От растираний и горячего отвара мигом стало тепло, и кровь быстрее побежала по жилам. Ултер оделся и вприпрыжку добежал до седельных сумок. Взял три яблока — теперь уже для себя и Тихони. — Веселитесь? — спросил Хоар, оглядывая полянку. Чернобурочники стояли перед ним навытяжку. — Ладно, отдыхайте. Мы к старосте за стол званы. Надо уважить. Ултер, пойдем! Ули быстро скормил Тихоне яблоки — и свое заодно — и направился вслед за Хоаром. — Послушай, Ули. Ты весь день будешь при Хродвиге. О том, что ты сын дана Дорчариан, сельчанам знать незачем. Так что помалкивай и веди себя тихо, понял? Ултер с готовностью кивнул. «Рядом с Главой Хранителей — это же столько интересного можно увидеть! И ведьму эту…» — Оставить тебя в стороне, на полянке, — Хоар кивнул головой на только что оставленное ими место, — мы не можем. Хотя и надо бы. Как ни крути, ты сын дана и твое место рядом с Хродвигом. Но я повторю: сиди тихо! Они догнали Хродвига, в сопровождении двух охранников, у самого дома старосты. Следы вчерашнего застолья были уже убраны. Сам дом старосты выложен из дикого камня. На крыше зеленела дерновая кровля. Завтракать сели во дворе. Староста бегал со двора в дом и обратно, подгоняя хозяек. Вскоре стол ломился от закусок. — Мы просили горячей каши Хранителю и мальчику, — напомнил хозяину дома Хоар. Тот всплеснул руками, наскоро поклонился и метнулся в дом. В нем что-то загремело, и вскоре показалась раскрасневшаяся жена старосты, неся перед собой горшок, исходящий паром. Завтракали молча. Мужчины ели быстро, налегая на холодное мясо и брынзу. Хозяин почти ничего не ел, положив перед собой пару вареных яиц. Хранитель склонился над своей тарелкой и ел не спеша, подбирая деревянной ложкой кашу с краев, где она быстрее остывала. Когда Хродвиг закончил есть, он выпрямился и положил ложку на стол черпаком вниз. Все тотчас же перестали жевать и встали. Ули тоже отодвинул тарелку. — Благодарю за пищу, хозяин. Хозяйке, — он чуть повысил голос, чтобы было слышно в доме, — благодарствуем за кашу. К делу. Охранники встали из-за стола. Один двинулся к воротам, встав в них, а второй встал в дверном проеме дома, не переступая его границ. Хозяин закрутил головой, нервничая. Сидел он прямо напротив Хродвига, спиной к дому. По правую руку старика сидел мальчик, а по левую — Хоар. — Кого называют ведьмой и за что? — спросил не Хранитель, а Хоар. Хродвиг крутил в руках кружку с горячим отваром и посматривал сквозь курящийся пар на старосту. — Так ведь… Эйда косоглазая это… Ночью на кладбище ходила, люди видели! — Кто видел и что за кладбище? Разве вы не оставляете умерших на высоких деревьях над обрывом? — Хоар покосился на мальчика. — То для мужчин. Великое Небо, — и староста провел круг по груди, — велит отправлять к себе только мужчин. А женщин на кладбище хороним. Там, — и он дернул подбородком в сторону, противоположную той, где остановились на ночь спутники. — Кто видел Эйду ночью? — Так это… Люди говорят… — замялся староста. — Нам нужны имена. Дело очень серьезное, Эйдир. Ты же староста деревни, должен понимать, — мягко сказал Хоар. — Ойрла, болтунья, начала. А Эйнишь, на окраине дом у него, подтвердил. Что тоже видел, как та в самую темень шла. Когда люди добрые спят, как Великое Небо и велит… — Что же они сами не спали такой порой? — Ойрла, — сплюнул староста, — в каждую щель залезет. Не языком, так глазом. Все усмотрит, все услышит, когда спит — непонятно. А Эйнишь съел что-то, всю ночь животом маялся. Вот и бегал во двор. — А с чего решили, что она ведьма? — подал голос Хранитель. — И вчерашнего этого… Ойдена приведите. Староста кивнул, вскочил с места и кинулся в дом. Он остановился перед охранником, который не сдвинулся с места, и крикнул через него: — Эйднар! «И как они с этими именами не путаются?» — удивился Ули. Из дома выбежал мальчишка. — Дуй за Ойденом! Одна нога здесь… живее! — подтолкнул его в спину староста. Второй охранник приоткрыл калитку, в которую тут же проскользнул мальчик. Судя по раздавшимся голосам, на улице уже собралось немало народу. — С чего решили, что та женщина ведьма? — повторил вопрос Хоар. — Так беда ж у нас! — вскинул руки староста. Даже вскочил из-за стола. — Пастухи пропали. Восемь человек! Хродвиг и Хоар переглянулись. Ултер сидел, боясь пошелохнуться. Даже на убежавшего мальчишку не обернулся посмотреть — так ему было интересно. — Когда пропали? — спросил Хоар, тоже берясь за кружку. — Кто ж знает! Сбили стадо, как обычно, и погнали каждый на свое пастбище. Вверх. Весной. Раз в седмицу отправляли им человека с хлебом. Наверх — с хлебом, вниз — с брынзой. И ото всех пастухов посланцы приезжали с брынзой да новостями, честь по чести. А тут вот вернулся парень, глаза как плошки — нет никого, говорит. Собаки стадо сбили, овцы недоеные орут. А людей нет! Это все ведьма! И сыночка им своего подослала! — Да что тут творится! — вспылил Хоар. В это время привели Ойдена, который зазвал их вчера в деревню. Под глазом у него огромным фиолетовым цветком распустился синяк. Услышав последние слова старосты про сыночка, он вскинулся. — Ойкон пропал, как и все! И Эйда теперь плачет целыми днями! — закричал он на старосту. — И никакая она не ведьма! «Большой, однако, фингал ему поставили», — разглядывая синяк на лице мужичка, подумал Ултер. — А ну цыц! — прикрикнул Хоар. — Отвечай только на вопросы, Ойден. Как вчера. Понял? — Да, — остывая, сам напуганный своей горячностью, буркнул тот. — Эйда — твоя жена. Ойкон — твой сын. Верно? — Так, — кивнул головой мужичок. — Ойкона отправили по весне пастухом в горы, так? — Подпаском, — боязливо поправил Хоара Ойден, поглядывая на старосту. — А потом пастухи и Ойкон пропали. И твоя жена стала плакать. А ночью ушла куда-то… — Не ходила никуда! — не выдержал Ойден. — Дома была! — Подойди сюда, — негромко сказал Хранитель. Ойден вмиг смолк и маленькими шажками двинулся к Хродвигу. Приблизился и встал напротив, рядом со старостой. — Посмотри мне в глаза, Ойден, и отвечай: уверен ли ты, что жена твоя Эйда спала той ночью подле тебя и не отлучалась? Возьмешь ли в свидетели слов своих Великое Небо? Ойден стоял, не смея отвести глаз от Хранителя. Кадык ходил на его худой шее вверх-вниз, вверх-вниз. Затем он опустил глаза и чуть слышно произнес: — Не возьму… — Что?! — вскрикнул староста, вскакивая. Он взял за грудки односельчанина и затряс его. — Это мой суд, Эйдир! — строго сказал Хродвиг. — Или ты захотел стать Хранителем? Хранителем староста деревни стать не хотел. Сжимая кулаки, он уселся подальше от допрашиваемого. Ойден со страхом посмотрел вслед старосте и вновь повернулся к Хродвигу. — Эйда плакала весь день. А я так устал… Я выпил пива и поколотил ее, чтоб замолчала. А она забилась и скулила тихонько… И дети хныкали. Ну, я выпил еще пива и лег спать. — Мужичок посмотрел на землю. — Я крепко спал, господин. Староста вновь вскочил со своего места, но под суровым взглядом Хоара сник и сел обратно. — Где эта женщина? — спросил Хродвиг старосту. — В хлеву, — кивнул тот в сторону сарая. — Приведите ее, — велел Хродвиг. Хоар встал и направился к сараю. Отодвинув деревянный засов, зашел внутрь. Вскоре он вышел, ведя за собой женщину. Растрепанная, в мятой, не раз латанной одежде и всклокоченных волосах запуталась солома. Заплаканное лицо прочертили царапины — след от чьих-то ногтей. Ссадины набухли и покраснели. Руки были связаны спереди. Через полуоткрытый рот также была пропущена веревка, завязанная на затылке. Хоар протащил ее за собой через весь двор и поставил перед Хродвигом, рядом с мужем. Тот покосился на нее и вздохнул. Хранитель приложил руку к губам, и Хоар начал развязывать кляп. — Я — Глава Хранителей земель Дорчариан. Твой муж обратился ко мне за справедливым судом. Женщина посмотрела на мужа, разглядела синяк на его лице — и слезы потекли по ее щекам. — Тебя зовут Эйда, верно? — продолжил Хродвиг. — Посмотри на меня. Та затравленно огляделась и выполнила то, что ей велели. Правый глаз смотрел на Хранителя, а левый косил куда-то в сторону и вверх. «Ведьма, — подумал Ули. — Ведьма — левый глаз на ту сторону смотрит, клиббам подмигивает!» — Почему тебя назвали ведьмой? Что ты скажешь мне в свое оправдание? — сурово спросил ее Хродвиг. Та опять огляделась, вытянула перед собой связанные руки. Лицо ее исказилось, как будто по коже прошла волна, и она замычала. Замолчав, она опять попыталась что-то сказать. Вид у нее при этом был такой, словно она пытается проглотить большой кусок. И не может. Кроме мычания, ничего слышно не было. Она вновь залилась слезами. — Развяжи ее, — раздраженно велел Хранитель помощнику. — И дай поесть.