– Угрозыск – не ГПУ, – сказал учитель. – И они не на Лубянке, а где-то в другом месте. – Ах, не говорите, чего не знаете, – напустилась на него учительница, которую обуревали дурные предчувствия. – Вы можете поручиться, что с доктором сейчас все в порядке? Вот! Вы не можете, и я не могу, и никто не может… Опалин вернулся в третьем часу и, видя, как он идет к усадьбе, сдвинув фуражку на затылок, Лидия Константиновна вся передернулась. – Я не могу с ним говорить… Видеть его не могу. Уж лучше вы, Платон Аркадьевич… Она убежала к себе во флигель, повалилась на стул и обхватила пальцами виски. Перед внутренним взором неожиданно явилась старая картинка: страус прячет голову в песок. «Да, я страус, – подумала Лидия Константиновна с тоской, – трусиха… Жалкая трусиха». Она не представляла себе, как теперь будет общаться с человеком, который схватил несчастного доктора, как будет смотреть ему в глаза. «И фельдшер помог! А я-то считала его приличным человеком…» Минуты текли, она опустила руки и сидела, устремив взгляд в никуда. В голове вдруг ожило видение из прошлой жизни: дамы в шляпках и платьях почти до пят, с ракетками в руках, и управляющий Чернецкий, как всегда оживленный и галантный после партии в теннис. Соперницы его постоянно подозревали в том, что он играет не в полную силу, потому что он мог ударить по мячу так, что не было никакой возможности отбить его. «Да, теннис… и мирная жизнь… – думала Лидия Константиновна, расчувствовавшись и шмыгая носом, – и ведь не ценили же, ничего не ценили, и я не ценила. Проклятое самодержавие, свергнем царя – ну и свергли, и такое полезло на свет из всех щелей… Бесы. Нет, какие тут бесы, – тотчас поправила она себя, – ведь я же знала этих мужичков, видела их, и тех, которые в соседних имениях резали помещиков, тоже видела… При царе шапки ломали и благодарили за каждую малость, а потом… Но откуда же мы знали, что они настолько нас ненавидят. Пушкин первый понял, когда писал про Пугачева, а лучше всего понял Достоевский… И зря Платон Аркадьевич считает, что Толстой…» Она услышала, как скрипнула дверь, и подняла голову. – Можно войти? – спросил учитель. Лидия Константиновна сразу же заметила, что вид у него озадаченный. – Что он вам сказал? – нервно спросила она. – За что он… – Да не арестовал он доктора, ничего подобного, – проворчал Платон Аркадьевич. – Морфий в больнице кончился, Горбатов застал доктора, когда тот пистолет вынимал из стола… Виноградов сделал вид, что ничего особенного не происходит, но фельдшер же знает его. Позже тайком забрал пистолет и пошел к Опалину, просить помощи. Мол, так и так, лазил за пистолетом… и впервые за все время, что Горбатов с ним знаком, не побрился… Опалин и сказал – везем его в Москву, в лечебницу, немедленно. Позвали Кирилла на подмогу… Ну и повезли. А все решили, что доктора арестовали… Лидия Константиновна смотрела на него широко распахнутыми глазами. Выражения ее лица он не понимал. – И вы ему поверили? – спросила она. – Ордер как был при нем, так и остался, – ответил Киселев, пожав плечами. – Он мне его показал. Могу Кирюху расспросить, если хотите – он вернулся с Опалиным. – Да, съездите в деревню и расспросите его, – сказала Лидия Константиновна решительно. Свешников запряг лошадь, и Платон Аркадьевич отправился в деревню, где Кирюха, стоя возле избы Пантелея, рассказывал обступившим его деревенским жителям о Москве. – Церквей столько, что голова кружится… Дома огромные… Каменные! А транваи-то, транваи! Как я увидел, так и обомлел… Катит себе по улице и звенит! А внутри люди… – Ты лучше расскажи, в какую лечебницу Виноградова определили, – вмешался Платон Аркадьевич. – Большая лечебница, с вывеской, – с готовностью ответил Кирюха. – Внутри лекарствами в нос шибает, я аж чихать стал… Дохтур главный к нам вышел, правда, не сразу, Ваня на какого-то служителя накричал маленько… Тот сказал, они, мол, с улицы не принимают. Тут Ваня ему всякого пообещал… разного… Ну, привел тот дохтура. Дохтур с бородкой, ва-ажный такой… Строгий! Ваню пробрал – здесь кричать нельзя, что вы себе позволяете… Но потом увидел Виноградова, смягчился. Ваня с ним долго говорил, с главным-то… Фельдшер тоже иногда вставлял словечко не по-нашему. Мне говорить было нечего, так что я молчал… Он продолжал возбужденно трещать, и в его речи причудливо смешались важный доктор, мощеные московские улицы, столовая, в которой можно взять сахар к чаю, уличные торговки с лотками Моссельпрома, белый хлеб, который продается в булочных, и обилие домов, среди которых немудрено заблудиться. Платон Аркадьевич поглядел на него, вернулся в телегу и велел Свешникову ехать обратно в усадьбу, где объявил Лидии Константиновне, что Опалин сказал чистую правду. – Странно, что он принял такое участие в человеке, которого едва знал, – заметила та, и Киселев понял, что она еще не готова расстаться с мыслью об Опалине-злодее. – И что мы будем теперь делать без доктора? Горбатов разве что может отвар от вшей посоветовать… – Вы бы предпочли, чтобы Виноградов застрелился от безысходности? – не удержался учитель. – К этому ведь шло… – Нет, но… хватать человека, тащить его в Москву, насильно помещать в лечебницу… Наверное, я до сих пор не привыкла к большевистскому подходу, – сказала Лидия Константиновна со слабой улыбкой. – Просто мне кажется… Все это случилось как-то очень уж неожиданно… Однако главная неожиданность этого дня была еще впереди. Когда все трое, собравшись в столовой, обсуждали, из чего устроить ужин, снаружи послышался звук, напоминающий тарахтение мотора. Выглянув в окно, Опалин убедился, что он не ошибся: возле усадьбы остановился открытый черный автомобиль, в котором сидели четверо. На водительском сиденье – шофер в кожаной куртке и такой же кепке, а сзади – Зайцев, незнакомец лет сорока в штатском и еще один в форме. Когда последний вылез наружу и в сопровождении Зайцева неспешным шагом двинулся к дому, его петлицы стали видны четче, и все поняли, что перед ними находится представитель ГПУ. – Это еще что? – вырвалось у Лидии Константиновны. Она повернулась к Опалину, но тот нахмурился и ничего не ответил. «Шаги командора», – почему-то подумал Платон Аркадьевич, слыша, как за дверями стучат сапоги вечерних посетителей. Киселев не имел оснований опасаться ГПУ, но он хорошо представлял себе, что может навоображать Лидия, и тревожился за нее. Напольные часы закашлялись и стал бить шесть. С последним ударом человек в форме переступил порог столовой, Зайцев – за ним, отстав на полтора шага. Незнакомец был строен, молод и красив, – но напряженный взгляд его портил это впечатление. Он покосился на петлицы Опалина, внимательно посмотрел на Киселева, на лицо учительницы, которая стояла, механически поправляя шаль на плечах. – Здравствуйте, товарищи, – сказал Зайцев тускло, после чего кашлянул и выдавил из себя привычную улыбку. – Вот… Товарищ Берзин из ГПУ приехал, чтобы, так сказать… – Я уполномочен провести расследование убийства комиссара Стрелковой, – звонким голосом объявил товарищ Берзин. Тут, надо сказать, Платон Аркадьевич удивился. – Убийство Стрелковой? Да ведь это когда было… – И что? – спросил Берзин тоном, не предвещавшим ничего хорошего. – Ты хочешь сказать, что мы должны все забыть, раз это было… не так уж и давно, кстати? – Я бы попросил вас мне не тыкать, товарищ, – сказал Киселев, глядя в глаза собеседнику. – Мне приходилось общаться с людьми, которые стоят куда выше вас, и они мне не тыкали. Советую вам брать с них пример. Зайцев закоченел. – С кем это ты общался, уж не с царем ли? – недобро усмехнулся гость. – С Троцким и Сталиным он общался, – вмешался Опалин, ухмыляясь. – Он в Красной армии воевал. Ты его за бывшего, что ли, принял? Зря. – Я думаю, товарищи, вы должны извинить товарища Берзина, – ловко вклинился Зайцев, чтобы разрядить обстановку. – Убитая Стрелкова, э-э, была ему вовсе не чужим человеком, она… И тут Лидия Константиновна наконец поняла, отчего в присутствии гостя из ГПУ ей было настолько не по себе. – Ах, – вырвалось у нее, – конечно! Значит, вы ее сын? Глава 21 Шестеро за столом Берзин метнул на Зайцева недобрый взгляд. Судя по всему, известие о своем родстве гость приберегал, чтобы выложить в нужный момент, и Зайцев своей неуместной откровенностью испортил ему всю игру. – Это не имеет никакого значения, – сказал Берзин учительнице. – Извините, Каспар Рейнгольдович, если я… – поспешно начал Зайцев. Каспар. Что-то словно щелкнуло в мозгу Опалина. Что ему говорил доктор Виноградов в их первую встречу? Что до него приходил кто-то, кого звали Каспаром, и задавал какие-то вопросы. Тогда Опалин решил, что доктор перепутал время и что говорил с ним Бураков, но на самом деле… – Познакомь-ка меня с товарищами, – велел Берзин, и Зайцев подчинился, перечислив по именам всех присутствующих. Тем временем человек в штатском, который прибыл в автомобиле, вошел в столовую и застыл возле двери в неловкой позе. – Ну, меня вы уже знаете, – проговорил человек из ГПУ, – а это Паша Верстовский, строитель. – Человек, о котором он говорил, был уже не в том возрасте, чтобы называть его запросто Пашей, но протестовать не стал и только виновато улыбнулся. – Очень приятно, – пробормотала Лидия Константиновна, с удивлением глядя на интеллигентное лицо того, кого назвали строителем. – Был такой композитор Верстовский, автор оперы «Аскольдова могила». Вы ему не родственник случайно? – Родственник, – ответил гость с благодарностью, – впрочем, дальний. – Он покосился на Берзина и не стал развивать тему. – Они у тебя остановились? – спросил Опалин у Зайцева. – Мы будем жить здесь, – опередив Никодима, сказал Каспар. – Как здесь? – всполошилась Лидия Константиновна. – Но кровати… в доме мало кроватей… – Ничего, сейчас разберемся, – объявил Берзин, и по его уверенному виду чувствовалось, что он и впрямь разберется. – Паша! Пошли осматривать дом. – Я покажу вам комнаты, – вмешалась Лидия Константиновна. Киселев поглядел на нее и пошел вместе с ней, шагая следом за Каспаром и родственником композитора. В столовой остались только Опалин и Зайцев. – Только не говори мне, что узнал о нем лишь сегодня, – негромко проговорил Иван. – Да иди ты!.. – сердито сказал Зайцев. Он снял картуз, вытер пот со лба и надел головной убор снова. – Бабы говорили, что возле деревни шастает кто-то в форме. Я решил, что это ты. – Да ну? – Честное слово! – А автомобиль они что, не заметили? – Он без автомобиля был. – Зайцев тяжело вздохнул. – А ты о нем не знал? – Нет. Откуда? – Да мало ли! – Слышь, Никодим, – сказал Опалин, – скажи честно: ты знаешь, кто убил Стрелкову? – Да никто ее не убивал! Тебе же рассказали, как все было… – Ну допустим, никто ее не убивал. А из могилы она тоже сама себя выкопала? Зайцев ничего не сказал и только стоял, дергая челюстью, потом нервным движением вытащил пачку папирос и закурил. Он не сразу сумел зажечь спичку и обломал первые две, чиркая их о стену. – О ней все забыли уже давно, – проговорил он нехотя, пуская дым. – И вот… – Ну он-то точно не забыл. Ты лицо его видел?