Это было печально признавать и совсем не хотелось об этом думать, чтобы не взвыть от тоски, но надежда на высокую медицину Империи оказалась напрасной. Местные эскулапы пичкали меня какими-то таблетками, пахнущими травами, но оставляющими на языке металлический привкус. Почувствовав единожды этот привкус, таблетки я перестал принимать. Станется с них ртуть или мышьяк со свинцом добавить… нет уж, спасибо. Кроме того, мне прописали лечебные ванны. Лечебные ванны из нефти. Из нефти, блин!.. От них отказаться уже не было ни малейшей возможности — если таблетки я просто выплевывал незаметно, то от такой процедуры как откажешься? Меня выносил Барат или Йолташ во двор госпиталя. Недалеко от фонтанов располагался целый ряд мраморных ванн-купален под открытым небом. В них и наливали нефть. Меня раздевали — долго ли скинуть тунику — и опускали в ванну. По самую шею. Рядом нежились дородные и важные имперцы. Процедура, как я понял, стоила баснословных денег. Слава Паготу, никто из этих толстосумов не пытался со мной разговаривать — то ли знали, кто я, то ли считали ниже своего достоинства начинать первыми беседу с малолеткой. А я и не напрашивался. Я кто? Правильно — дикарь. Много вы видели вежливых дикарей? То-то и оно. Вежливости меня еще только будут учить, в школе. Только сперва должны на ноги поставить, в чем я очень сомневался. — Обещали, что скоро наместник тебе какого-то Тумму пришлет. Говорят, он чудеса своими руками делает… — успокаивая, произнес Остах, дотрагиваясь до моего плеча. Ненавижу, когда меня жалеют и успокаивают! Сбросив его руку, я продолжил: — Когда придет этот Тумма, тогда и посмотрим! А пока — мне надоело, что меня носят на руках! — уже не скрывая раздражения, громко заявил я. — Хочу, чтобы местный мастер приделал к ножкам стула колеса. Пусть меня Барат лучше возит. Это, по крайней мере, не так унизительно! — Колеса к стулу? — удивился Остах. — Не представляю себе подобное… — А и не нужно представлять, — отрезал я. — Найди мне мастера, Остах. Пожалуйста, — добавил я после короткой паузы, чтобы сгладить резкость. — А чего его искать? — пожал плечами Остах. Обижаться он и не думал. — Колесник нам нужен. Раз колеса прилаживать будем. «Вот как все просто: если колеса нужны — ищем колесника. А кого искать будем, если мне здоровые ноги нужны? Ножника? Ножнеца?» К мастерской колесника меня несли в паланкине. Может, дядька придумал этот хитрый ход, чтобы отвлечь мое внимание от задуманного? Не знаю, сколько стоила эта услуга, но мне не понравилось. Шли ребята в ногу, ступали аккуратно. Паланкин двигался ровно и почти не раскачивался. Но в роли эксплуататора я чувствовал себя паршиво. Колесная мастерская оказалась немаленьким предприятием — под открытым небом трудилось с пару десятков человек. Впрочем, каких-либо подробностей увидеть не удалось. Рабочее пространство заднего двора я увидел мельком, когда вошел хозяин лавки. Взметнувшаяся при входе хозяина занавеска на миг приоткрыла панораму и тут же вернулась на свое место. — Что угодно господину? — поклонился мастер нам всем разом. Находчивый! Вышел из трудной ситуации: поди разберись, кто из нас главнее? Я сидел на каменной лавке, что была обустроена вдоль стены. По правую руку от меня стояли Барат с Йолташем, а по левую — Остах. Все взрослые были одеты в традиционный горский наряд, лишь я один был хоть немного похож туникой на римского гражданина. Но представить, что заказчиком будет малолетний мальчик, колесник просто не мог. Вот и поклонился всем четверым. — Колеса! — немилосердно коверкая имперский язык, ответил Остах. — У вас сломалось колесо? — поинтересовался колесник. — Мне нужно посмотреть на старое, чтобы сделать такое же… — с сомнением ответил колесник. Сомнения его были очевидны — он не был уверен, что горец поймет, о чем ему говорят. Но горец понял. — Не старое! — Остах поднял указательный палец. — Новое. Мой господин, — и Остах обозначил почтительный кивок в мою сторону, — лечится. Госпиталь! Хочэт стул на колесах. Мастер осторожно переспросил: — Стул… на колесах? Но зачем, мой господин? — Нэ носить на руках! Ездит на стулэ! — начал горячиться Остах. — Но ведь господина принесли в чудесном паланкине… — не понимая, чего от него хотят, развел руками колесник. — У нас в горах, — вступил в разговор я, выпятив подбородок и развернув плечи, — воинов не носят на руках. И на этих ваших… па-лан-кинах тоже не носят. Я хочу кресло на колесах! Чтоб ездило! — припечатал я. У мастера что-то щелкнуло в мозгу, и лицо просветлело. — Господин хочет игрушку. Недавно я сделал игрушечную колесницу… только не знаю, кого запрячь… — Мне не нужна игрушечная колесница! Мне не нужны игрушки! — начал я стучать по скамье. — Господин не так меня понял! — всплеснул руками мастер. — Мы научились делать маленькие колеса! Дело в том, что чем меньше колесо, тем сложнее согнуть обод, и мы… — Короче! — не выдержав, рявкнул Остах, забывая притворяться и коверкать имперский. — Маленький стул для господина. Чтобы ездил на колесах. Сделаете? — Сделаем! — твердо ответил мастер, уверенный в успехе. — Не стул, кресло. Остах важно кивнул и достал кошель. Кинув на прилавок пару монет, он сказал: — Завтра придем. Колесник хотел возразить, но, заметив внимательные взгляды горцев, шумно сглотнул и склонился в поклоне: — Завтра после полудня… — Хорошо, — бросил ему Остах, разворачиваясь. Меня посадили в паланкин, и мы двинулись к госпиталю. Приоткрыв занавеси паланкина, я не удержался и крикнул мастеру колесных дел: — Собаку. Запрягите собаку! В маленькую колесницу!.. В госпитале нас уже ждали. Прибыл знаменитый Тумма, на чьи волшебные руки возлагались большие надежды. Тумма производил впечатление. Ему даже делать для этого ничего не приходилось. Здоровенный чернокожий детина — больше него из виденных мною был только Тарх по прозвищу Бык, друг отца. В отличие от Тарха, рельефность мышц у Туммы была потрясающая. Ходил он в легкой белой жилетке и коротких, до колен, штанах, поэтому все окружающие могли оценить его фигуру. Но главным было не это. Левую щеку пересекал неровный розовый застарелый шрам, который прятался под широкой ярко-зеленой повязкой, скрывающей оба глаза. Тумма был слеп. Увидев его, сидящего в тени на каменной скамье у госпитального здания, мои спутники невольно опередили паланкин и закрыли меня собой. Услышав шум, гигант повернулся в нашу сторону и прогудел: — Наследник Олтер? — Да… — пропищал я. По сравнении с гулким басом Туммы собственный голос показался мне комариным писком. — Меня зовут Тумма, господин, — сказал он, поднимаясь во весь свой внушительный рост. Мне даже показалось, что он чуть выше Тарха. — Светлейший Сивен Грис приказал мне помочь тебе. Я дернул сзади за рубаху стоящего столбом впереди меня Барата. Он очнулся, убрал руку с кинжала и обернулся ко мне. — Куда нам идти? — спросил я. — Идите за мной, — заторопился сопровождающий нас госпитальный раб и двинулся вдоль стены. Барат привычно подхватил меня на руки и последовал за санитаром. Пользуясь своим положением, я обнял Барата за шею и наблюдал за Туммой. Тот легко, словно танцуя, поднялся и двинулся за нами. Никакого поводыря при нем не было. И никакой неуверенности в движениях я не заметил, напротив — упругая походка сильного энергичного человека. Я присмотрелся и заметил, что Тумма слегка наклоняет голову набок. Видимо, так ему удобнее прислушиваться к идущим впереди спутникам. Тем временем мы пришли в просторное светлое госпитальное помещение с высоким топчаном. — Нужно раздеть господина и положить лицом вниз. Вот валик под лоб, — кланяясь, объяснил нам раб. И покинул комнату, прежде чем в нее вошел Тумма. Зайдя, гигант стал растирать и разминать свои запястья, ладони и пальцы рук. — Не нужно меня бояться. Я не причиню маленькому господину вреда, — не прекращая разминки, сказал он. — Кто тебя боится-то?.. — проворчал Остах, накидывая на меня простыню, пока Тумма готовился. Я, уже готовый к процедурам, лежал на топчане. От волнения и важности момента Остах опять напрочь забыл об акценте. — Он, — здоровяк ткнул пальцем себе за спину в угол, где стоял Йолташ. — И он, — указал подбородком на место слева, где находился Барат. Парни, увидев, как черный человек тычет в них пальцем, зашептали охранительные молитвы. — Они боятся. Ты и маленький господин — нет. Сказав это, Тумма поднял руки к потолку. Гигант вытянулся струной, встав на цыпочки, постоял так какое-то время и шумно выдохнул, резко опустив руки. Братья вздрогнули. Пальцы, сжимающие кинжалы, побелели и у того, и у другого. — Я не причиню маленькому господину вреда, — повторил гигант, обращаясь к Остаху. Звучало это как просьба. — Светлейший и светлейшая доверяют мне, отпуская свою охрану на время целения… Остах понял смысл просьбы врачевателя. Он помедлил, но затем кивнул и велел братьям: — Ждите на улице. И никого не впускайте. Братья кивнули и медленно, словно нехотя, вышли. Тумма постоял, шумно выдыхая, а затем встряхнул руками, словно сбрасывая с них невидимый песок или воду, и двинулся ко мне. Встав сбоку, он откинул простыню. — Ты стоишь слишком близко, воин, — сказал он Остаху. — Я тебя тоже чувствую. Маленького господина от этого чувствую хуже. Отойди. — И что ты там чувствуешь?.. — пробурчал себе под нос Остах. Впрочем, уже отходя от топчана. Но Тумма расслышал и ответил: — У тебя мышца рассечена, — он показал на свой левый бицепс. — Немного. Давно-давно. Рука до конца не сгибается. Не болит, на ненастье ноет. Старая рана, не могу помочь. Остах закашлялся, а я чуть не выругался. Надежда теперь появилась и у меня — про рану Остаха я знал. С братом мы шутили друг с другом, видя, как Остах чешет голову левой, до конца не сгибающейся рукой. Со стороны это смотрелось, как будто он голову чешет об руку, а не наоборот. Тумма вздохнул и положил руки мне на шею. Ладони у него были прохладные. И ощущать эту прохладу было приятно. Слепой стал вдруг напевать высоким голосом какую-то песню на неведомом языке. Вдруг его песня оборвалась, и гигант отпрыгнул от топчана. Я с недоумением поднял голову и посмотрел на него. Недоверчивый Остах вновь тискал кинжал и хмурился. Тумма быстро-быстро заговорил что-то на своем певучем языке и встряхнул головой, как мокрый щенок. — Что случилось?.. — недовольно проворчал Остах. — Маленький господин… он… Тумма замолчал, вновь встряхнул головой. Глубоко вздохнул и решительно приблизился. Он опять положил мне на спину прохладные ладони и затянул песню. Ладони его стали опускаться все ниже вдоль позвоночника, а голос, напротив, становился все тоньше и громче. Вот ладони массажиста дошли до поясницы — и пение резко оборвалось. Я почувствовал легкое покалывание. Постояв так, без видимого движения, Тумма опять затянул песню, а ладони заскользили дальше. Дойдя до ступней, Тумма прекратил песню и встряхнул кистями рук. — Плохая кровь вот тут встала и не уходит. — Тумма положил свои прохладные ладони обратно мне на поясницу. — Плохая, злая кровь. — Он будет ходить?.. — прокаркал справа хриплый голос Остаха. — Будет, — уверенно ответил слепой. — Обязательно будет. И ходить, и бегать. И танцевать. Мы плохую кровь разогреем, разгоним. Злую кровь напугаем. Плохая кровь уйдет, придет хорошая, даст мышцам силу. — А когда?.. — пропищал я из-под валика, не в силах поднять голову. — Седмица. Десять дней. Два десятка, — проговорил Тумма, вплетая слова в свою мелодию и вновь начиная петь фальцетом свою странную песнь. Всю мою спину начало одновременно и жечь, и слегка покалывать. Тумма мял мышцы, не прекращая пения. Это монотонное ритмичное песнопение на неизвестном языке с повторяющимися куплетами затягивало меня, словно в водоворот, сознание начало меркнуть, и я заскользил вниз по этой вихрящейся воронке образов и картинок…