрительное? — Я не знаю, теперь даже не знаю, — Дилан судорожно пытался вспомнить, и было видно, что он изо всех сил хочет помочь. — Я не знаю. Но знаю точно, что она не могла знать про Нэнси! Нет этому никакого объяснения! — Последний вопрос, — Деррик перевернул страницу блокнота. — Кому-то из ваших коллег вы рассказывали о своих семейных неудачах? Может быть, советовали кому-нибудь русское агентство? — Вроде, пару лет назад, когда с Наташей еще все было нормально, — выдавил Дилан. — На каком-то рабочем корпоративе речь зашла, я говорил о ней, о Москве, о «Незнакомке»… Может, меня после этого и перевели на другую должность, — он запоздало схватился за голову. — Я и тогда думал, что дело в Наташе, но не хотел ее обижать, думал, она лично ни в чем не виновата. — Ваши слова про Москву многие слышали? — Человек пять-шесть точно. Да, один потом даже уточнял, через пару месяцев. Помню, помню! Парень из моего прежнего отдела, Ральф Хиггинс. Просто уточнил, как называется агентство. — Это все? — Все, — выдохнул Дилан и тоскливо покосился на дверь этой пустой и безликой комнаты, на тонированное стекло и отполированную поверхность стола. — Я не должен был ее бить, — виновато добавил он. — Но я вдруг понял, понимаете? Я все понял. Просто осенило. Она, агентство, Москва… Деррик только сочувственно кивнул. Когда он приступил к разговору с Наташей, за ее показной уверенностью чувствовался неприкрытый страх. — Он сам мне говорил про свою жену! — уверенно говорила она, глядя Дэнсону прямо в глаза. — Я же все уже рассказала вашему коллеге! Он алкоголик, не помнит ничего. Бывало, напьется и твердит: вот, мне бывшая названивала так, что замучила уже своей ревностью, и ты начинаешь так же звонить. Я понимала, что он это не любит, тут же переставала его тревожить, занималась своими делами. Гуляла, да. Но я ему не изменяла! Просто уходила развлечься — а что было делать? У вас здесь, в Америке, все вкалывают до ночи, никакой жизни нет. Она опустила голову. Подбитый глаз, ссадины на плече, кровоподтеки около рта, размазанная тушь, спутанные каштановые волосы. Наташу слегка трясло, и в ее словах чувствовалось именно то слепое упрямство, которое чаще всего было результатом страха: отрицать все! — Имя его бывшей помните? — бесстрастно спросил Деррик. — Нет, — чуть удивленно ответила Наталья. — Может, он и называл его, только когда мы с ним еще встречались, и больше не упоминал. — В последние годы просто говорил: «моя бывшая»? — Да, именно так. — Ясно. И вы с ней никогда не встречались? Не пытались ее найти? — Нет, а зачем? — Я должен был спросить. — В агентстве мне ни слова про нее не говорили, — еще раз заверила его девушка. — Ну вы же видите, Дилан совсем спился. Он уже ничего не соображает, он сам не помнит, что говорит и делает, когда выпьет. А теперь у него паранойя началась. И в чем вообще дело? — вдруг вскинулась она. — Он меня избил, и вы меня же терзаете! Да он что угодно скажет теперь в свое оправдание! Он же преступник, неужели непонятно? — Поверьте, это как раз очень понятно, — заверил ее Деррик. — Никто не отрицает, что, избив вас, он нарушил закон. Наташа с сомнением посмотрела на него. Деррик вздохнул. Он понимал, что данных для начала настоящего расследования у него нет. Слова не совсем трезвого человека о том, что его нынешняя жена знает что-то про отношения с бывшей, были недостаточны для обвинений в шпионаже. Наташа была права: того, что Дилан не говорил ей этого в очередном пьяном бреду, доказать было невозможно. И все же Дэнсон был уверен: МакГауэр действительно не рассказывал Наталье о Нэнси. Во-первых, в разговоре он всегда называл прежнюю жену по имени, и наверняка делал это всегда, особенно выпив. Во-вторых, Дилан, вопреки заверениям Наташи, довольно точно помнил, что делал и говорил, будучи пьяным. Деррик слукавил: Наташа не говорила, что супруг напал на нее сразу. Он придумал этот провокационный вопрос сам, и, выслушав ответ, убедился, что он дословно совпадает с показаниями самой потерпевшей. К тому же, если бы Дилан был обычным параноиком, он наверняка наговорил бы массу вещей о том, как русская жена отслеживала каждый его шаг, рылась в личных вещах и ночами в постели занималась исключительно шпионажем. Однако ничего такого он не сказал, и потому, вопреки непрезентабельному виду Дилана, Деррик был почти уверен, что тот не лгал. Однако кое-что все же не укладывалось в эту заманчивую схему. Наташа меньше всего походила на русскую шпионку. Скорее, она производила впечатление не очень умной, довольно вульгарной девушки: хваткой, не чуждой житейской хитрости, упрямой, нагловатой, умеющей иногда неплохо играть роль. Но в ее игре не было профессионализма и холодной утонченности, свойственной настоящим разведчикам. Она лгала слишком эмоционально, слишком наиграно, не сумев при этом скрыть страх, как типичная уличенная в измене женщина, а не тренированный шпион. В любом случае, место работы Дилана требовало принятия каких-то мер, первой из которых мог стать разговор с его коллегой, Ральфом Хиггинсом. Также следовало навестить Нэнси МакГауэр и узнать у нее, не встречалась ли с ней тайком новая жена Дилана. К тому же не мешало бы навести справки про психолога Кристи Уоррен и узнать, известно ли Федору что-то об агентстве «Незнакомка». Вполне возможно, что полученная им зацепка была пустой тратой времени, и могла не привести никуда, кроме очевидного тупика, однако что-то в этой истории не давало ему покоя. Глава 3 — Мне кажется порой, что Чаку это просто не нужно. Совсем. Его интересует только работа, а не семейная жизнь. У меня чувство, что в доме я становлюсь чужой. Он, вроде бы, любит меня, и я уверена, что не изменяет. Но создается впечатление, что ему нужно от меня только одно — чтобы я не нарушала ему идеальные условия для работы. Чтобы я словно исчезла, испарилась. Мы начинаем жить отдельными жизнями. Я ухожу с головой в свои дела. Его, похоже, это устраивает. Единственное, чего я боюсь — что, если так будет всегда? Если он никогда не согласиться поступиться своим привычным образом жизни? И детей не захочет? Эми посмотрела на нее с тревогой, нервно проводя пальцем по краю стола. — Ты говорила с ним об этом? — осторожно, и в то же время твердо спросила Кристина. — Нет, я боюсь, что он станет только раздражительней. Он скажет, что это не его вина, что у него действительно много работы, что я на него давлю. Он и так стал слишком нервным. — Получается, что он создает для тебя некую дискомфортную ситуацию, и при этом лишает тебя возможности ее разрешить? — Кристина произнесла это еще осторожнее, стараясь, чтобы ее слова не звучали, как внушение. — Вот именно! — воскликнула Эми с такой горячностью, что Кристи мысленно улыбнулась — это были ровно те самые слова, которые девушка жаждала услышать. — А чего хочешь ты? — прямо спросила она. — Ты любишь его? Эми на мгновение замерла, а затем ответила, стараясь звучать уверенно. — Да. Думаю, что да. — Видишь ли, — мягко начала Кристина. — То, что ты чувствуешь, может быть и не любовью. Это называется зависимостью от стрессовой ситуации. Речь идет об отношении не к самому человеку, а к тому состоянию, которое он создал. Если совсем упрощенно, это что-то, напоминающее зависимость жертвы от палача, Стокгольмский синдром, в котором палач воспринимается уже не как источник боли, а как спаситель от нее. «Палач» — это, конечно, сильно сказано, — поспешила она вставить, заметив легкое недоумение в глазах Эми. — Я не имею в виду сознательного садиста. Но люди иногда могут быть палачами невольно. Все дело в том, что для одного стрессовая ситуация может быть невыносима, а для другого нейтральна или комфортна, понимаешь? — Понимаю, — задумчиво кивнула Эми, очевидно, на ходу соображая, подходит ли это определение для нее. — В каком-то смысле такое восприятие вполне логично: тому, кто создает стрессовую ситуацию, легче всего ее снять. Источник зла — это одновременно тот самый человек, который может прекратить творимое им зло и тем самым избавить от боли, — продолжала Кристина уже более уверенно. — Стрессовой ситуацией могут стать самые разные вещи, например, вызывание у жертвы чувства вины — что она такая неправильная, но вот появился он, и только он способен наставить ее на путь истинный, указать смысл жизни и так далее. Но также в состояние глубокого стресса может ввести и постоянное выяснение отношений: регулярное хождение по замкнутому кругу взаимных обвинений, поиск логического выхода из эмоционального тупика и постоянная неудовлетворенность результатами разговоров. Я очень боюсь, чтобы у вас не возникло чего-то такого. — Вот-вот! — снова с энтузиазмом поддакнула Эми. Кристина почувствовала мрачное удовлетворение. Она могла в деталях рассказать множество примеров того, как запутавшиеся в нескончаемой стрессовой ситуации «жертвы» пытаются добиться от «палача» того заветного поведения, которое помогло бы им выбраться из эмоциональной ловушки, а последний в упор не способен понять, что нервозность и истерики партнера вызваны его собственными действиями. Она могла бы красочно расписать, как «жертва» погружается в травмирующую ситуацию настолько глубоко, что уже не в силах понять, что с ней происходит. Разрешить возникающие противоречия для нее кажется жизненно важным делом, жить в постоянном стрессе она не может, а единственным способом для избавления от мучений ей видится лишь конкретный поступок или слово «палача» — которые он упорно не совершает или не говорит. Кристи знала это изнутри, как никто другой, как знала она и то, что ничего из перечисленного даже близко не подходило к ситуации Эми и Чака… В последние годы семейное консультирование не отдельных супругов, а пары в целом, становилось все более популярным. Считалось, что для разрешения семейных конфликтов работать нужно с семьей, и полагаться на видение лишь одного из партнеров недопустимо. Кристина снисходительно посмеивалась над этой точкой зрения. Она никогда не полагалась на видение своих клиентов. Напротив, общаясь с человеком, она почти наверняка угадывала его слабости, тайные желания, комплексы и недостатки характера, которые он чаще всего умудрялся скрывать от себя самого. У нее был редкий дар за мусором слов и паутиной отдельных мелочных ситуаций видеть глубинную суть вещей, те самые подлинные трещины отношений, лежащие где-то внизу, под многими пластами самовнушения и самооправданий. Чем больше она общалась с клиентом, тем точнее могла простроить в уме примерный психотип его партнера — и, чаще всего, не ошибалась в этом. Вот и сейчас Кристина была убеждена, что Чак ни капли не подходит на роль даже невольного палача. Ситуация выглядела для нее примерно так. Чарльз и Эми поженились в уже довольно зрелом возрасте, как это часто бывает в Америке, и у обоих это был первый брак. Ни тот, ни другой не были готовы жертвовать своей обычной зоной комфорта и привычкой к одиночеству, и потому каждый искал оправдания для того, чтобы не делать неуютных для него шагов по сближению. Предельно автономные, полностью сформированные и такие разные, они не решались сломать годами отстроенные личные границы, и потому прятались за «внешние обстоятельства». У Чака таким обстоятельством стала работа, в которую он уходил с гораздо большим удовольствием, чем пытался показать. У Эми главной отговоркой также стала работа — только не ее, а Чака. По всем реакциям этой молодой женщины Кристина понимала — Эми, жалуясь на отсутствие близости с мужем и его вовлеченности в семейную жизнь на самом деле не хочет ни того, ни другого. Это было видно по тому, как она перечисляла свои проблемы: с напором, даже с каким-то тайным удовольствием, словно стараясь убедить и себя, и Кристину в неразрешимости ситуации. Это особенно проступало в том, с какой готовностью американка подхватывала подсказанные Кристиной объяснения, как цеплялась за них, с какой затаенной радостью готова была в них поверить. Палач, стрессовая ситуация, эмоциональный тупик, в который может завести выяснение отношений — клиентка с воодушевлением ловила эти фразы, глядя на психолога с искренней благодарностью. Сейчас она слышала именно то, что хотела услышать: «причина не в тебе». Кристина читала эту девушку, как открытую книгу. Эми не готовилась к семейным трудностям, и была слишком эгоистична для того, чтобы впускать глубоко в свою жизнь другого человека. Она не хотела тратить много сил на создание нового формата быта и особого уюта, и тем более не хотела детей. Ей лишь важно было убедить себя, что не она, а Чак был виноват в отсутствии ощущения их единого семейного очага. Однако по тем отдельным репликам и фактам, которые она обнажала в своих пространных рассказах, Кристи делала вывод, что Чарльз при должном усердии вполне мог бы исправить свое поведение и, похоже, действительно любил свою далеко не совершенную жену. Кристине казалось, что при помощи хорошего советника эту семью еще возможно было спасти. Для этого Эми нужно было прекратить ждать от мужа чудес и начать незаметно и нетребовательно вплетать уют в его жизнь ежедневной мелкой и необременительной заботой. Постепенно, задобрив его теплотой и лаской, жена могла бы склонить мужа к разговору и честно сказать, как ей недостает его внимания и близости. Кристина понимала, что иногда выяснение отношений действительно может превратиться в порочный круг, и сама потребность в таком выяснении является одной из черт деструктивного поведения. Однако она была убеждена — здесь совершенно не тот случай. Семье Чака и Эми требовалось именно это: честно поговорить, озвучить свои ожидания друг от друга и начать делать первые маленькие шажки за пределы своего «я» и старых привычек к чему-то новому, общему, совместному, пусть и не легко достижимому. Идеально было бы вытащить на консультацию и самого Чака, чтобы убедиться, правильно ли Кристина просчитала его психотип… Но она уже знала, что ничего этого не будет. Эту семью можно было бы спасти… Эта мысль неприятно уколола Кристину, и тяжелое ощущение полной осознанности своей подлости навалилось на сердце, как неповоротливый камень. «Ну, что с тобой?», — раздраженно мысленно спросила она себя. — «Эта дурочка все равно не хочет на самом деле с ним жить. Она лишь ищет предлог его бросить. А он уже внесен в списки перспективных потенциальных женихов».