— При всем должном уважении, — дипломатично сказала Маршалл, — мне все-таки кажется, вы додумываете. Это просто формы. Вы видите то, что хотите видеть. — Я ей не верю! — А вам и не нужно! Но мы нуждаемся в ней. Этого недостаточно, чтобы поставить все под сомнение. Где бы мы сейчас были, если бы не она? — У него на это не было ответа. — Я всего лишь говорю, что давайте не будем принимать поспешных решений. — Нам нужно внимательно за ней приглядывать. — Так и сделаем, — заверила она его. Чеймберс все еще презрительно смотрел на картину и сказал, что он все равно это уберет. — Доброе утро, — прощебетала Ева по пути к кофемашине, пока Чеймберс сидел за столом, сгорбившись над книгой. — Во сколько ты вернулся? Он на мгновение поднял взгляд: — Около часа назад. — И снова уставился в книгу. — Как она? — С ней все будет нормально. — Почему бы тебе не попробовать еще поспать? — сказала она, но он не подал виду, что ее услышал. Налив себе кофе, она села возле него, отодвигая две другие книги, чтобы освободить место для своей чашки. — Что читаешь? — Библию, — ответил Чеймберс, не отрывая взгляда от страницы. — О Давиде и Голиафе, если точнее. — Было слишком рано, особенно для воскресенья, и Ева выглядела совсем растерянной. — Предпоследняя статуя, — объяснил он, болезненно морщась. — Что такое? — Просто… я не могу понять… что она значит. — Я не эксперт, — сказала Ева, отхлебывая кофе, — но это разве не история добра, побеждающего зло, несмотря ни на что? — «Добро» и «зло» — вещи относительные, — зевнул Чеймберс. — Тогда это явно предвзятая история о неудачнике, — исправилась она. — В этом и дело, — сказал он, поворачивая к ней другую книгу, открытую на драматическом изображении мальчика, встретившегося лицом к лицу с ярым противником, пока остальная армия стояла в стороне. — История говорит, что сорок дней подряд великан Голиаф выходил из рядов филистимлян, чтобы вызывать лучших воинов израильтян на поединок один на один, который решил бы итог битвы, и каждый день король Саул отклонял предложение, будучи слишком трусливым и некомпетентным правителем. — До тех пор, пока молодой пастух Давид не принял вызов, выйдя на поле боя сразиться с великаном, вооружившись лишь рогаткой и пятью подобранными у ручья круглыми камнями. Попав ему точно в лоб, он повалил Голиафа и отрубил ему голову его же огромным мечом… все это во имя Господа. — В чем проблема? — спросила Ева. — Проблема в том, что если верить книге под твоим локтем, рогатка может создавать практически такую же энергию, как выстрел из ружья двадцать второго калибра, а это, по сути, означает, что Давид принес пистолет в бой на мечах… «В бой» — неправильное выражение, скорее, на казнь. У бедного гиганта не было шансов. — Ты говоришь, что неудачником в этой истории на самом деле был Голиаф? — И расправились с ним соответствующе, — согласно кивая, сказал Чеймберс. — Ладно. И что это в таком случае значит? Он оттолкнул увесистую книгу от себя и потянулся за своим почти остывшим кофе: — Что столкнувшись с неравными шансами в драке, даже Бог не выше того, чтобы схитрить, как все остальные. Остатки чьей-то индийской еды провоняли комнату для расследований. — Что здесь происходит? — спросил Чеймберс, держа в руке свой четвертый кофе за день. — Я не уверена, — ответила Маршалл, с таким же непонимающим выражением лица наблюдая, как Элоиза игриво хлопнула Винтера по руке. — Ну то есть мне нравится этот парень… — продолжил он, зачарованный видом, — и он как-то раз смешно пошутил, но он же… — И не говорите. — А она же… — Вот-вот! — Если вы раньше не считали, что она что-то задумала… — Чеймберс многозначительно взглянул на нее. — Неважно… перейдем к убийству? — небрежно спросил он. — К убийству, — согласилась Маршалл. Она уселась через два пустых сиденья от Уэйнрайт, которая тоже глазела на нелепую парочку, словно пытаясь понять, что она пропустила. Неудивительно, что между ними осталась доля неловкости: Маршалл знала, что теперь навеки в долгу перед ним, а Чеймберс все еще стыдился своего срыва в университете. Конечно, он сделал только хуже, не узнав ее без обычного яркого макияжа и кожаной одежды на расстоянии трех футов и попросив принести ему сэндвич из столовой. Все еще морщась от этого воспоминания, он занял место возле таблицы в передней части комнаты. — Ситуация следующая, — начал он со вздохом. — Я поручил одной из команды просмотреть записи с больничных камер наблюдения, а другие между тем работают над делом Кристофера Райана. Оранжевый фургон оказался тупиком, и мы все еще пытаемся понять, где и когда он добрался до работника из «Толл Оукс». У нас остались две статуи, исчезнувший более двух суток назад великан и кровь Маршалл на месте его пропажи. Я решил снять ее с активной службы для ее безопасности. Она очень недовольна по этому поводу. — Это правда, — подтвердила для других Маршалл. — Он ведет себя как гиперопекающий, снисходительный придурок. — Ну я ведь уже говорил. И всем вам следует знать, что мне удалось поболтать с Коутсом прошлой ночью, — добавил он с напускной бравурностью, сознательно избегая встречаться взглядом с Маршалл, которая прекрасно знала, насколько хлипким было его притворство. — И как там старый хрыч? — спросил Винтер, подыгрывая. — Хорошо. Хорошо. Как бы там ни было, он сказал, что никого не убивал за прошедшие семь лет. Мы поговорили о погоде, о моей ноге, а потом он поведал мне, как не хотел бы жить ни дня на планете, если на ней нет Элоизы. — Ну, это мило, — саркастично пробормотал Винтер, хотя судя по выражению лица Элоизы его только что безоговорочно обставил сумасшедший, нарциссический серийный убийца. — Вчера мы потерпели поражение, — сказал Чеймберс. — Тяжелое. Мы уверены, что тело принадлежит Мэйси Джефферс, работавшей в доме престарелых, но без головы или отпечатков пальцев, мы вынуждены ждать подтверждение анализа крови. Но план ясен. Мы на правильном пути. Прошлая ночь доказала, что места являются ключом. И это была слепая удача для Коутса, что он успел спрятать тело до того, как там появились мы. — Теперь он, наверное, подозревает, что мы установили наблюдение за локациями, — заметила Уэйнрайт, заставив Маршалл и Чеймберса переглянуться. — Верно, — кивнул Чеймберс. — Но он не может переписать свое прошлое, и я не думаю, что он оставил бы одно из своих «творений» не в важном для него месте. Все выжидательно повернулись к Элоизе. Она выглядела слегка смущенной и сказала, что она согласна. Они снова повернулись к Чеймберсу. — Тогда у нас осталось четыре локации, — объявил Чеймберс, указывая на второй список. 1. Пожар 2. Могила 3. Лес 4. Обсерватория 5. Галерея — …Элоиза была права насчет пожара, так что мы сконцентрируемся на могиле матери Коутса и лавровом лесу… — Который находится где конкретно? — спросила Уэйнрайт. — Уимблдон Коммон, — ответила Элоиза. — Немного к западу от ветряной мельницы. — …Тем временем оставив пассивное наблюдение за двумя другими локациями, — закончил Чеймберс, будто его не прерывали. Он посмотрел на Винтера: — Мне нужно будет, чтобы вы сегодня ночью заменили Маршалл. Я найду констебля из местного участка, чтобы он подежурил с Элоизой. — За исключением Уэйнрайт, никого, похоже, не удовлетворили новые планы. — Отлично. Тогда решено. — Он заколебался, снова переглянувшись с Маршалл. — …Мисс Браун? Он отошел, освобождая ей место. — Бронзовый «Давид». Донателло. Середина пятнадцатого века, — начала Элоиза со своего фирменного, но как всегда ненужного вступления. Маршалл открыла скетчбук на соответствующей странице и подняла его всем на обозрение. — Оригинал хранится в Национальном музее Барджелло во Флоренции, но слепки есть также в Музее Виктории и Альберта и в Садах Кью, здесь, в Лондоне, если кому-то интересно. Никому интересно не было. — Скульптура изображает молодого и несомненно женственного Давида в моменты после победы над Голиафом. Он стоит в одних ботинках и шляпе с лавровыми листьями, у его ног отрубленная голова великана. — Это только мне кажется, — подал голос Винтер, — или для Коутса было бы слишком очевидным использовать великана, чтобы изобразить такового? — Это, а также тот факт, что здесь потрясающее тематическое сходство с одной из его ранних статуй — «Персей с головой Медузы», — добавила Маршалл.