И тут произошло сразу множество событий. «Своего» лучника я теперь видел сбоку и со спины, почти на грани зрения. Он подобрался к краю прогалины и замер. Неожиданно среди хора распевшихся утренних пичуг прозвучало уханье совы, резанув по уху. — Ради Матери Предков, парень, лежи камнем!.. — прохрипел Остах, стиснув мне рукой шею. «Больно, черт ты старый!» На стоящую фигуру лучника, который, услышав сигнал, вскинул лук, с дерева упало темное пятно. Остах перестал придавливать меня к земле и только шипел яростным шепотом: — Живьем, Барат, живьем!.. — от переполнявшей его энергии Остах скреб пальцами по прошлогодней листве. — Вот сучонок, пайгальское семя, опять на верхотуру забрался! Медузу тебе в мошонку, что творишь! Как ты глотку режешь, хайлендер недоношенный!.. — Остах закусил губу, чтоб не заорать. «Эк моего воспитателя разбирает! Ему самому ножом помахать охота, да я мешаю». Фигура тем временем, встав во весь рост, подняла руку с коротким клинком, и — «Дор-рррча! Дор-рррча!!!» — раздался боевой клич. От его вопля все лесные певцы мигом замолчали. На мгновенье упала тишина, в которой слышны были щелчки спускаемой тетивы. А потом звуки посыпались лавиной — вопли, крики, проклятия, ржание лошадей. — К оружию! — закричал кто-то. — Дорча! Дорча! — заухало недалеко. — Лежи камнем! — уже не скрываясь, крикнул мне в лицо Остах. И, вскочив, побежал к Барату. Сердце у меня билось так, что кровь прилила к голове, в висках бухало молотом, закладывая уши. А в голове дурацким хороводом металась по кругу одна и та же мысль: «Убежал и даже ножа не оставил… И даже ножа не оставил…» — и глупая обида на оставившего меня одного дядьку. Опять мальчишка на волю вырвался. С этим что-то надо делать. В подавляющем большинстве случаев вел партию я. Десятилетний мальчик не то чтобы затаился во мне — нет, подобного шизофренического раздвоения сознания у меня не наблюдалось. Просто я стал Ултером (хоть он теперь Олтер), мальчик стал Антоном, а мы стали единым целым. Но в моменты сильного эмоционального потрясения реакции маленького мальчика вырывались и не знали удержу. С одной стороны, меня это здорово выручало, с другой — как сейчас, например, — мешало. Подавив панику, я взял себя в руки. Кровь в ушах перестала так сильно шуметь, и я услышал звон железа. Все-таки дошло дело до рукопашной. Значит, планы нападавших сорваны? А может, напротив, они дорезают сейчас ополоумевший со сна лагерь, а затем начнут потрошить купеческое добро? Потом, если не наткнутся на сжавшегося от ужаса в комок десятилетнего мальчишку в кустах, растащат это добро по своим разбойничьим норам. Помереть от жажды мне не грозит — до речки я доползу и на руках. Потом остается только выползти на место побоища и ждать, кто на него пожалует следующим… Все эти мысли промелькнули у меня за какие-то мгновения. А тем временем я наблюдал, как подбежавший к Барату Остах с размаху залепил ему справа, отчего у того мотнулась голова. Что-то коротко ему прокричав, он махнул рукой в мою сторону и для ускорения хлопнул парня по спине. Барат, не оборачиваясь, рванул в мою сторону. Бежал он, вертя головой. «Не понял толком, где я», — догадался я. Подняв руку из-под бурки, я помахал. Взгляд Барата тут же зацепил движение, и, обрадованный, он припустил еще быстрее. Чудом умудрившись не вляпаться в мою кучу, он опустился на бурку рядом со мной. — Залезай под бурку, — скомандовал я. — Чего? — ошалело спросил парень. Левое ухо у него наливалось красным. «Оглох, что ли? Или не отошел еще от схватки?» — Под бурку, она темная, и нас не видно, — объяснил я ему. — Для маскировки. — Для маскировки… — с пониманием протянул Барат, отодвигаясь и залезая под бурку. В руках он продолжал сжимать окровавленный кинжал и при этом двигался так ловко, словно тот был продолжением руки. — Кто они? Их много? — спросил я. — Тихо! — приподнял руку с раскрытой ладонью Барат. — Лежим и слушаем! «Что? Снова лежать и слушать?..» Лежали мы недолго. Мою разыгравшуюся фантазию о кровавой сече на поляне прервал бегущий в нашу сторону человек. Бежал он быстро, не скрываясь, сучья летели у него из-под ног во все стороны. По-видимому, парень несся вперед, не разбирая дороги. Возможности разглядеть, кто это — свой или чужой, не было ни малейшей. Через пару мгновений нам доведется узнать, оббежит этот лось наше убежище по дуге или ломанется насквозь. И что-то мне подсказывало, что скорее последнее. «И даже нож не оставил», — теперь уже без всякой паники с сожалением подумал я, взглянув на Барата. Тот подобрался. Кончик кинжала, который он держал перед собой почти над самой землей, слегка подрагивал. Бегущий приблизился. Традиционная овечья безрукавка. Шаровары, заправленные в мягкие сапоги. Широкая лента на лбу, удерживающая длинные волосы. И небольшой топорик на длинной рукояти в правой руке, который он держал на излете, как дубину, направив в землю. Вот он вломился в подлесок, взметнулась бурка, навстречу ему кинулся Барат. Короткий укол кинжалом, отскок назад и влево. Бежавший по инерции сделал еще пару шагов и, даже не успев вскинуть руки, рухнул на землю, заливая ее кровью. Гортань у него была вскрыта. Подергавшись и посучив ногами, он затих. Откинутый смертельными конвульсиями топор валялся в шаге от моей головы. Барат опустился рядом с поверженным и, глядя то на меня, то на труп, тоскливо произнес: — И этого — наглухо. Опять меня накажет, что не живьем взял… Ну что поделать? Ведь сам учил меня… В шею, чтоб наверняка. — Потом, видимо о чем-то вспомнив, он отодвинул меня подальше от расплывающейся лужи крови, вновь примостив на бурку. Мы сели лицом к тому месту, откуда выбежал бедолага. — Ты как, Оли? — спросил меня Барат. — Живой? Думал он при этом о чем-то своем. Его глаза обшаривали местность перед нами. — Живой, — пискляво ответил я. — Дя-я-ядька-а-а Оста-а-ах мне даже но-о-ожа не оста-а-ави-и-ил!.. Ну что ты будешь делать! Опять разревелся, сопли распустил. Хотя чего уж там, страшно было не на шутку. — Тихо! — цыкнул на меня Барат. «Да что они заладили все — тихо да тихо! Я маленький, и мне страшно, мать вашу за ногу!» Барат сам испугался того, как он прикрикнул на наследника. — Держи, — сказал он, протягивая мне свой кинжал. Протерев его перед этим о безрукавку убитого и взяв себе его топор. — Это мне?.. — ошарашенно спросил я. Плач как рукой сняло. — Тебе, Олтер, — серьезно кивнул Барат. — Тебе нужен нож? Возьми мой, это честь для меня. — Спасибо, — не стал отнекиваться я. Кинжал для меня был явно большим и слишком громоздким, но отказаться было выше моих мальчишеских сил. — Спасибо, Барат! — Что уж там, — улыбнулся он. И добавил: — По-моему, все кончилось. Он еще раз прислушался, и мы услышали победный крик. «Дорчариан! Дорчариан!» — орали несколько глоток. — Ты спрашивал, кто они? — спросил меня Барат. — Не знаю, как другие, а он, — нагнулся над убитым и сорвал с его головы цветную вышитую налобную повязку, — гворча. Предатель, — сплюнул на землю парень. «Гворча», «предатели» и «изменники» в памяти Олтера становились в один ряд. Мальчик знал с самого раннего детства, что гворча — злые и опасные люди, которых стоит опасаться. Когда взрослые при нем с братом изредка произносили «гворча», то всегда так же сплевывали на землю, как только что Барат. Как будто осквернили уста этим словом и, сплюнув, таким образом очищались от заразы. Однако конкретных деталей в моей новой памяти относительно предательства этих самых гворча не хранилось. Мы услышали переливчатый свист. На том месте, где раньше Барат убил лучника, стоял кто-то, призывно взмахивая рукой. По-моему, это был Остах. Также к нам бежал тот парень, что спал у двери шатра. Подол его безрукавки был заляпан кровью. Подбежав, он посмотрел на меня, повернулся и заорал: — Хорошо! Живой! «Чего уж хорошего. Сходил покакать, блин…» — Ты как, брат? — спросил подбежавший Барата. — Ни царапины, — довольно ответил ему тот и спросил в ответ: — А ты? — и кивнул на испачканную кровью безрукавку. — Пустое, — махнул рукой Йолташ. — Прижали меня крепко. Но учитель со спины напал. Помог, вдвоем мы их тут же взяли. — Живьем? — поинтересовался Барат. — Какое там… Мне показалось или Барат победно на меня посмотрел? — Один недобиток ничего толком сказать не успел: похаркал кровью и кончился. — Учитель злится? — спросил Барат. — Его не поймешь, — пожал плечами Йолташ. — Рычит, конечно, но так… Для порядку… — Йолташ!!! — прервал их далекий вопль. Пригнув головы, парни тут же подхватили меня и побежали к поляне. — Это он тебя? — кивнул на красное ухо брата Йолташ. — Ага, — на бегу ответил Барат. — За то, что живьем не взял. «Вот и информация подоспела. Йолташ и Барат — братья, а Остах, значится, их учитель. Ножевого боя, как я полагаю». Насколько мастерски Остах владел своим страшным тесаком, который предпочитал мечу или топору, Олтер не знал. Но ножевому бою близнецов учил именно дядька, из чего следовало, что и братьев Барата с Йолташем он учит тому же. — Жив? — коротко спросил меня Остах, вперив в меня требовательный взгляд. — Да, — кивнул я. — А это что? — недоуменно спросил дядька, увидев у меня кинжал. Даже шаг вперед сделал. — Барат подарил. Мне одному было страшно без ножа. А он подарил, — сбивчиво начал объяснять я. — Не подходит, — сказал Остах. — Не по руке, слишком тяжелый… — Но, увидев, как я двумя руками прижал кинжал к себе, остановился. Повернулся и посмотрел на Барата.