Потом была работа в богатом имении, но недолгая. Он разбил голову долговязому конюху, который хотел отобрать у новичка его пайку. Раб с разбитой головой прожил два дня. Тогда Клопа вновь наказали. И отправили сюда — в горы. Здесь немного повезло — определили в Колодец, а не в шахту. Работа в Колодце тоже не мед, но в шахте раб жил год. Сильный раб — полтора. В Колодце работалось легче. Когда становилось темно, рабов сгоняли в бараки. И можно было отдыхать. Имперцы боялись поджечь колодец и не зажигали огня рядом. И потому времени на сон оставалось вдосталь. Нигде раньше, за всю свою рабскую жизнь, Клопу столько спать не доводилось. Наконец путь наверх был закончен. Клоп сделал последний шаг из Колодца на поверхность. Вышел из-под навеса, укрывавшего Колодец. Слепило солнце. Проходя мимо Арратоя, раб отвел глаза. Учетчик кинул камешек в ведерко. Камень был белый — а потому раб мог напиться. Воды здесь давали вволю. Присев, Клоп скинул бурдюк. Другой раб схватил его и поволок сливать в огромные каменные чаши. Дальше масло нагреют и разделят. Потом разольют в разные бочки — и опять посчитают! Раньше Клоп думал, что все счетоводы одинаковы. Но он ошибался, Арратой объяснил ему это. И не просто объяснил, а доказал! Пайка у Клопа стала немного тяжелее. Он присмотрелся вокруг и заметил, что кривоногий Егер тоже отводит глаза от учетчика. И заводила барачных драк Киор странно приутих в последнее время. И все они стали чуточку больше кушать. Незаметно для окружающих. В три глотка выпив кружку воды — а вода здесь, в горах, была вкусная, этого не отнять, — Клоп свернул к колодцу. Его ждал путь вниз налегке, и можно было отдохнуть. — Быстрее! — раздался громкий голос. «Эти вонючие козопасы ни слова не хотят выучить на имперском», — с ненавистью подумал Клоп. Даже «быстрее» они говорили на своем, приучив всех остальных к их резким и хлестким, как удары кнута, словам. Он сам за долгие года мытарств быстро выучил имперский и забыл родное наречие. Он даже забыл, как зовется его народ. К чему ему это все? Горцы держались особняком. Они смеялись и плевали вслед редким имперским чиновникам. Впрочем, не задевая их и не затевая драк. Когда изредка приезжал какой-либо важный имперский чиновник, горцев убирали с глаз долой, а рабов охраняли приехавшие с чиновником дорожники. Имперские дорожники были сущими волкодавами, и вот их, пожалуй, Клоп по-настоящему боялся. Наслушался об их проделках, чего уж там. Горцы ели свою домашнюю еду. Когда надсмотрщики, гортанно переговариваясь, разламывали брынзу и нарезали маленькими изогнутыми ножичками холодное мясо, рвали на кусочки круглые лепешки — все рабы ненавидели их еще больше. В Империи даже свободные — из тех, кто победнее — могли отведать мяса только по праздникам, а горцы уплетали его каждый день. Они были богачами — и сами не знали этого! Иногда горцы кидали в сторону рабов кости. Когда начиналась свалка из-за объедков, надсмотрщики веселились. Они делали ставки, хлопая друг друга по плечам. И от этого Клоп ненавидел их еще больше. И потому то, что предложил счетовод Арратой — ограбить и унизить горцев, — сразу понравилось Клопу. Пусть даже после этого им и не выбраться из этих проклятых гор, но после такого можно и помирать. Правда, помирать не хотелось. А Арратой уверял, что знает человека, который сделает все бумаги. С ними можно жить в Империи. Потому как бумаги сделают имя. От мысли, что у него будет имя, Клоп иногда спотыкался на ровном месте, получая новые удары. Оставалось только выполнить все задуманное и добраться до Империи. Шанс был и его стоило хватать двумя руками. И впиться зубами, чтобы не упустить. Жизни у Колодца все одно не будет — иногда черное пятно земляного масла вспучивалось пузырями, и подземный газ травил всех, кто был поглубже, близко к горловине. Те, кто был наверху, успевали убежать. Раб, чье время пришло, истощенный работой или болезнью, падал в Колодец и с головой окунался в черную вязкую жижу. Пока упавшего доставали, многие захлебывались. Их отвозили за бараки и сжигали. Поговаривали, что иногда надсмотрщики сжигали еще живых рабов. Веселились. Раб не имеет имущества, как объяснил ему Арратой. «А что у тебя есть, Клоп?» — спросил он его. Клоп не понял тогда и пожал плечами — что может быть у раба? Даже носимая одежда принадлежала не ему, а Империи. «А злость у тебя есть? — спросил его Арратой. — Ненависть?» О, этого добра у Клопа было с избытком! Он так и сказал учетчику. «Так ты подаришь им свою месть?» Подарок? Подарок от того, у кого ничего нет?! Клоп хищно осклабился. Его подарок — его месть — горцы не забудут долго. Очень долго! И не только горцы-надсмотрщики! Сами горы содрогнутся от его мести! Олтер — У меня был долгий муторный разговор с Алиасом, парень. И совсем не осталось сил и терпения играть с тобой в гляделки, — сказал Остах. Догнав нашу арбу, он пересел прямо ко мне и уселся у меня в ногах. Пустил умного коня идти рядом. Сидел Остах спиной к Барату, правившему мулом. Говорили мы на имперском, которого Барат не знал. Остах быстро наклонился и подобрал кинжал, который торчал из-под моего лежака. Как мы и договорились, я снял его с ремня и вычистил. Остах вытащил кинжал из ножен. Придирчиво осмотрел проделанную мной работу, зачем-то понюхал лезвие и кивнул. И бросил мне учебный нож взамен кинжала. Я поймал его двумя руками и, радуясь появившейся возможности спрятаться за работу, стал неловко цеплять нож к поясному ремню. — Ты не так держал нож, парень, — наконец нарушил тишину Остах. Я не сразу понял, о чем он. — Я просил тебя показать, как ты будешь держать кинжал Барата. — Парень, услышав свое имя, обернулся. Остах ткнул его в спину, и тот понятливо уставился на дорогу впереди себя. — Ты схватил нож вот так. — И он показал мне как. «Обычный хват ножа», — подумал я. — Когда я только-только начал учить тебя с братом, то первым делом я выбил из вас эту дурь. — Какую? — вырвалось у меня. — Такую, — кивнул он на зажатый в руке кинжал. — Хвататься за нож, как утопающий — пощади его Отец Глубин! — хватается за протянутое весло. Кинжал вдруг ожил в его руке и запорхал между пальцами. Обнаженное лезвие то и дело пускало солнечные зайчики. Загипнотизированный этими росчерками, устав юлить и прятаться, я все рассказал ему. Как на духу. Будь что будет. Рассказал все, сбиваясь и перескакивая с одного на другое. Не знаю, что в рассказе было от меня-взрослого, а что от меня-ребенка. Я был словно в бреду. Повисло тяжелое нестерпимое молчание. Скрипели колеса арбы, мул хлестал себя хвостом, отгоняя гудящих слепней. Остах перекинул кинжал из одной руки в другую. Обратно. Еще раз. — Тридцать шесть лет… — задумчиво произнес он. Перестал перекидывать кинжал, и его острый кончик уставился прямо на меня. — Ты знаешь, если бы я только ведал как, то вырезал бы тебя, чужак, из Оли. Кончик кинжала слегка подрагивал в его руке. — Я бы вырезал тебя, чужак. Кинул бы под копыта мула в дорожную пыль. Мне стало страшно. Я понял, что решение Остах принимает прямо сейчас, в эти секунды. И если он примет не то решение, то жить мне осталось всего пару мгновений. «Вырезать чужака из Оли…» Очнувшись, Остах поспешно убрал кинжал. — Прости, Оли. Я почувствовал, что мои щеки, шея и ворот рубахи мокры от слез. Остах начал массировать мои ноги, как я делал это недавно. — Я видел, как ты это делал, — словно подслушав мои мысли, сказал дядька. — Это поможет? — Не знаю, — признался я. — Не повредит точно. Остах приблизился ко мне вплотную так, что я чувствовал его прерывистое дыхание. — Ты должен был умереть, понимаешь, мой мальчик? — спросил он. Голос его прервался. — О чем ты? — со страхом спросил я. А ну опять за кинжал возьмется? Но кинжал продолжал покоиться в ножнах. — Я успел перекинуться парой слов с твоим братом. Посмотрел на то место… Ну, где ты сорвался. Облазил там все. Это было высоко, Ули. Очень высоко. А падал ты спиной вниз. После такого не выживают. Меня начала бить дрожь. — Я поклоняюсь своим богам, Ули. Но Матерь Предков спасла тебя в тот день. Она подставила тебе этого Антона, и вы оба выжили. Я не могу понять как. Но у богов свои правила, парень. Вы оба должны были погибнуть, ты — у себя, а Оли — здесь. — Тайна должна остаться с нами, — продолжил Остах. — Рокон и Гимтар не смогут принять такое. Они решат, что хитрая Йотль завладела тобой. Их рука не дрогнет. И потому запечатай свои уста, парень. — А ты? — спросил я. — Я долго наблюдал за тобой. Я видел, как ты заботишься о… — Он запнулся. — О себе? — с улыбкой спросил я. — Ведь это и есть я, дядька Остах. — Боюсь, это больше меня, парень. В моей голове подобное не уместится, — замотал он головой. И задумался. — Пожалуй, я буду относиться к тебе как к Оли, который внезапно поумнел. — Который резко поумнел и стал говорить и делать неожиданные вещи, после того как упал, но был спасен волей Матери Предков, — закрепил я ментальный якорь. — А ведь так все и было! — обрадовался Остах. «Ну вот и ладушки!» — с облегчением подумал я. Ощущение скинутого с себя груза было таким явственным, что мне казалось — я могу летать. Летать?.. С моими ногами? С досадой я ударил по безжизненной ноге кулаком. «Больно!» — чуть не вскрикнул тотчас. С чувствительностью все нормально. Будем надеяться, уровень медицины в Империи находится на достаточном уровне. Говорят, в Древнем Египте уже ставили пломбы и проводили трепанацию…