— И что? Может, турист. Вашу же мать… — Товарищ майор… Один из костюмов, державших боевика, держал на ладонях «улов» — рацию, только слишком маленькую для рации, и какие-то устройства. Майор помрачнел. — Ясно. Молодец. В этот момент — очень подходящий — в дверь сунулся Басин. — Что тут у вас? — Ваш оголец? — майор кивнул на Николая. — Мой. Что? — Глазастый. Похоже, провокатора, выловил. Вот, смотрите. Теперь у задержанного выудили горсть небольших, формата А6 листовок, на которых было написано — «Отомстим за оккупацию 1968 года. Русские, убирайтесь домой». — Откуда у него значок? — резко спросил Басин. — Вы что, не видите?! Прошлое. Лондон, Великобритания Клуб Кентербери. 08 января 1989 года (Продолжение) … Русские сделали свой ход и ожидают ответного… — Колин, позволь. Мы должны держаться в рамках. Охота за первыми лицами откроет ящик Пандоры. Что если целью будет Ее Величество? — Они пытались убить Мэгги. — Это были националисты, Колин. — Они убили лорда Маунтбэттена. — И это тоже были националисты. — Да, но кто-то же убил Горбачева? — И это были не мы. — Неважно. След не приведет к нам, это будет вылазка экстремистов, наподобие Карлоса Шакала. — Колин. То, что ты говоришь не просто ужасно. Это ставит под удар нашу страну. Опомнись, это невозможно! — Барни прав, Колин. Прямое нападение на первых лиц советского государства совершенно исключено, слишком велик риск ответного удара. — Ради всего святого… — Вопрос закрыт. Больше это не обсуждается… … — И что ты предлагаешь? — Клуб запретил тебе бить по советскому генеральному секретарю. И признаться, Колин, мы поступили правильно. Это полное безумие — совершать политическое убийство лидера ядерной сверхдержавы. … — Но это не значит, что его нельзя опорочить. Политическое убийство — возможно не менее эффективно, чем физическое. Вспомним историю Николая II. Бойня на Ходынском поле, в самом начале коронации оказала влияние на все его царствование и в конце концов привела его и всю страну к краху… — По-прежнему не понимаю тебя. — Генеральный секретарь защищен, как и другие политики, их так просто не достать. Но их репутация! Подумай как ударить по репутации — и ты все равно что убьешь его… Прага, ЧССР. Март 1989 года Томми Грин вместе с остальными прибыл в Прагу вполне официально — перешел границу с ГДР. При этом машину их не досматривали, их документы почти не проверяли, а после прохождения границы впереди шла белая «Шкода», которая довела их до самой Праги… Поселились они в каком-то комплексе, недалеко от Праги, это не было гостиницей, а что-то вроде гаража, в котором были машины, но почти не было людей. Время от времени машины забирали и ставили на место. На них не обращали никакого внимания. Потом им снова подали микроавтобус — они поехали в Прагу… Томми впервые был в Праге, до того он был только в Белфасте, Лондоне, Ольстере и в тюрьме. Прага ему понравилась — архитектура не хуже чем в Лондоне, узкие горбатые улицы, непривычные для Англии красно-желтые трамваи повсюду. Везде тень истории, европейской истории. — Присматривайтесь — сказал Колдфилд — крыши домов, прежде всего. … По возвращении назад им довели информацию о том, для чего «все мы здесь сегодня собрались»… — Итак, внимание, — на старой школьной доске Колдфилд развернул карту центральных районов Праги, — вот здесь через несколько дней состоится подписание важных документов. Дорога к этому месту идет только одна — вот, она проходит через эстакаду и через мост. Томми видел этот мост — настоящая громадина, он шел не через реку а через большое ущелье, где находился старый район Праги — потому он и был эстакадой, а не мостом. Там действительно не было другого пути. — Все кортежи поедут через эту эстакаду, первый — советский. Вот здесь их будут ждать протестующие против советской оккупации, в основном местные студенты. Они хотят устроить пикет чтобы показать русским — оккупация их не устраивает. Томми подумал — какая к черту оккупация? Вот в Ольстере — там и в самом деле оккупация! Блокпосты на улицах, бронетехника, полиция на бронированных джипах. Пешие патрули, на улицах британцы выходят не меньше, чем отделением, — иначе убьют. Разделенные районы, дети, закидывающие камнями. Все знают, где твой район, где чужой. Одна женщина родила от британского солдата — «психопаты»[95] ворвались в роддом, застрелили и ее, и солдата, а ребенка, которого оставили в живых, семья женщины отказалась забрать, потому что он — нагулянный от британца ублюдок. Другая девушка по слухам переспала с британским солдатом — за это ее жестоко избили и пустили по кругу, а родители отказались подавать заявление в полицию. Здесь же нет ни блокпостов, ни следов от пуль на стенах, ни муралов с угрозами и изображениями «героев» сектариальных войн, ни битых стекол, ни следов от взрывов. Черт, тут и русских-то нет — за все время они не видели не то, что танка — ни одного русского солдата в форме не видели. Какая это оккупация? Что вы что знаете про оккупацию, идиоты чертовы?.. Но он промолчал. — Как только появится советский кортеж — вы трое в рядах протестующих перегораживаете дорогу, бросаете листовки и зажигаете вот это. Колдфилд достал из кармана что-то похожее на охотничью спичку, чиркнул об коробок (коробок тут был не как в Англии, настоящий[96]) и отбросил от себя. Хлопнуло — неожиданно резко и громко, все вздрогнули. — Похоже на выстрел, правда? … — Как только услышите хлопки — вы двое со своих позиций начинаете стрелять. — Стрелять в кого? — спросил Томми — Без разницы в кого. В полицейских, военных, студентов. Плевать в кого. Главное, чтобы потом подумали, что это охрана русского секретаря открыла огонь по протестующим. Как отстреляете по два десятка патронов — отход. Винтовки забрать с собой, нельзя их оставлять. Вот точки сбора… … И вот — Томми оказался на крыше одного из старых пражских домов, на чердаке. Он целился из винтовки — и то, что он видел в оптический прицел, ему не нравилось. Сильно не нравилось. Он был одним из тех, кто вырос в обстановке ненависти и вражды, и ничего, кроме секториального противостояния он не знал. Да, он был лоялистом, в то время как боевики ИРА были сепаратистами, но если честно, между ними почти и не было никакой разницы. Одни были за Англию, другие за Ирландию, одни распевали «Шон Ван Вахт», другие — «Я родился под Юнион Джеком», но при этом все они утверждали свое право на эту землю, эти дома, это море и это небо одними и теми же, жестокими и преступными способами. Они жгли, пытали, убивали — и за несколько лет мирный, почти идиллический уголок старой Европы превратился в настоящий ад, где безработица тридцать пять процентов, где нет ни одного целого окна, и где каждый, кто выходит из дома утром, не знает, вернется ли вечером. Насилие уже перестало иметь всяческий смысл, там просто — едет, например, по улице машина, заметили кого-то чужого — вышли, избили, помочились на него, проломили голову — это с каждым может быть. Он сам попал примерно так же — они с приятелями ехали по улице в поисках развлечений, увидели незнакомого и неправильно одетого человека — вышли и проделали с ним все о чем говорилось ранее. Мужик этот оказался гражданином США, а так как Мэгги было не с руки ссориться ни с Рейганом, ни с Прайсами[97] — отдали приказ показательно найти и покарать. Полиция их нашла в два дня, потому что она и до этого про всё знала, только раньше закрывали глаза, а теперь не стали. Вот он и получил восемь лет за жестокое насилие и был отправлен в Кэш, а потом его спросили — не забыл ли он, что служил снайпером на Кипре на линии разделения. Он сказал, что не забыл и вот, оказался здесь. И он думал — какого черта он должен стрелять по этим людям? Если бы ему сказали стрелять по копам — он бы стрелял, но по людям-то — какого хрена? Чтобы и здесь было так же, как там, у него на родине? Какого, б… хрена? Через прицел он видел, как взяли Барни… он должен был стрелять — но стрелять не стал. И докладывать не стал. Это стало для него последней каплей… Томми встал на чердаке, чердак был старый, высокий, можно было встать в полный рост. Перед тем, как идти на дело, им раздали документы прикрытия и деньги на случай, если придется уходить поодиночке, — и это было ошибкой. Вообще всё это было одной огромной ошибкой, потому что люди, выросшие на улицах Белфаста или Ольстера, независимо от того, к какой группировке они принадлежат, с детства сами привыкают принимать решения и во всякую патриотическую белиберду не верят. Немецкий он знает неплохо. Граница тут скверная — пройдет, затаится. Потом — уйдет куда-нибудь в Голландию, там сменит документы. Или свалит в Латинскую Америку, может быть, в Уругвай. Там, говорят, полно таких, как он. А работа? Да пошли они в ж… Бросив последний раз взгляд на свою позицию и на подвешенную на шнуре винтовку — Томми пошел на выход… … — Он раскололся. Николай топтался возле автобуса, чувствуя, как уходит время, — в Афганистане они раскололи бы пленного в момент… впрочем, были и такие, которые не кололись, хоть режь их на куски… Но были способы и для таких. Например, свиная тушенка с нарисованной на крышке свиньей…