Опалин напрягся. – Почему мне Виноградов должен давать какую-то справку, если я здоров? – Если его попросить, он выпишет. Только если знать, как попросить. Хотя доктор он вообще-то покладистый. А что? Воспаление легких – болезнь коварная. Поедешь, подлечишься, а тем временем вместо тебя кого-нибудь другого сюда пришлют. Пусть он разбирается. И с призраком, и вообще… – Я ничего не понял, – пробормотал Опалин. – К чему это ты? Терешин осклабился. – Не обращай внимания, это я так. Ты, главное, холодного не пей. Сделав над собой усилие, Иван поблагодарив хозяина дома за бечевку, попрощался с Марфой и удалился. – Ой, не нравится мне все это, – вздохнула Марфа, глядя, как он садится в телегу и лошадь трогается с места. – Мне тоже, – коротко ответил ее муж. – А ведь ты бы мог ему пособить. Если б захотел. – А я не хочу, – с вызовом ответил Терешин, поворачиваясь к ней. – Бечевку я ему дал, а с остальным пусть сам справляется. Не мальчик. – Да ну тебя… – Марфа, не дури. Он вовсе не такой простак, каким кажется. – Ну тебе-то, конечно, лучше знать, – протянула жена. – Это правда, что он сказал? – Когда? – спросил Виктор, напустив на себя безразличный вид. – Что призрак на самом деле человек. Правда? – Много будешь знать, скоро состаришься, – засмеялся муж. – Витя! – Ну слушай, чего ты от меня хочешь… Я думаю, он прав. Жена смерила его подозрительным блестящим взглядом. – В жисть не поверю, – неожиданно объявила она, – чтобы ты чего-то не знал. – Будет, Марфуша. Ты же знаешь: я не в свои дела не суюсь. – Скажи мне: кто это? – Марфуша… – Сейчас же говори, а то ужинать будешь без пирожков! – Марфа! Ну за что же сразу такая казнь… Ладно. Ставлю на последнего, кто остался в доме. – На… – Марфа нахмурилась. – Так это Платон Аркадьевич, что ли? – В сговоре с Лидией, конечно. – И зачем им это? Чтобы выжить комсомольцев? Но они же вроде ладили… – Нет, тут что-то другое. – Терешин нахмурился. – Знать бы еще, что именно… – Ты меня совсем сбил с толку, – сказала Марфа жалобно. – А как это связано со смертью комиссарши? – Никак. Выбрось ее из головы. – Но ведь я видела, как топор ее убил – без чьей-то помощи. Витя! Если это не было чудо, что же это тогда? – Поменьше бы ты болтала с отцом Даниилом о чудесах. У меня из-за этого могут быть неприятности. – Знаешь, – сказала Марфа, и ее губы дрогнули, – я молюсь обо всех павших. И даже о той комиссарше, хотя все знают, что она расстреляла ни за что ни про что сына Пантелея, которому было всего 15. А ты… ты говоришь… – Я ничего не говорю, – поспешно сказал Терешин, притянув ее к себе. – Я все знаю, я тебя люблю за это. Просто… понимаешь, сложно все. И я чувствую, что дальше не будет легче. Марфа хлюпнула носом и прижалась лицом к его плечу. Глава 10 Доктор Виноградов Разговор с Терешиным оставил у Опалина двойственное впечатление. Иван был рад, что добыл бечевку, которая играла существенную роль в задуманном им плане, но ему крайне не понравился намек собеседника на то, что ему, Опалину, лучше заболеть, чтобы дело поручили кому-нибудь другому. То ли агент ГПУ знал куда больше, чем говорил, и пытался таким образом его предостеречь, то ли испытывал, не дрогнет ли он – и обе версии были Опалину не по душе. Кроме того, от него не укрылось, что, застав его разговаривающим с Марфой, Терешин аж позеленел от ревности, и какое-то время все висело на волоске. Тут Опалин заметил, что они возвращаются в усадьбу, окликнул возницу и сказал, что ему надо увидеть доктора Виноградова. – К дохтуру так к дохтуру, – пожал плечами Свешников. – Н-но… Здание бывшей земской больницы являло собой плачевное зрелище. Часть окон зияла пустотой; некоторые были забиты досками. Стекло сохранилось только в нескольких рамах. Угол одноэтажного здания, судя по всему, после пожара рухнул; о крыше Опалин предпочел не задумываться. – Под ноги смотри, – напутствовал его возница. – Крыльцо гнилое совсем. Да и внутри не лучше… Дверь протестующе заскрежетала, когда Иван отворил ее, и закрылась с тем же отвратительным звуком. Внутри пахло йодоформом, и под потолком чирикал воробей, неведомо для чего сюда залетевший. В тесной приемной сидела старуха с обреченным выражением лица; возле нее лежал костыль. Опалин сунулся в кабинет, где хмурый бородатый шатен лет тридцати осматривал парня, явно страдающего рахитом. – Я ищу доктора Виноградова, – сказал Опалин. – Это вы? – Нет. – Шатен отложил стетоскоп. – Я Горбатов, фельдшер. Э… может, ты в другое время зайдешь? Не думаю, что доктор… Опалин не любил, когда ему начинали с места в карьер тыкать, и насупился. – Я агент уголовного розыска, – отчеканил он, – пришел по делу, и доктор мне нужен прямо сейчас. Где он? Рахитичный смотрел на него во все глаза. – Вряд ли он… – вяло начал фельдшер, потом махнул рукой и поднялся из-за стола. – Ладно, пошли. Велев пациенту одеваться, он провел Опалина в заднюю комнатушку, в которой стояли шкафы с медицинскими книгами и лекарствами. На кушетке лежал человек, укрывшийся с головой чем-то, похожим на выцветшую занавеску, и Опалин видел только несколько русых прядок на макушке. – Дмитрий Михайлович, – деликатно шепнул Горбатов. Из-под занавески донесся сдавленный вздох. – Дмитрий Михайлович, тут уголовный агент… очень настаивает… Он встряхнул лежащего сильнее. Занавеска поползла вниз. – Хватит, я проснулся, – пробормотал Виноградов. – Который час? Хотя… какое это имеет значение… Он спустил ноги с кушетки и сел, путаясь в своем странном покрывале и поправляя задранный рукав. Фельдшер метнул на Опалина быстрый взгляд, но Иван не испытывал проблем со зрением и уже разглядел точки от уколов на руке доктора. Тем не менее он решил пока делать вид, что ничего не заметил. – Вам что-нибудь нужно? – спросил Горбатов у Дмитрия Михайловича. – Абсолютно ни-че-го, – ответил доктор, болезненно усмехнувшись и приглаживая всклокоченные волосы. – Ступай, – добавил он повелительно, словно говорил со слугой. Фельдшер вышел, не прекословя – хотя производил впечатление человека с характером, который не станет терпеть подобное обращение. Опалин, стоя возле единственного окна, молча изучал своего собеседника. Возраст – явно за тридцать, но, конечно, выглядит еще старше, потому что пристрастие к морфию никого не красит. Лицо при этом умное, черты резковаты, рот неулыбчивый и суровый. Несмотря ни на что, доктор Виноградов был чисто выбрит, однако одежда у него была мятая, несвежая, и у Опалина возникло четкое ощущение, что он видит перед собой человека, который идет ко дну. Как только он перестанет бриться, он окончательно махнет на себя рукой, и тогда… – Слушаю вас, – со старомодной церемонностью промолвил Виноградов. – Я Иван Опалин из московского угрозыска, – с неудовольствием начал гость. – Москва! – Доктор встрепенулся. – А что, она еще существует? Опалину еще не приходилось так странно начинать разговор, и потому простительно, что он на мгновение растерялся. – И Большой театр все еще стоит? – допытывался собеседник, подавшись вперед. – Ну… да. – И Головин все еще поет? Поскольку жизнь Ивана сложилась так, что она не пересекалась ни с театром, ни с оперой, он поневоле замялся.