Они наблюдали в боковое зеркало, как Коутс вышел из машины, замешкавшись перед открытыми воротами. Глава 19 — Что вы делаете? Маршалл удивленно уронила распахнутый скетчбук, приземлившийся на, по всей видимости, ироничный коврик с надписью «Добро пожаловать». — Я спросил, что вы делаете? — Я эммм… мистер Коутс? — робко спросила она. — Извините. Я должна вас называть профессор Коутс. В мгновение, как слова слетели с ее губ, мужчина перед ней превратился в абсолютно другого человека: осанка выпрямилась, добавляя ему два дюйма роста, губы поджались, скрывая выпирающие зубы, а глаза словно съежились за стеклами очков. Хоть она играла роль застенчивой студентки, на мгновение у Маршалл искренне отняло дар речи. — Все правильно, — ответил он, оглядывая ее так же внимательно, как она его. — А! Я как раз просовывала записку вам под дверь, — сказала Маршалл. — Я не ожидала, что вы… — Она протянула руку и шагнула к нему. — Давайте я начну заново. Здравствуйте! Меня зовут Лора. Вяло пожав ей руку, он тут же отступил назад, восстанавливая дистанцию между ними в ожидании объяснений. — …Я переезжаю на эту улицу. В шестьдесят пятый дом, — солгала она, поскольку, когда они проносились мимо, она заметила вывеску «Сдается в аренду». — Я разговаривала с соседкой… Вы случайно не знаете, как ее зовут? Коутс покачал головой, похоже, ни капли не симпатизируя неожиданной гостье. — В общем, — продолжила она, — мы заговорили об искусстве и прочем, и я показала ей мои рисунки, — она кивнула на скетчбук в ее руках. — А потом я сказала, что надеюсь обучиться этому в университете, и тогда она рассказала мне, что профессор искусств Биркбек-колледжа живет всего в паре домов от меня! — Ясно, — сказал Коутс, немного расслабившись. — Поэтому, будучи дружелюбной… или попросту нахальной, в зависимости от того, как вы на это смотрите, я надеялась, что мы сможем поболтать за чашкой чая или вроде того. Просто чтобы получить парочку советов насчет лучших курсов, на которые стоит подавать, и о том, что я могу сделать, чтобы увеличить шанс поступления. — Она с надеждой улыбнулась. Коутс взглянул на часы: — К сожалению, сегодня не… — Всего одна чашка чая, — настаивала Маршалл, прерывая его оправдание. — Всем нужен чай! Он выглядел побежденным, но все равно сказал, что у него мало времени. — О господи. Спасибо вам огромное! — обиженно произнесла она, а он повернулся к воротам. — Кстати, — выпалила она, — мне, наверное, стоило упомянуть, что у меня там еще нет мебели… или посуды… или чайника. Я пристала к вам со скрытыми мотивами! — засмеялась она, зная, что испытывает удачу. Коутс вперил в нее свои жучиные глазки, и Маршалл неловко замялась против воли, как будто он видел сквозь ее смешное притворство. — Ваш медиум? — Скульптура, — немедленно ответила она. — Современная? Абстрактная? — Классическая. — В этом мы сходимся… Скульптор? — Нечестный вопрос. Можете выбрать одного? — Бернини. — Тогда я скажу… — Она сделала глубокий вдох, взвешивая, насколько она может рискнуть. — …Челлини. В ста ярдах от них Винтер заметил, как Чеймберс напрягся и молитвенно сложил руки, почему-то реагируя так, словно она дала неправильный ответ. Маршалл не осмеливалась вдохнуть, глядя, как Коутс обдумывает ее ответ, не выдавая никаких эмоций… Но потом на его лице расплылась зубастая улыбка. — Один из немногих настоящих мастеров этой дисциплины, — согласился он с одобрением как вкуса Маршалл, так и самого творца. Затем жестом пригласил ее войти. — Вот черт! — воскликнул Винтер намного громче, чем следовало. — Она идет внутрь! — Она справится, — сказал Чеймберс, хоть на его лице читалось беспокойство. — Придумали, что сказать? — неопределенно спросил Винтер, приподнимая наушники. — Что? — Ну, знаете, если нам придется туда вломиться, — объяснил он. — Прошло семь лет. Мне кажется, один из нас должен сказать что-нибудь крутое, а? Чеймберс взглянул на своего коллегу как на идиота. — Предоставлю это вам, — сказал он, пытаясь сконцентрироваться на трансляции с микрофона Маршалл, которая уже вошла в дом. Пока Коутс подбирал почту и скомканную записку, Маршалл окинула взглядом шаткие кучи из документов, накапливаемых годами счетов и писем, покрывающие каждый дюйм коридора, и остановила свое внимание на одном конкретном письме. Но как только она шагнула в его сторону, с лестницы донесся топот шагов, несущихся в ее сторону. Черный лабрадор почти сбил ее с ног, восторженно подпрыгивая. — Привет, — засмеялась она, почесывая его за ухом. — Он красавец, — обратилась она к Коутсу, не проявившего никакой привязанности, когда щенок прильнул к его ногам. — Как его зовут? — Я еще не успел дать ему имя, — ответил он, ведя ее на кухню с несущимся за ними лабрадором. — Мне разуться? — спросила Маршалл, замешкавшись в коридоре. — Не нужно. В доме было неприятно жарко и cтоял какой-то непонятный тяжелый запах, побитые временем обои цеплялись к сложным потолкам из «Артекс», устаревшие орнаменты занимали каждый свободный сантиметр — необычный выбор для тридцатиоднолетнего профессионала. Она вошла в кухню из 1960-х, где Коутс накладывал в миску собачью еду. — Вы живете здесь один? — учтиво спросила Маршалл. — Да, — ответил он, моя руки и наполняя чайник. — Моей матери пришлось переехать в дом престарелых, — продолжил он. — Я оставил все как прежде, на случай, если она еще вернется, но теперь это кажется маловероятным. — Он зажег конфорку и поставил чайник. — Можно? — спросил он, глядя на скетчбук в ее руках. — Ой, — неловко сказала Маршалл, коря себя, что не предвидела такого развития событий, потому что три рисунка внутри могли мгновенно уничтожить все ее прикрытие. — Они не очень хорошие, — стеснительно добавила она. — И все же. Я бы очень хотел посмотреть. — Извините, но нет, — рассмеялась она, откладывая его на столешницу позади себя. Вода начала закипать. Коутс снял очки и потер глаза, а лабрадор заскулил и забился под кухонный стол, тоже ощутив смену атмосферы, Маршалл захотела извиниться и уйти, но вместо этого она изобразила скромную улыбку: — Ладно, ладно. Но будьте помягче, — сказала она, снова беря скетчбук и передавая его своему собеседнику. Надев очки обратно, Коутс подошел с блокнотом к столу и сел под звук шипения пара из чайника, который попадал в ноты лишь изредка, будто только учился свистеть. Маршалл напряженно наблюдала с другого конца комнаты, как он открывает первую страницу с «Мыслителем» Родена, выполненным карандашом в негативном пространстве. — Неплохо, — сказал он, а тем временем чайник начал завывать. — Хорошо, — нервно улыбнулась Маршалл. — Этого достаточно. Можно мне его забрать? Игнорируя ее, он перевернул страницу, не выдав никаких эмоций, когда перед ним предстала трагическая сцена «Пьеты» Микеланджело, где Спаситель человечества жалко растянулся на коленях матери. Чайник начал трястись, словно пытаясь сбежать от огня. Но Коутс остался на месте, перелистывая к последнему рисунку: мрачному творению Бенвенуто Челлини «Персей с головой Медузы», на котором змееголовая горгона изображена в ужасающих деталях, представая трофеем полубога. Обнаружив, что остальные страницы пусты, Коутс закрыл блокнот и встал. Пар теперь неудержимо вырывался из чайника за его спиной. Наконец сняв его с плиты, он стоял, глядя на нее. Понимая, что он только что вооружился, Маршалл не сводила глаз с емкости кипящей жидкости в его руках. — Вы очень умная девушка, Джордан, — сказал он ей. — Спасибо, — ответила Маршалл, прежде чем осознать свою ошибку. Сквозь ком в горле она поправила его: — …Лора. — Я не сразу вас узнал, — сказал он, изгибая свой отвратительный маленький рот в насмешливой ухмылке. Маршалл будто ударили в живот. Она с вожделением взглянула через коридор на входную дверь.