— Ты путаешь, — поправил его Алиас. — Мы вспомнили именно второй случай. А впервые мы встретились, когда ночью вы ввалились пьяными в виллу Векса и переполошили всех слуг. Выкинули в окно управляющего, который пытался вас утихомирить. Бедняга разодрал морду о розовый куст и сломал руку. — Да быть того не может! — искренне воскликнул Остах. Такие подробности об увечьях управляющего, косоглазого Эта, мир его праху, он узнал впервые. — А утром, — продолжал Алиас, — главный послал меня к Эндиру, дабы тот к полудню явился к нему. Перегар в комнате был такой, что я чуть не захмелел, — хмыкнул Алиас. «Да, уж. Молодое вино — оно такое…» — Остах прекрасно помнил то утро, когда этот лопоухий бледный парень с испачканными чернилами ладонями зашел в их комнату… Вилла Векса Кнея Много лет назад — А-а-а! Кто прилетел к нам! Муха! — захохотал Эндир. — И что ты принес нам на своих крылышках, Муха? — Сиятельнейший Векс Кней велит тебе, Эндир, не позднее полудня явиться к нему, — уставившись в стену напротив, ломающимся баском строго произнес паренек. — Сиятельнейший Векс велит мне? — продолжал веселиться Эндир. — Или старик сказал: «Пусть этот балбес придет к полудню, как проспится»? Паренек покраснел. И оттопыренные уши покраснели тоже. Остах понял, что примерно так дело и обстояло. Последнее слово тем не менее лопоухий постарался оставить за собой: — Не позднее полудня! Запомни, Эндир. Посыльный развернулся и двинулся прочь. — Куда, Муха?! Принеси кувшин воды. Алиас, не дай погибнуть товарищу! Воды! — Вопли остались без ответа. — Муха, смотрю, ненадолго засидится в писарях. Старик уже и мелкие поручения ему дает, — задумчиво констатировал Эндир. — А почему Муха? — спросил Остах, растирая помятое со сна лицо. — Моя вина, — дурашливо поклонился Эндир. — Когда я впервые прибыл в столь хорошо знакомый нам город Атриан и был столь юн, что даже не ведал, по какому назначению можно использовать некоторые члены своего тела… Остах фыркнул и заржал. Эндир хочет пошутить. Ну-ну… — …то первым, кого я увидел, едва миновал дворцовую ограду, был милый лопоухий мальчонка, что встречал меня у ворот. Когда сопровождающие меня взрослые, обрадованные окончанием длинной дороги и долгожданным прибытием, занялись животными и поклажей, сей юный отрок, подойдя ко мне, отозвал в сторону. Влекомый любопытством, я оказался в дивном саду. И там, под старой яблоней, усыпанной тяжелыми плодами, этот ребенок, этот первый имперский ребенок, кого я видел столь близко, спросил меня своим тоненьким голоском, доверительно склоняясь к моему уху… Во время всего рассказа Эндир бегал по комнате, то изображая себя самого, вертящего по сторонам головой от изумления, то имперского мальчика, сложившего руки перед грудью. Сейчас же Эндир маленькими шажками приблизился к Остаху, лежащему на кровати, нагнулся прямо к нему и пропищал писклявым голоском: — А правда, что все горцы задницу пальцем вытирают? Остах заржал и смеялся так, что заныли мышцы живота. Эндир сидел рядом и тоже хохотал. — Что, взаправду?.. Не врешь?.. — между приступами смеха просипел Остах. — Правда, — закивал Эндир, — не вру. — И замотал головой, не в силах больше говорить. — И что ты? — отсмеявшись и вытирая слезы, спросил Остах. — А что я? Я тогда по-имперски мало разговаривал. Учитель у меня хороший был, но говорить-то не с кем. Так он мне этот вопрос два раза повторил, прежде чем до меня дошло. — А когда дошло? — Крикнул: «Прихлопну, как муху!», в гневе так коверкая имперские слова, что вся местная шантрапа, что в кустах пряталась, от смеха чуть не лопнула. — Неужто только крикнул, и все? — не поверил Остах. — Нет, конечно. По уху ему врезал. Шантрапа, обрадованная, из кустов сразу ко мне кинулась: мол, что, не успел приехать, а уже маленьких обижаешь?.. — А ты сразу в зубы, — кивнул Остах, хорошо знающий нрав своего друга. — А я в зубы, — согласился приятель. — Они меня повалили и месить начали. Я нож достал, одному в ногу воткнул, второму чуть ухо не отрезал. Они ж и думать не думали, что у мальчишки нож может быть… Потом разняли нас. — А дальше? — Дальше? — переспросил Эндир. — Тот, которому я чуть ухо не отсек, оказался сыном наместника, Тьором. Сдружились мы с ним. Ну да ты его знаешь… А Муху все передразнивали моей коверканной фразой. Так и приклеилось — Муха. Да он и не обижался. Безобидный парень. Эндир громко хлопнул в ладоши и поднялся с кровати. Обычно хлопком он подводил черту разговору, а за этим, как правило, следовало решение. Привычка эта осталась у него до конца дней. — Хорошо посмеялись, — подытожил он. — И голова теперь не болит. Меня Старик опекает, так что пожурит и отпустит. А тебе наши подвиги просто так с рук не сойдут. Старик тебя накажет, чтобы мне урок преподать. — Накажет? И пусть, — пожал плечами Остах. — Не впервой мне с поротой спиной ходить. — А на кресте вниз головой висеть не приходилось? Или с зашитым ртом у столба сидеть на перекрестке? Остах замотал головой. — Так что слушай меня, Остах. Ты помнишь тот дом, где вчера гуляли? — Нет, — посерьезнел вслед за покровителем Остах. Висеть вниз головой ему не хотелось. — Темно же было, и в селе этом вашем я первый раз… — Понятно, — оборвал его Эндир. — Значит, так… — он задумался. И с досадой произнес: — Когда ты уже язык выучишь? — Да это ж весь рот себе переломать можно! — воскликнул Остах. Тема была наболевшая. — Этот ваш гворч… Эндир подошел и коротко, без замаха, ткнул костяшкой указательного пальца Остаха в грудь. Мышца сразу онемела. Остах осекся на полуслове. — Запомни, — жестко сказал ему Эндир. — Мой язык — дорча. Это, — он махнул рукой себе за спину, — мои земли. Земли дорча. И вскоре я возьму власть. И ты встанешь рядом. Это не было вопросом. Остах кивнул. — Сейчас ты вылезешь в окно, пройдешь по дорожке через сад. Пересечешь ограду поместья и двинешься в сторону гор, к селу. Иди уверенно, как будто спешишь с поручением. В селе найдешь дом старейшины. Он в самом центре села, у площади. Ты будешь повторять, как глупый ребенок: «Дорча, Эндир, Гимтар». Повтори. — Дорча, Эндир, Гимтар, — обреченно повторил Остах. — Когда будешь говорить «Эндир», укажешь на виллу. А «Гимтар» будет вопросом. Покажи. — Дорча, — сказал Остах. Возражать он даже не пытался. — Эндир, — он показал себе за плечо. И спросил: — Гимтар? — Хорошо. Когда найдешь брата, расскажешь ему все. Он укроет тебя. Пока не выучишь язык, не появляйся. — Что?.. — Вот этого Остах точно не ожидал. Это ж насколько все затянется! — Когда я вновь увижу тебя, ты скажешь мне… — и он произнес длинную фразу по-горски. И перевел: — Густой туман накидкой белой лежит на склонах. Сияет снег седою гривой на горном пике. Бездонна мудрость, как пасть ущелья. Запомнил? Остах пошевелил губами. Эндир повторил еще раз, и Остах кивнул. — Тогда ступай. — Эндир хлопнул его по плечу. — Вспомнил? — спросил Алиас Фугг. Остах вынырнул из воспоминаний и кивнул. — Вспомнил. Я многое помню и многое знаю, Муха. — Те, кто много знают, живут или очень хорошо, или очень недолго. — Имперец потрепал своего скакуна между ушами. — Как ты живешь, Остах? «Клиббово проклятье! Это разговор для Гимтара, не для меня. Я начинаю гневаться, а это плохо!» — подумал Остах. — Ты много лет работал со словами, Алиас. Переписывал, писал, передавал слова от одного к другому… — начал Остах. Алиас с интересом склонил голову к плечу. Остах продолжал: — А я работал ножом. Тесаком. — Он хлопнул рукой по ножнам. — Не словами. Я не мастак говорить, Алиас. — Ты излагаешь свои мысли весьма ясно. — Вот именно: ясно. Я ясно говорю тебе, Алиас: про тебя мне Законник рассказывал многое. Может быть, все. — Все? — вскинул брови Алиас. — Как интересно…