— Ты еще вернешься? — угрюмо интересуется отец. Его вопрос немного смягчает меня, и я киваю. — Как насчет ужина на следующей неделе? На их лицах вновь появляется то радостное выражение, с которым они меня встретили. Мама провожает меня до двери и крепко обнимает. — Я так сильно по тебе скучала, доченька, — шепчет она. — Подумай о том, что я сказала, ладно? Никто не виноват в том, что случилось, только вы двое обвиняете себя. Я не отвечаю, но обнимаю её и машу рукой, направляясь к своей машине. Столько мыслей крутится в голове, что, кажется, я взвинчена еще больше, чем, когда приехала к своим родителям. Ясно одно — я ужасно устала. Дорога обратно в город занимает полчаса, и, когда я наконец оказываюсь в своей квартире, то падаю на кровать в комнате для гостей и практически вырубаюсь от эмоционального стресса и недосыпа на этой неделе. Слышу, как в гостиной звонит телефон, вырывая меня из сна. Это звонок от консьержа. Вздыхаю и смотрю на часы, сейчас восемь вечера. Я не жду никакой доставки. Хмурясь, плетусь к телефону и молюсь, чтобы это был не Чейз, ожидающий внизу, чтобы его пустили. Потом вспоминаю, что он есть в списке гостей, значит, это не он, и вздыхаю с некоторым облегчением. — Да? — отвечаю хриплым ото сна голосом. — К вам посетители, мисс Ларкин. — Гм, кто? — осторожно спрашиваю. — Это...гм, группа людей. Меня просили передать вам, что они с Белиндой? — Его сообщение заканчивается вопросом, которым он просит разрешения отправить их наверх. Я сразу же начинаю переживать, что что-то случилось с Чейзом. Говорю консьержу, чтобы пустил их, и расхаживаю перед дверью в ожидании стука. Когда он раздается, так резко открываю дверь, что она ударяется о стену. — Всё в порядке? Все в порядке? — В моем паническом состоянии слова звучат неразборчиво. Машу им рукой, чтобы они зашли внутрь, и продолжаю тараторить. — Что-то случилось с... С кем-то что-то произошло? Белинда кладет руку на мое плечо. — Никто не умер и не попал в больницу, ничего такого. Выдохни и успокойся. — Прислушиваюсь к её совету и следую за ней к дивану, где все остальные уже расселись. — Никто не пострадал? — уточняю я. — Я этого не говорила, — начинает Белинда. Она поднимает руку, когда я собираюсь заговорить. — Знаю, это не мое дело, но эта группа — наша семья. Включая тебя и Чейза. И когда кто-то страдает, страдаем мы все. — Он раздавлен, Тори. Я никогда его таким не видел, — произносит Нейт. Мотаю головой, отступая назад, потому что не хочу говорить на эту тему. — Ты не понимаешь ... — Но Белинда продолжает настаивать, взяв меня за руку и не давая убежать. — Чейз рассказал нам, дорогая. Мы понимаем, с чем вы оба имеете дело, во всяком случае до некоторой степени. Тори, посмотри на меня. — Голос Белинды тверд, и она встает передо мной так, чтобы у меня не было другого выбора, кроме как подчиниться. — Ты уже давно стоишь на пороге принятия, а Чейз еще не достиг этой стадии, хоть и не хочет, чтобы кто-то знал об этом. Но вместе? Вместе вы точно обретёте его. У меня нет ответа. Я знаю, что Белинда права. Мы были так близки, совершая этот последний прыжок вместе. И где же я теперь? Потерялась. Билл берет Гленду за руку и встречается со мной взглядом. — Ты уже поняла, что никогда их не забудешь. Разве ты не веришь, что они хотели, чтобы ты была счастлива? Я медленно киваю. Да, я начала верить, что Чейз был ключом к моему будущему, тем, кто должен был вернуть меня к жизни. Но разве не он всё у меня отнял? — Ты никогда не задумывалась, — продолжает Бен, — что это они послали его к тебе? Потому что вы единственные, кто действительно могли бы исцелить друг друга? Единственные, кто мог понять боль друг друга? Слова моих родителей звучат у меня в голове: «исцелите друг дуга. Никто не виноват, только вы двое продолжаете винить себя». — Тори, я не была знакома с твоим мужем, — говорит Белинда, — и с твоей дочкой, но я зная тебя, могу представить, что они были сострадательными, любящими людьми. Я права? Слезы градом катятся по щекам, я шмыгаю носом и киваю. — Возможно, через тебя они смогут освободить Чейза от чувства вины, тем самым освободить и тебя от твоего бремени. Белинда кладет руку себе на сердце, слегка надавливая. — Наши дети танцуют с ангелами, Тори. Когда мы счастливы, мы даем им музыку. Сара танцует с ангелами. Она танцует с ангелами. Татуировка Чейза. Он наказывает себя этой татуировкой как напоминанием о том, что она умерла. Но это значит совсем другое. Она танцует с ангелами. Татуировка должна напоминать, что нужно писать симфонию, под которую она танцует, которая вызывает улыбку и смех на её милом личике. Музыка, говорящая ей, что мы тоже счастливы. Четыре пары глаз смотрят на меня с надеждой, что достучались до меня. Чейз — единственный человек на белом свете, который действительно может помочь мне отпустить прошлое, и, думаю, я тоже его спасение. Я должна его увидеть. При этой мысли мое сердце болит чуть меньше. — Спасибо, — шепчу я с дрожащей улыбкой. Не нужно больше никаких слов. Каждый из них обнимает меня на прощание, и я наконец-то научилась отвечать тем же. Как только все уходят, я мчусь в душ, затем надеваю первую попавшуюся чистую одежду. Бегаю по квартире в поисках всего, что мне нужно, и торопливо направляюсь к своей машине. Я не идиотка и не превышаю скорость, чтобы побыстрее доехать до Чейза, но кричу на светофоры и других водителей, чтобы заставить из задницы двигаться быстрее. Мне нужно увидеть моего ангела. Глава 23 Чейз Сижу на полу посреди гостиной в одних только старых спортивных штанах и пялюсь на стену. Желтый. Желтый. Желтый. Но всё равно, черт побери, не тот оттенок. Завтра снова поеду в магазин стройматериалов и попробую оттенок под номером двадцать. Кажется, оттенок «Солнечная тропинка» именно такой, каким было её платье, и завтра я в этом удостоверюсь, когда нанесу его на стену. Вздохнув, ложусь на деревянный пол, который холодит мою обнаженную спину. Закрываю глаза и думаю о Тори. Красивой, восхитительной, дерзкой Тори. Прошла уже неделя, а я всё еще в полном отчаянии. Я никогда не оправлюсь от её потери. Никогда. Она была светом в моем темной мире. Поводом для улыбки. Причиной вновь почувствовать надежду. Теперь этот свет погас, и я остался один в холодной, темной пустоте. Один, мать твою. Без неё мое сердце болит каждый день, каждую минуту. Щелчок открывающейся двери вызывает волну надежды, что может быть это Тори. Но я-то знаю. Она ушла — навсегда. Кроме того, Пенелопа пообещала зайти сегодня вечером и принести остатки ужина, так что, знаю, это она пришла. — Привет, Пенни, — приветствую, даже не потрудившись открыть глаза. Она с грохотом бросает сумочку на пол, и её шлепанцы стучат по полу, когда Пенни подходит ко мне. — Прежде чем спросишь, я обедал. Просто засунь еду в холодильник. Поем попозже, — вру я. Я не завтракал и не обедал, и ужинать тоже не собираюсь. Я не хрена не голоден. Она шмыгает носом, и всё мое тело холодеет. Я практически боюсь открыть глаза, а вдруг это жестокий сон. Этот звук не принадлежит моей голосистой сестре. — Я тоже не была голодна. На этот раз я открываю глаза и вижу ангела, стоящего надо мной. Моего ангела. Влажные, спутанные светлые волосы, находящиеся в полном беспорядке. Заплаканные голубые глаза, наблюдающие за мной. Идеальные губы, слегка подрагивающие от едва сдерживаемых эмоций. — Слава богу, детка, — шепчу я. — Чейз! Тори бросается на меня, садясь на мои бедра. Мои пальцы зарываются в её растрепанные волосы, и я притягиваю Тори к себе. По её щекам текут слезы и падают мне на лицо. Хочу осушить их все поцелуями. — Пожалуйста, прости меня, Тори, — бормочу и нежно целую её в губы. — Я так сильно тебя люблю. Ты должна мне поверить. Тори всхлипывает, и я прижимаю её к себе. Целую её лицо в отчаянной попытке избавить от боли. — Каждый божий день я скорбел вместе с тобой, Тори. Каждый долбанный день, — выдыхаю и отстраняюсь, чтобы заглянуть ей в глаза. — Я умолял Бога изменить прошлое — забрать меня вместо них. Провожу большими пальцами по ее щекам, вытирая слезы. — И, детка, я не просто скорбел вместе с тобой. Я также горевал о тебе. Я причинил тебе невыносимую боль и хотел помочь — исцелить тебя. Каждый день я искал тебя, несмотря на просьбу моей матери не делать этого. Я считал, что если бы смог найти тебя, то позволил бы тебе выместить на мне свой гнев и ненависть. Ты смогла бы наказать меня за то, что я сделал. Что, как я надеялся, дало бы тебе потом хоть какое-то облегчение от боли.