Снова целую её нежные губы. — Когда я не смог тебя найти, то сосредоточился на получении степени в психологии, затем на получении докторской степени, потому что хотел помогать людям. Я уже причинил столько боли и страданий, это было самое малое, что я мог сделать в ответ. На этот раз её губы касаются моих в легком поцелуе. Я ищу в её глазах хоть какой-то намек на её чувства. Тори по-прежнему молчит, но пока еще не закрывается от меня. — Когда ты пришла на встречу группы в тот день, я и понятия не имел, что ты та самая женщина, чью жизнь я нечаянно разрушил. Но наша с тобой связь была осязаемая и настоящая. В ту же секунду, как увидел тебя, я понял, что моя жизнь не будет иметь никакого смысла без тебя. На её губах появляется едва уловимая улыбка, и это заставляет меня продолжить. — Наша любовь настоящая, Тори. И жизнь сыграла с нами очень злую шутку, — шепчу я. — Но всё это мне безразлично. Единственное, что меня волнует — это ты. И я хочу провести остаток своих дней, любя тебя, и чтобы ты любила меня в ответ. Я хочу, чтобы мы исцелили друг друга. Вместе. Она проводит пальцами по моим волосам, и её большой палец скользит по моему шраму на линии роста волос. — Ты ездил туда каждую неделю. Киваю и поглаживаю пальцами её спину. — Ты перекрашиваешь свою проклятую стену в попытке подобрать тот же оттенок, что и её платье — последнее, что промелькнуло у тебя перед глазами, пока она была жива. — Я думаю о ней каждый божий день, — говорю Тори. Она садится и проводит пальцами по моей татуировке. — Ты никогда не забывал её. — Как же я мог её забыть? — хмурюсь. Губы Тори дрожат, и она накрывает ладонью надпись на моей груди. — Твоя боль — моя боль. Притянув Тори к себе, я целую её, на этот раз крепко, прежде чем отстраниться. — Твоя боль — моя боль, — соглашаюсь с ней. — Чейз, это должно было быть трудным для меня решением. Я должна ненавидеть тебя всеми фибрами своей души... — замолкает Тори. Я киваю и улыбаюсь ей. — Надеюсь, тут кроется некое «но». Тори улыбается мне сквозь слезы. — Но, я не ненавижу тебя. На самом деле я так сильно тебя люблю, что мне даже больно быть вдали от тебя, физически больно. Ты бальзам для моей измученной души. Ты нужен мне, Чейз Монро. И да, конечно я прощаю тебя за то, над чем у тебя никогда не было контроля. Прости, что мне понадобилось столько времени, чтобы это понять. Притянув Тори к себе, целую, а затем перекатываю на спину так, чтобы оказаться сверху. — Мне эта поза нравится больше, потому что теперь ты уже никогда не сможешь от меня уйти. Тори всхлипывает, когда я прижимаюсь к ней всем телом. — Я никуда не собираюсь, любимый. Мои губы находят её, и мы неспешно целуемся, наслаждаясь тем, что пропустили, кажется, целую вечность, хотя прошла всего неделя. Встав, я не отрываю от Тори глаз, когда поднимаю её. Подхватываю её на руки, восторженный визг Тори заполняет мое сердце радостью, и несу по коридору в спальню. — Что ты делаешь? — хихикает Тори. Смотрю в ее великолепные голубые глаза и застенчиво улыбаюсь. — Несу тебя на руках. Как и обещал. На её глазах выступают слезы, я опускаю её на кровать, и понеслось. Одежда, неистово сорванная друг с друга, стоны — начало нашего эпичного примирительного секса. Мы целуемся, становясь одним целым. Одна душа. Одно сердце. Две половинки, которые становятся одним целым, когда вместе. Но именно когда мы сливаемся воедино, мир становится идеальным. Эмоции, мысли и мечты сплетаются вместе в нечто прекрасное, в нашу любовь. Я быстро и жестко толкаюсь в неё, отчаянно желая заклеймить, чтобы доказать свою преданность, Тори впивается в мою кожу ногтями с тем же стремлением быть ближе. Наконец Тори растворяется в наслаждении, подтолкнув мой собственный оргазм, и я без сил падаю на неё. Мы лежим неподвижно, стараясь не прерывать наше идеальное блаженство, даже несмотря на свидетельство нашей любви, тонкой струйкой вытекающее из неё. Вместо этого мы целуемся так, словно завтра никогда не наступит. Наши сердца слились воедино навсегда. Остаток своих лет я собираюсь провести с этой женщиной. Буду защищать её ценой своей жизни и лелеять её сердце. Я подарю ей детей или щенков, или чертову ферму альпака, если она захочет. Всё, что она захочет, я дам ей это. Включая моё сердце и душу. И уж точно мою фамилию. — Блин, как же холодно, — жалуется Тори, когда мы заходим в дом с красками в руках. Приближается Рождество, и сегодня до жути холодный воскресный день, прошло семь месяцев после нашего примирения. Я никогда не был так счастлив, как с этой женщиной, которая засыпает каждую ночь и просыпается каждое утро в моих объятиях. — Я же предложил согреть тебя в машине, — смеюсь. Тори ставит банку с краской на пол гостиной. — Ты сказал, что я могу сделать тебе минет на стоянке у магазина стройматериалов! Я покатываюсь со смеху и помогаю ей снять пальто. — Я всегда забочусь о тебе. Ты прекрасно это знаешь. — Как позаботился обо мне, когда удрал от меня на счёт два, а не три, оставив меня в цветочном магазине, чтобы первым добежать до машины? — усмехается Тори. — Уж поверь, я всё потом рассказала Бену и Саре. Ты, заядлый обманщик. Было так мило наблюдать, как она сидит между их могилами и жалуется на меня, как будто они могут слышать. По правде говоря, я надеялся, что где-то там они слышали её. Я знаю, Бен был бы счастлив, что Тори снова нашла свою любовь. — К твоему сведению, я подождал до трех. — Улыбаюсь и пожимаю плечами. — И я предложил тебе сесть за руль, но твои коротенькие ножки просто не смогли перегнать зверя. Так что я выиграл, вне всякого сомнения. — Зверь, а? Скорее нытик, который не может пережить, когда на улице ноль градусов, — поддразнивает Тори. Усмехаясь, я снимаю куртку и смотрю на стену. Она идеальна. Тори позаботилась об этом. Как только она поняла, какой цвет я пытался подобрать, то попросила у своей матери фотографию Сары, сделанную в тот роковой день. Раньше Тори было тяжело смотреть... видеть их фотографии со дня их смерти. Но сейчас важнейшим элементом нашей желтой стены является огромное, увеличенное фото Сары в красивом платьице, дующей на одуванчик. Мы даже заказали специальную виниловую фразу, которая тянется через всю стену над её снимком. «Она танцует с ангелами». — Готова красить? — спрашиваю, отводя взгляд от нашей стены. Тори пожимает плечами. — Наверное. Это какой уже раз? Тринадцатый? Боже, Чейз, да у тебя проблемы. — Восьмой, а не тринадцатый. Это не тот оттенок, и ты это знаешь. Хватаю ведро с краской и неторопливо иду в нашу комнату, где мебель уже отодвинута от дальней стены. Оказавшись в комнате, ставлю краску на пол и смотрю на стену. — Я смотрю на них каждый божий день, милый, — бурчит Тори. — Это правильный оттенок. Ты просто помешан на красках. Может, тебе стоит оставить преподавание в колледже и стать художником. Качая головой, подхожу к Тори и обхватываю её щеки руками, чтобы заглянуть в глаза. Цвет карибской морской воды на границе с темными глубинами океана. Это цвет её глаз — вечно ускользающий оттенок, который, кажется, мы никак не можем подобрать.