Она так легко не отделается. — Знаешь, что тебе нужно? — говорю я, выгнув бровь. Она толкает меня в грудь и отшатывается от меня. Выпрямив спину, она вытирает последние слезы и хмурит брови. — Что? — Собаку от депрессии. Она хмурится и качает головой. — Я не имею дел с животными. Или людьми, кстати сказать. А теперь, пожалуйста, сделай мне одолжение и отметь мое посещение, чтобы я смогла осчастливить своего начальника, но я правда предпочла бы уйти, если ты не против. Я усмехаюсь. — Я говорил не о щенке. Я говорил о еде. Я позволю тебе уйти, но ты должна перекусить со мной. Разве ты никогда не ела собаку от депрессии? Когда она бросает на меня хмурый взгляд, я смеюсь. — Тори, ты все пропускаешь. Хот-дог по-чикагски. Горчица, помидоры, приправы...маринованные огурчики? Не может быть, женщина. Ты не знакома с местной культурой? — Я не ем хот-доги — стонет она. — И я достаточно образована, уверяю тебя. — Что ж, — говорю я, самодовольно улыбаясь ей, — очень жаль. Я голоден, а ты хочешь уйти. Давай убьем двух зайцев и осчастливим нас обоих. Она морщится, словно это слово вызывает у нее изжогу. — Я не имею дел со счастьем. Пожав плечами, я пристально смотрю на нее и обхватываю ее запястье своей рукой. — Ну, Тори, давно пора было иметь с этим дело. Пойдем, поедим. Я не принимаю, нет за ответ. Глава 4 Тори Чейз заглядывает обратно в зал и просит разрешения нам удалиться, его теплая рука по-прежнему обхватывает мою, вызывая слабое покалывание, где соприкасается наша кожа. Затем, он почти вытаскивает меня из здания и тянет дальше по тротуару перед общественным центром. Мы пересекаем пристройку и останавливаемся у небольшой палатки торговца хот-догами на углу Гранд Парка. Раздражение уступает место всеобъемлющей злости, когда ветер с озера начинает развивать мои волосы во все стороны. Я отчаянно пытаюсь пригладить их обратно, но знаю, что это бесполезно. Я ведь даже нанесла дополнительный слой лака для волос, что забыла сделать несколько дней назад. Чейз заказывает два хот-дога со всем, что полагается, и я морщу нос, глядя на месиво, завернутое в фольгу, которое подает торговец. Он дает парню деньги, и я подавляю свой инстинкт никому не позволять делать что-либо для меня. Если он собирается заставить меня съесть это, пусть тогда сам платит. Придурок. Он берет меня под руку, оказывая давление, чтобы удержать меня рядом, когда я пытаюсь отстраниться, и ведет нас к большому, изумительному фонтану с широким краем, который используется пешеходами, ошивающимися вокруг, как парковая скамейка. Он садится и тянет меня в след за собой, передавая мне один из хот-догов. Я осторожно разворачиваю его, словно в любую минуту тот выпрыгнет и укусит меня. — Давай, Тори. Просто дай ему шанс. Он рассеет некоторые твои заботы. Обещаю. — Он смотрит на меня щенячьим взглядом своих шоколадно-карих глаз, обрамленных стильными очками в черной оправе. Я сдерживаю небольшую улыбку, решив не позволять ему добраться до меня. — Ладно. — я громко и протяжно вздыхаю, затем подношу угощение к своим губам и вдыхаю вкусный запах говядины. Мать честная. Я уже забыла, как один лишь запах может заставить мой рот наполниться слюной. Откусив кусочек, я подавляю еще один стон блаженства, но не в состоянии удержаться, чтобы не закрыть глаза и насладиться вкусом своего детства. Когда я была маленькой, мой отец забирал меня из школы пару раз в год и привозил в город. Мы ехали из пригорода на метро и проводили целый день, осматривая город. Только мы вдвоем. Иногда мы ходили в музей или зоопарк, на мюзикл или на военно-морской пирс - по всем местам, которые должны посещать туристы, и по многим, насладиться которыми у местных жителей никогда нет времени. Это одни из моих самых ценных воспоминаний, и я знаю, так же должно было быть с Беном и Сарой. Эта мысль положила конец моей задумчивости. Я открываю глаза и бросаю взгляд на Чейза, который уставился на меня, его рот слегка приоткрыт, а на его красивом лице застыло странное выражение. И, проклятье, этот парень чертов красавчик. Когда я впервые заметила его, входя в группу, то на мгновение потеряла дар речи. Мой желудок сжался при виде этого Бога, сидящего на дурацком пластиковом стуле. Когда я снова смогла мыслить, я направилась к нему, чтобы сесть рядом, полагая, что он у него были те же трудности, что и у меня, и он посещал встречи под принуждением. Его темно каштановые волосы падали ему на лоб в небольшом беспорядке, свидетельствуя о том, что он постоянно проводил по ним рукой. Его очки, что-то среднее между стильными и очками ботана, сидели на его прямом носу, подчеркивая высокие скулы, полные губы и бархатисто-карие глаза с темными ресницами, о каких я могла только мечтать. И словно его великолепного лица было недостаточно, на нем была синяя толстовка Henley с длинным рукавом, две верхние пуговицы которой расстегнуты, обнажая основание его шеи — с каких пор шея стала сексуальной? — и ткань немного обтягивала его рельефную грудь и руки. Его длинные, одетые в джинсы ноги были вытянуты далеко перед ним, его рост являлся насмешкой над маленьким, коричневым стулом. И в довершение всего, когда он наконец поднялся, чтобы начать встречу — придурок — перед моими глазами предстала самая великолепная задница, которую я когда-либо видела. А это говорит о многом, учитывая количество спортсменов, которых я представляю. В данный момент его слегка приоткрытый рот привлекает мое внимание на ряд его белых ровных зубов. Есть ли в этом парне хоть что-то, что не было бы чертовски сексуальным? Когда он замечает мой пристальный взгляд, на его лице расцветает улыбка и — вот, черт, я пропала — на его левой щеке появляется ямочка. К моему удивлению, тепло начинает разрастаться внизу моего живота, и я неловко ерзаю при появлении признаков физического влечения, которые в каком-то роде чужды для меня после стольких лет. Вина заполняет меня. Это неправильно. Я не должна этого чувствовать. Разве это не предательство по отношению к Бену? — Ты по-настоящему ничем не наслаждалась долгое время, правда? — тихий голос Чейза разрывает связь. — Не думаю, что когда-либо видел такое сексуальное выражение на женском лице. Возможно, я переступаю черту... — очаровательный румянец слегка окрашивает его щеки. — но, у меня такое чувство, что единственный способ вытянуть тебя из своего личного пространства, это нарушить его. Меня немного потряхивает от того, как пристально он смотрит на меня, и я молюсь, чтобы он не увидел мою душу. Не хочу, чтобы кто-либо видел насколько я сломлена. Я выпрямляю спину и дарю ему холодный взгляд, — Можешь переступать что хочешь...это не значит, что ты чего-то добьешься. Я не получаю той реакции, которую ожидаю. Его улыбка становится шире, и он мне подмигивает, продолжая по капельке смягчать мою сдержанную натуру. — Поживем - увидим, — шепчет он. Я так устала от этого. Я меняю тему разговора и возвращаюсь к поеданию своего угощения. — Чем ты занимаешься, когда не даешь несчастным людям ложное чувство надежды в поиске примирения, конечно? — моя стрела достигает намеченной цели, и мимолетное раздражение мелькает в его глазах. Вместо триумфа, мне грустно, что я стерла улыбку с его лица. — Я профессор Чикагского университета. — Вперед, Марунс, — усмехаюсь я, но без издевки. (Chicago Maroons — команда университета по американскому футболу. Прим.пер.) Его брови поднимаются в удивлении. — Ты его выпускница? Я киваю, откусывая еще кусочек божественного месива. Остается последний кусочек, я внутренне вздыхаю, разочарованная тем, что мое время почти закончилось. — Юридический факультет чикагского университета? Впечатляет, — заявляет он. Я хмурюсь, не люблю говорить о себе, — Что ты преподаешь? — Эволюцию и экономику человеческого поведения. Я подавляю стон. Здорово, этот парень практически психотерапевт. — Управление группой поддержки пришло само собой, тем более, что это очень помогло мне, когда я испытывал те же трудности. Я думаю, что до сих пор иногда их испытываю. Я еще немного оттаиваю. Мне интересно, кого он потерял, но стараюсь не думать об этом, поэтому не спрашиваю. Я проглатываю свой последний кусочек рая и выкидываю обертку в урну, затем вытираю руки влажной салфеткой, прежде чем убедиться, что моя одежда по-прежнему безупречна. — Почему бракоразводные процессы, Тори? Я издаю раздраженный звук. — Виктория, и думаю у нас было достаточно психоанализа на сегодня. Не так ли? Чейз смеется, и этот звук заразителен, вызывая небольшую улыбку на моих губах до того, как я могу подавить ее. Он хватает мою руку и, когда я слегка отстраняюсь, он нежно сжимает ее. — Это был не психоанализ, Тори. Это просто знакомство с тобой. Я не твой учитель или психотерапевт, но мне очень хочется стать твоим другом, и думаю, тебе позарез необходим один. Он явно не узнал меня. — У меня нет друзей. Мне никто не нужен. Я отлично справляюсь сама вот уже почти десять лет. Меня это устраивает. Чейз снова сжимает мою руку. — Так ли это? Он уступает, затем встает и протягивает мне руку, чтобы помочь встать. Я принимаю ее, потому что так делают женщины, но я ошеломлена, когда он притягивает меня к себе, еще раз обнимает и тихо говорит мне на ухо, — Ты действительно живешь, Тори? Я думаю, что ты пряталась, и теперь настало время, чтобы жить. Они хотели бы этого для тебя, ты знаешь. Я не отвечаю. Мне хочется наброситься на него в гневе, но я охвачена печалью, оставляющей мало места для негодования, за которое я пытаюсь цепляться. Хотели бы они? Хотели бы они, чтобы я продолжала жить без них, как будто их никогда не было? Освобождаясь из его объятий, я киваю, создавая у него впечатление, что я согласна. Как и раньше, он изучает меня проницательным взглядом, и у меня складывается впечатление, что я ни в коей мере не одурачила его. — Ну, — говорю я смущенно, — я, эм, увидимся на следующей неделе. Я начинаю отодвигаться от него, но слегка сжимает руки, и мурашки — эти чертовы мурашки — бегут у меня по позвоночнику. — Пообедай со мной на этой неделе. Я возмущенно качаю головой, боясь, что, если открою рот, то соглашусь. Кажется, будто Чейз может заставить меня испытывать чувства, а я не хочу ничего чувствовать. — Только не говори, что боишься провести со мной время, Снежная королева? — он с вызовом приподнимает бровь. Я взрослая женщина, а не ребенок, который не может отвергнуть вызов. Я открываю рот, чтобы сказать ему об этом. — Хорошо. Что? Визжит мое внутреннее я. Дерьмо. Я знала, если открою рот...