«Ох уж мне этот фольклор… Все дели на два, если не на три. Но интересно». Колеса арбы вновь стали оказывать на меня гипнотическое действие, и, уже засыпая, я сонно спросил Батара: — Так ты пайгал или дорча? — Я!.. — вскинулся он, возмущенный, оборачиваясь. Но, увидев, что я почти уже сплю, добавил миролюбиво: — Я дорча, Оли. Но мама у меня из пайгал. Проснулся я оттого, что мы остановились. Я приподнялся на локте и увидел, что дорога идет через мелководную в этом месте речку. Из-за брода караван вытянулся в ниточку, и образовался небольшой затор из повозок. Увидев, что я проснулся, Барат махнул кому-то рукой. — Буддал подъезжал, хотел говорить с тобой. Увидел, что спишь, — уехал. Просил позвать, когда проснешься. Я увидел, как ко мне приближается Буддал верхом на тонконогом скакуне. «И моего Буцефала тоже везут где-то. Хоть бы дали погладить… Когда же я теперь смогу на него сесть? — подумал я, с удивлением отметив про себя, что скучаю по коню. Скучать скучаю, а ведь даже имени у коня нет. Или обычай такой, что „детскому“ коню имя не положено?» Буддал приблизился, как-то странно сидя в седле. — Здравствуй, Олтер, — сказал он, остановив коня. «Виделись же уже сегодня». — Здравствуй, Буддал Нест, — поддержал его торжественный тон я. — Еще вчера я хотел сделать тебе подарок, — произнес купец, посматривая на мой кинжал, лежащий со мной рядом. Увидев, что я поймал его взгляд, он улыбнулся и пояснил: — Но не успел. Мы как-то так быстро разошлись… «Ага. Увидел, что наследнику стали подарки делать, и засуетился — побоялся последним оказаться. И что же ты можешь подарить увечному? Меч? Книгу? От книг я бы не отказался. Вот только читать толком Олтер еще не научился. Но это дело наживное». Буддал неловко заерзал в седле, нелепо изогнулся, поворачиваясь назад, и достал из-за пазухи белый комочек. — Кролик?! — не сдержав удивления, воскликнул я. — Кролик?.. — опять захохотал Ливси. — Нет, Олтер, это не кролик. Это твой друг на долгие годы. В далекой стране за морем эти собаки ценятся за свою преданность. Пока он еще слишком мал и не успел понять, кто его хозяин. Но стоит тебе покормить его седмицу-другую, и он привяжется к тебе на всю жизнь. — А какой он будет, когда вырастет? — спросил я с интересом. — Это мне неизвестно, — виновато пожал плечами Буддал. — Мой товарищ по торговым делам привез суку из-за моря, которую ему продали за баснословные деньги. Собака оказалась непраздной и через два месяца ощенилась. Мой младший сын Фиддал случайно увидел выводок и выпросил себе одного. И одного я взял себе. «Вот заливает. Подцепил где-то дворнягу и теперь развешивает лапшу на уши бедному мальчишке». Я взял на руки крохотный комочек. Комочек заскулил и попытался залезть ко мне под мышку. — Чего же ты боишься? — ласково спросил я его. — Трусишка!.. И засмеялся. — Точно! — воскликнул я. — Трусишка — кролик! Я назову его Кролик — Кайхур! — Вообще-то поговаривают, что это весьма свирепая порода, — неодобрительно заметил купец. — И уши у него маленькие, а не большие, как у кролика. — Это моя собака? — спросил я его. — Твоя, — был вынужден согласиться Буддал. — И я могу назвать ее как хочу? — задал следующий вопрос я. — Можешь, — кивнул купец. — Но… — Значит, буду звать его Кайхуром, — не слушая возражений, громко сказал я и поднял щенка высоко над головой. Барат, услышав знакомое слово, обернулся, посмотрел на щенка в моих руках и рассмеялся. — Вот уже и люди смеются… — забурчал купец. Видимо, недоволен, как отнеслись к его подарку. А нечего дворняг всяких подсовывать! — Мой младший сын Фиддал назвал своего пса Хиндурином — Лютым. Ты, кстати, сможешь с ним познакомиться. Он будет учиться в одной с тобой школе и жить там же. — С кем? С этим Хиндурином? — спросил я собеседника. — Нет же! С Фиддалом, моим младшим сыном. В этом году он также поступил в школу наместника. «Так вот где собака порылась… Понятно. Куй железо, не отходя от кассы, — и расположением возможного будущего правителя Дорчариан заручиться, и дружбой с сынишкой. Дальновидно». Вытащив щенка из-под мышки, я приблизил его мордашку к своему лицу. Щенок был весь белый, а глаза — красноватые. «Ну точно — кролик. Альбинос, блин». Щенок чихнул и лизнул меня в кончик носа. — Вот и подружились, — удовлетворенно сказал торговец, хлопнув коня по шее. Отъезжая, он сказал: — Увидимся за ужином, Олтер. — Спасибо, Буддал! — крикнул я ему в спину. Не оборачиваясь и не прекращая движения, купец поднял руку и помахал мне. Как только он удалился на достаточное расстояние, Барат прокомментировал: — Ну и уродец! Надо этого ублюдка утопить, пока не поздно. У пайгалов… Щенок тявкнул. Точнее, попытался тявкнуть. Вышел какой-то сип. «Сообразительный собакен», — подумал я, прижимая Кайхура к груди. — Нет, Барат. Это подарок. А подарки не топят. Щенок завозился в моих объятиях на груди, мило зевнул во всю пасть и задремал. Мы тронулись. Я тоже пригрелся и вздремнул. Тем временем мы преодолели широкий, но мелкий брод. В окружающем мире, казалось, ничего не изменилось — шумели все те же деревья, щебетали все те же птицы, все та же дорога расстилалась под колесами. И все это было так, но было верно и другое: мы ехали по иной земле, здесь звучал иной язык и действовали иные законы. Не было ни постов, ни таможен, ни трактира, ни пограничного столба или межи — никакого знака, но все, включая малолетнего Олтера, знали, что, преодолев брод на Джуре, мы въехали на территорию Империи. Остах — Приветствую тебя, Голос Империи в землях Дорчариан! — на безупречном имперском произнес Остах, подъезжая к едущему поодаль от остальных Алиасу Фугу. Скрываться под личиной горца не имело смысла. Уже не раз и не два имперец давал понять: он не верит в то, что Остах горец. Что ж, Остах был согласен с тем, что эту партию он проиграл, но игра-то продолжалась… Теперь он делал свой первый ход в новой партии. Быть может, Гимтар с интересом продолжил бы прежнюю игру как ни в чем не бывало — его-то как раз не смущали условности, недомолвки, долгоиграющие интриги. Но Остах был не таков. И потому он выждал момент, когда имперец ехал на своем скакуне один, и обратился к нему. Алиас посмотрел на него долгим взглядом — лошади перешли на шаг, двигаясь рядом — и коротко усмехнулся. — Надоело притворяться, Остах? — спросил он. — Так ты знаешь меня? — прозвучало вопросом на вопрос. — Любишь прямые вопросы… — задумчиво, словно рассуждая сам с собой, произнес имперец, — и предполагаешь, что получишь прямые ответы… «Да, Отец Глубин и все его рачьи дети тебе в задницу! Да! Прямые вопросы и прямые ответы». Однако годы, проведенные с Эндиром, а потом — с Гимтаром, даром не прошли. Он промолчал. — Давай попробуем, — не дождавшись ответа, кивнул Алиас. — Я видел тебя дважды… «Вот это память! Сукин сын, столько лет прошло!..» — Дважды? Один раз я помню. Это было в столичном борделе, где мы столкнулись нос к носу. И это был самый дорогой бордель в самом дорогом городе Империи! Помню, я подумал тогда: откуда у курьера такие деньги? — Я уже не был курьером, — без труда парировал Алиас. Вел он беседу легко и непринужденно, казалось, наслаждаясь общением. — И был там по делам главного. А вот на какие деньги забавлялись вы с Эндиром? В те годы он ведь жил на пансион, что выплачивала ему Империя, или я что-то путаю? «Мы жили на деньги, которые могли вытащить из Империи любыми способами. Любыми!» — Ты сказал, что мы встречались дважды, — ушел от ответа Остах. — И первый мы вспомнили. Какой же второй?