Жажда созидательной деятельности была нестерпима. Мы ехали по холмистой огромной поляне. Сплошной нежно-розовый ковер цветков иван-чая покрывал все, насколько хватало глаз. Вдали, у леса, где особенно ярко светило солнце на южном склоне, кипрей уже начал пушиться. То и дело пух летал в воздухе, а обочина была покрыта им кое-где, в ямках, как снегом. — Пусть Йолташ наберет мне листьев этой травы, — попросил я. — Только не там, где белый пух. Лишь те, что с розовыми цветками. — Зачем? — недоуменно спросил меня Остах. — Надоело пить воду. Хочется напитка, который я… любил пить раньше, — ответил ему. «Как же здорово перестать скрываться! Здорово, здорово, великолепно!» Дома я и впрямь отдавал предпочтение копорскому чаю перед индийским. Я любил ходить в лес, потому сам собирал, ферментировал и сушил кипрей узколистый, или, как его привыкли называть у нас, иван-чай. А потом с удовольствием его пил. В невообразимых количествах: с мятой, чабрецом, сушеной малиной, листьями груши и яблони, черной смородиной… Остах подумал, огляделся — к тому времени наша арба стала в караване замыкающей — и громко крикнул: — Йолташ! Через пару мгновений парень уже был рядом. — Да, учитель. — Возьми суму побольше и собери листья вон того растения. С розовыми цветками. Йолташ нахмурил брови, удивленный, но послушно кивнул. Перечить учителю? Ха, дурных здесь нет! — Только… — Остах опять огляделся, — сделай так, чтоб тебя никто не видел. А суму потом сюда положишь, — и он похлопал по сену рядом с собой. — И молчок! Йолташ понятливо кивнул и уехал выполнять порученное. — А ты можешь объяснить мне, что здесь вообще происходит? — осторожно спросил я. — Дорчариан, Империя… Остах не ответил. И долго молчал. А потом сказал: — Нет. Не могу, — и развел руками. — Это не совсем мои тайны, парень. И слишком многое на кону. — Чем меньше людей знает, тем лучше, — понятливо кивнул я. Обрадованный Остах закивал в ответ. — Ты говорил с Алиасом об утренней битве? — спросил я. Информационный голод никуда не делся. И его требовалось утолить. — Какая битва! — рассмеялся Остах. — Так, стычка. — Мы всех убили? — Что ты! Почти все убежали. У нападавших все пошло не так. Ты со мной отошел… гм-м… в кусты. Алиас никогда не спит в шатре. Долгая служба приучила его спать под телегой, он и спит так всегда. Купца разбудил вот этот разбойник, — и Остах двумя пальцами погладил Кайхура. Тот поднял голову и зло тявкнул. Получилось очень тихо и совсем не страшно. — Вот так же он и тявкал в сторону леса. Буддал, не будь дураком, вздел доспех, натянул тетиву и своих поднял, кого успел. И встретил их стрелами. Он неплохой лучник. «Вот уж никогда бы не подумал…» Я взял щенка и посадил себе на грудь. — А ты у меня, оказывается, герой, мой маленький кролик? — сказал я, глядя в его красноватые глаза. Щенок улыбнулся мне во всю пасть и застучал по мне хвостиком. — Какой же это кролик? — удивился Остах. — Это какое-то маленькое чудовище… — Кайхур… Кайхур, — напевно произнес я. Щенок поднял ушки торчком. Хвостик замолотил еще сильнее. — Его зовут Кайхур. От подобных новостей Остах только головой покрутил. — А мне показалось или ты с Буддалом и раньше был знаком? — невинно спросил я. Остах огляделся: — И что, так сильно заметно? — Нет, — успокоил его я. — Просто я наблюдательный, а всерьез меня никто не принимает. Мальчишка — что с него взять! — Никак не могу привыкнуть к тебе, парень… — сказал Остах. — В свое время я имел с ним дело. И за эти дела его могут заковать в железо. — Он помрачнел, о чем-то вспомнив. — Но то дело прошлое. Хотя Буддал не должен был сейчас ехать с нами. Мы с Гимтаром проверяли. — Алиас подстроил? — Не подстроил, — мотнул головой Остах, — прямо попросил. Чтобы народу побольше в караване ехало. На дорогах Империи бывает неспокойно. — Вернемся к нападению, — попросил я. — Могу понять, для чего они хотели убить меня. Месть гворча и все такое… Но для чего им нужен был Голос Империи? — С чего ты взял? — быстро спросил Остах. — Шатры видел. И наш, и его — в решето. — Шатры-то я видел, — кивнул Остах. — У Алиаса спросил. Тот не знает. Или говорить не хочет. — А Алиас неплохой человек… — сказал я рассеянно, думая о чем-то своем. — С чего это ты так решил? — поинтересовался дядька. — Ты долго разговаривал с ним, и вы улыбались, — пожал плечами я. — Он учился вместе с дедушкой Эндиром. По-моему, он хорошо к нему относился. Да и мне он понравился. — Алиас не был его другом. И был намного моложе его: учились они в разных классах. Он очень опасный человек, Ултер. Послушай меня, — наклонился ко мне дядька. — Опасайся его! Не верь ему! Он меняет маски — как дышит. Он показался тебе добрым школьным приятелем Эндира? Таких масок у него полные сундуки! — Остах покрутил головой, надеясь найти взглядом Алиаса. Но не нашел. — Мы так и не поняли, как после падения Векса он смог стать Голосом Империи! И нынешний наместник, Сивен Грис, его на дух не переносит. — Как это? — заинтересованно спросил я. «Жаль все это слышать про имперца. Мужик только-только начинал мне нравиться». — А вот так! Формально Голос Империи наместнику не подчиняется! Докладывает, это не сомневайся, но не подчиняется! Во всех этих службах имперских и кто кому чего должен — сам клибб ногу сломит. «Бюрократия — она такая», — мысленно согласился я. — Но не это главное, парень. — Голос Остаха стал тяжелым. — Гимтар считает, что именно Алиас Фугг отравил Эндира! — Что?! — вскрикнул я. — То! — сказал Остах, положив мне руку на плечо. — Твоего деда отравили, в этом нет сомнений. А вот кто это сделал — достоверно мы так и не смогли узнать. «Что же вы за игры такие ведете, в которых травят правителей? И в какой переплет я попал?» Глава 7 Ултер Ултер старался, чтобы никто не видел, как у него болят руки. На левой ладони саднили сбитые костяшки, особенно над мизинцем и безымянным. После драки их промыли и смазали какой-то липкой дрянью. Стоило ими задеть что-то, как всю ладонь словно обжигало. А вот правая рука вчера выглядела совершенно обычной. Вот и диду Гимтар осмотрел ее и все. Спросил, не болит ли? А она не болела! Совсем. Ее и не стали лечить. А зачем лечить, если она здоровая… Но когда Ултер проснулся утром, ладонь распухла и появился синяк. И рукой стало больно двигать. Но Ултер никому ничего не сказал. Зачем его лечить, когда он уезжает из дома? Пока Бык вчера вез его домой, он все вытянул из Ултера. Так и спросил: «Ты чего на этого дурака набросился?» Тогда Ултер и рассказал. А Бык потрепал его по волосам и сказал: «Молодец, Левый! За брата встать — святое. Надо было и мне ему наподдать за Правого!» Только это он зря! Он же быка с ног свалил, когда маленький был! А сейчас этого Мереха одним пальцем убьет и не заметит! Ултер так ему и сказал, они посмеялись даже. Но дома, после ужина, его вызвал к себе отец. Быка там не было, а вот диду Гимтар был. Отец молчал, только вино пил, а диду начал говорить… И такого наговорил!.. И что гость не может бить ни рабов, ни слуг, ни детей хозяина дома. И что Мать Предков печалится, и что честь дана задета… Ултер стоял посередине комнаты перед столом, заставленным тарелками, кубками и кувшинами. Все, кто ужинал, ушли, а отец с танасом остались. Дан сидел на своем большом кресле с высокой спинкой, а Гимтар стоял сбоку от стола, поближе к мальчику. Ултер смотрел на пол и разглядывал мозаичный рисунок. Рисунок был знаком до последней черточки. На нем голая женщина поила коня в ручье. Диду Гимтар продолжал ругаться. «А зато я знаю, что тебя твой папа Хродвиг порол», — подумал тогда Ултер. Но вслух не сказал, конечно. Сдержался. Но когда услышал, что в наказание его отправляют вместе со старым Хродвигом в горы, не сдержался от такой несправедливости и закричал: — Мерех обзывал брата калекой!