— Которую ему так и не удалось закончить, — напомнил им Чеймберс, ощущая знакомое покалывание вдоль шрама на затылке, возвращавшееся каждый раз, когда он вспоминал ту ночь. Он посмотрел на Элоизу: — Есть теории? — Об этом я и думала всю ночь, — сказала она. — До этого момента все статуи символизировали самые значимые события жизни Роберта в хронологическом порядке, — сказала она, указывая на список. — Поэтому логично предположить, что это относится к событию, случившемуся после нашего расставания, или… — …Или? — поторопила Уэйнрайт. — …Или… мы наконец-то догнали его. — Догнали? — спросила главный инспектор. — Извините. Я не понимаю… — Имеется в виду, что это происходит… сейчас, — объяснила Элоиза. — Роберт уже выбрал Чеймберса в качестве главного монстра своей жизни. Возможно, его следующая скульптура представляет собой его триумф над ним или полицией в целом, раз и навсегда. Маршалл подняла руку. — Эмммм, да? — неуверенно сказала Элоиза. — Я думаю, в целях безопасности нам стоит отстранить Чеймберса от активной службы. Он бросил на нее взгляд, предполагавший, что его это повеселило. — Погодите, — сказал Винтер, растерянно хмурясь. — Если это правда и следующая статуя основана на происходящем сейчас — его победе над нами… то о чем, черт возьми, последняя?! Все повернулись к Элоизе, которая на несколько секунд замялась. — Я полагаю, следуя этой логике, нам стоит готовиться к факту, что грандиозный финал Роберта; момент, к которому вела вся его жизнь; определяющее событие его существования… еще только должно случиться. В комнате зависла тяжелая тишина, пока каждый из них пытался представить, какое зверство Роберт Коутс может выдумать, чтобы превзойти предыдущие ужасы… точнее, каждый, кроме Винтера, чей урчащий желудок выдал, что он думал о чем-то совсем другом. — Кто-нибудь будет доедать последний луковый бхадж?[13] Глава 30 — Я не вижу, почему это важно. — При всем уважении я не вижу, почему то, что вы считаете или не считаете важным, является… важным. Следовательно, почему бы вам меня не просветить? Это правда или нет, что у вас есть личный интерес в деле, которое вы сейчас расследуете? — Как и у всех в команде. — И вы считаете, что это уместно? — Я думаю, это мотивирует. — Но мотивация это такое обширное понятие, включающее в себя все, от сверхурочной работы до получения возмездия, а также до нехарактерного и отчаянного поведения. Как насчет того, чтобы мы сосредоточились на этом? После брифинга команды Маршалл, чувствуя, что уже достаточно задолжала Чеймберсу, упаковала свои вещи и направилась на четвертый этаж, где располагался извечно нелюбимый отдел профессиональных стандартов. Они более чем любезно предоставили Истону отдельную комнату для допроса коллеги, пока ее представитель профсоюза, невзрачный мужчина в дешевом костюме, молча сидел рядом с ней. Маршалл надеялась на убедительного и красноречивого адвоката, готового вмешаться и отразить неудобные вопросы детектива, а получила бесполезную тяжело дышащую массу. Все началось с рутинного опроса, но потом быстро приняло другой оборот: в нее через стол летело столько обвинительных утверждений, что она уже даже не была уверена, на которое из них она отвечает. Любопытно, что техники, которые Маршалл учили применять, так эффективно срабатывали на ней же. — Вы говорите, что у членов вашей команды есть свои «мотивы», — начал Истон, словно поднимая провокационную тему на вечернем приеме. — Вы это обсуждали между собой? — Конечно, — ответила Маршалл. — Мы плохо бы выполняли свою работу, если не знали бы историю дела, не так ли? — Это прозвучало намного более ядовито, чем она хотела, и она знала, что он наблюдал за ее реакцией с интересом. — Почему вы вообще меня об этом спрашиваете? Она ткнула мужчину слева в бок локтем, чтобы проверить, не заснул ли он. — Было бы полезно, если бы вы прояснили, почему эта деталь имеет значение, — сказал он Истону. — Детектив Маршам… — Маршалл, — прошептала она. — …Маршалл участвует в активном и очень резонансном расследовании, и, как результат, неизбежно найдутся детали, которые она не может раскрыть в данный момент. Далеко не Джонни Кокран, но уже что-то. — Послушайте, — сказал Истон, возвращаясь к более дружелюбному поведению, — я пытаюсь помочь. Я на вашей стороне. Но у меня пропавший человек и ваша кровь на месте преступления. Прошло уже двое суток, что поднимает дело до похищения, если не до предполагаемого убийства, а вы ничего мне не говорите. — Я вам уже сказала… — Вы порезали руку во время незадокументированного визита в дом Роберта Коутса, еще до того, как вам дали это дело, — закончил он за нее. Представитель профсоюза резко вдохнул, как будто с него было достаточно, как будто он собирался взорваться, пресечь отчаянные попытки Истона обвинить ее за неимением настоящего преступника… Закатив глаза, Маршалл отклеила пластырь, чтобы показать Истону заживающую рану у основания большого пальца. — Я полагаю, у вас есть свидетели, которые могут подтвердить, когда вы получили эту травму? Она собралась ответить, когда в дверь постучали, и она улыбнулась, увидев знакомое лицо. — Детектив Чеймберс, — холодно сказал Истон. — Я не знал, что вы к нам присоединитесь. — Не знали. Как и я сам. — Если бы я был предупрежден, я бы сказал вам не утруждаться. Это личный… — Я хочу, чтобы он был здесь! — выпалила Маршалл. — Может быть, но как видите, у нас здесь нет мест. — Это не страшно, — сказал Чеймберс. — Я просто займу место Марти. Он все равно практически бесполезен. — Я возмущен, — сказал ему представитель профсоюза. — Но не отрицаете, — заметил Чеймберс. Он придержал дверь для мужчины, с которым ему не повезло иметь дело в прошлом, пока тот собирался уходить. — …Бенджамин. — …Марти. Отпустив дверь, захлопнувшуюся за ним, Чеймберс сел рядом с Маршалл. — Я сказала вам, что справлюсь сама, — прошептала она. — Верно. Но вы также говорили, что я гиперопекающий, снисходительный придурок, — напомнил он ей, обращая свое внимание на неряшливого мужчину, резко растерявшего уверенность. Успешно приструнив Истона на какое-то время, Чеймберс и Маршалл смогли насладиться мирным путешествием на лифте обратно в отдел убийств, прежде чем взяться за следующую задачу. — …У меня связаны руки, — сказала Уэйнрайт, не извиняясь. — Помощник комиссара отказал лично. — На каких основаниях? — осведомился запросивший дополнительные ресурсы для охраны дома Элоизы Чеймберс, не прилагая никаких усилий, чтобы скрыть раздражение. — На тех основаниях, что пресса разрывает нас на куски! Что у нас все еще есть офицеры, которых мы могли бы занять делом, сидящие в четырех разных локациях по городу, один постоянно с мисс Браун, один с детективом Маршалл, но у нас до сих пор нет никакого прогресса относительно поимки Коутса! — огрызнулась она, срываясь под давлением своих бюрократических забот. — Роберт мне бы не навредил, — настояла Элоиза в который раз, что уже звучало как ее фирменная фраза. — Он даже сам вам об этом сказал. — Это все для вас! — возразил Чеймберс больше обвинительно, чем обеспокоенно. — Детектив, — твердо сказала Уэйнрайт, ощущая подступающую головную боль, — если вы настолько обеспокоены безопасностью мисс Браун, вы можете передать эту задачу кому-то из вашей команды по наблюдению. — Мне все они нужны на своих местах! Она подняла руки, сдаваясь. — Я буду с ней, — предложил Винтер. — Все время. — Нет. Я хочу, чтобы вы были со мной, — возразил Чеймберс. — Вы могли бы позволить мне помочь, — предложила Маршалл так любезно, как могла, боясь оттолкнуть человека, пришедшего ей на помощь уже дважды за день. — Не начинайте, — предупредил он, а затем повернулся к Элоизе: — Почему бы не остаться в участке? Здесь вы будете в безопасности. Всего лишь пока это не закончится. — Что, жить здесь? — фыркнула она. — Нет, спасибо. — Можно предложить компромисс? — встряла Маршалл. — Базируясь на предыдущих событиях, мы ведь все согласны, что знаки указывают на могилу матери Коутса как место следующей статуи? Это, несомненно, самое подходящее расположение, чтобы продемонстрировать его побежденного монстра. Коутс основательно пригрозил мне, потрудившись оставить мою кровь там, где ее непременно нашли бы, и мы знаем, что у него уже есть великан. Таким образом, кажется маловероятным, что Элоиза имеет отношение к его предпоследней статуе.