Мое сердце падает. Тошнотворное ощущение в животе скручивается, а желчь ползет вверх по горлу. Эта трещина в моем сердце ? Она распространяется. Боль в груди ? Она усиливается. — Вы отсылаете меня ? Ее лицо разбивается, и слеза выскальзывает. — Я не знаю, что еще делать. Мои собственные слезы начинают проливаться. Пошатываясь, я встаю из-за стола и прищуриваюсь. Ярость кипит под поверхностью, кипит в моих венах. — Ты могла бы попробовать стать матерью. Вы оба могли бы попробовать стать родителями, потому что это была моя сестра. Вы не единственные, кто скорбит и запутался. С этими резкими словами я поворачиваюсь и бегу наверх. Я собираю чемодан, не зная, как долго мне придется оставаться с бабушкой и дедушкой. Все это время я чувствую, как мое сердце разбивается. Осколки рассыпались на пол, они теперь неузнаваемы, так что нет смысла собирать их обратно. Бесконечная пустота заполняет мою грудь. Она режет мое сердце болью и закупоривает легкие льдом. Я продолжаю закрывать глаза, желая проснуться, и что все это закончится. Я хочу, чтобы все это было сном, больной шуткой, которую я могу оставить позади. Я ругаю себя за то, что за эти годы мы с Мэдисон потеряли друг друга. Почему я позволяла ей чувствовать, что она лучше меня ? Почему я не старалась больше ? Мы были сестрами, и никакое плохое отношение не могло этого изменить. А теперь, теперь она ушла, не имея ни малейшего шанса вернуться. Мэдисон всегда лучше справлялась с неприятными ситуациями. Она умела работать с толпой и могла убедить кого угодно в чем угодно. Она была харизматичный и всегда душой компании. А я, с другой стороны, нет. Это очевидно даже сейчас — ведь мне никто не верит. Когда внизу раздается звонок в дверь, я не встаю со своего места на кровати; вместо этого я смотрю на стену, гадая, что будет дальше. Что, если мне никто не поверит ? Конечно, я не могу быть обвинённой в чем-то без доказательств. Что я вообще говорю ? Какого черта я беспокоюсь об этом после того, как мою сестру убили ? Мне не нужно беспокоиться ни о чем из этого. Я должна оплакивать смерть сестры в мире, а не... Легкий стук в дверь спальни вырывает меня из раздумий. Я медленно выпрямляюсь в сидячее положение как раз в тот момент, когда мой дедушка выглядывает из-за двери. В свои семьдесят два года мой дед по-прежнему красив, как всегда. Его обаятельная личность и забавные шутки именно то, в чем я сейчас нуждаюсь. При одном взгляде на него, одетого в свой обычный фланелевый пиджак, я чуть не плачу. Его фигура плывет передо мной, когда он проскальзывает в мою спальню и тихо закрывает за собой дверь. — Дедушка, — выдыхаю я, окончательно проигрывая битву со своими эмоциями. — Ш-ш-ш, Арахис. Он опускается на край кровати рядом со мной, и я придвигаюсь ближе, желая почувствовать его силу и тепло его присутствия. Его запах поражает меня первым делом. Это смесь ментола для его артрита и геля для волос. Взяв мою руку в свою, дедушка сжимает ее, и я смотрю на его костлявые, обветренные руки, позволяя слезам проложить горячие дорожки по щекам. — Они мне не верят. Я не знаю, что происходит, но мне никто не верит. — Им больно, Маккензи. Так же, как и тебе. Мы все по-разному переживаем боль. Моя нижняя губа дико дрожит. — Он накричал на меня за то, что я была в ее комнате. Я просто... Мне нужно было чувствовать себя рядом с ней, потому что... п-потому что я не могу поверить, что это правда. Я все еще надеюсь, что проснусь, и все будет кончено. Я все еще надеюсь, что открою глаза, и она будет там, в своей комнате. Мой дедушка тяжело вздыхает, что заставляет меня посмотреть на него. Сначала я не поняла, но теперь вижу, что он плачет. Я могу только представить, как тяжело моей бабушке. — Ну, твой отец всегда был идиотом, — ворчит он, ссылаясь на то, что никогда по-настоящему не одобрял моего отца для своей дочери. — Но это реально. Это трагедия, с которой нам всем придется иметь дело всю оставшуюся жизнь, Маккензи. Это никуда не денется. Я смотрю вниз, и слезы капают мне на джинсы. — Я знаю, — шепчу я дрожащим голосом. — Я даже не успела с ней попрощаться. — Мало кто успел, — он задумчиво замолкает. — Как насчет того, чтобы дать твоим маме и папе передохнуть, а ты пока побудешь со мной и бабушкой ? Пока мы не разберемся во всем этом. Я киваю, поднимаясь на ноги одновременно с ним. Я начинаю тянуться к чемодану, но останавливаюсь, сжимая ручку. — Ты ведь веришь мне, Желе ? — Арахис, — говорит он, притягивая меня к себе. — Я всегда буду тебе верить. Всегда. Я следую за дедушкой вниз по лестнице, мой багаж грохочет на каждой ступеньке. Шёпот. Я уже представляю, о чем моя мама говорит со своей мамой, моей бабушкой. Не знаю, что нам теперь делать. В каком направлении должны двигаться. Все, что я знаю, это то, что я зла. Так зла на всех. На родителей за то, что не поверили мне. На Мэдисон за то, что пошла на скалу, когда должна была быть я. На этих ублюдков за то, что забрали мою сестру, за то, что разрушили всю мою жизнь, и за то, что украли еще одну жизнь слишком рано. Вместо того чтобы попрощаться с мамой и папой, я выкатываю чемоданы на улицу и жду у Субару. Может, время вдали друг от друга то, что нам нужно. Я знаю, что им нелегко смотреть на меня. Я даже не могу смотреть на себя в зеркало, не видя уменьшенную версию Мэдисон. Мои бабушка и дедушка живут недалеко от нас, так что поездка к ним не займет много времени. На самом деле всего лишь пятнадцать минут езды. Когда мы выезжаем на главную улицу, ведущую к их дому, я оживляюсь, вытирая тихие слезы, текущие по моему лицу. Не знаю, как это вылетело у меня из головы, но вылетело. Когда мы поворачиваем и едем по их улице, мое сердце колотится в груди. Мои глаза не отрываются от окна, высматривая двухэтажный дом. Он всего через дорогу и через четыре дома от моих бабушки и дедушки, но он там. В отличие от остальных членов королевской семьи, Маркус Уайтхорн не живет в доме, напоминающем чертов особняк. Вместо этого он живет здесь, вместе с остальным нормальным населением Ферндейла. Его отец, мистер Уайтхорн, один из отцов-основателей, и судя по тому, что я слышала, он полный придурок. Он бросил мать Маркуса много лет назад ради своей помощницы, которая на двадцать лет моложе его. Наверное, во время развода Маркус решил остаться с матерью, а не с отцом в большом особняке на другой стороне холма. Не то чтобы я его виню. Если бы моя мачеха была всего на несколько лет старше меня, я бы тоже хотела уйти. Мои глаза сужаются, когда мы медленно проезжаем перед его двухэтажным домом, ища любые доказательства того, что там кто-то есть. Свет выключен, и ни одной машины на подъездной дорожке. Ярость бушует во мне, захлестывая напряженное тело, пока я прокручиваю события вчерашнего утра. То, как они так бессердечно оттолкнули меня, когда я потребовала правды. То, как они унижали меня. Дом исчезает из моего поля зрения, когда мы подъезжаем к дому бабушки и дедушки, но я быстро выхожу и осматриваюсь. Мои губы сжимаются в мрачную линию, и я стискиваю зубы. Боль и гнев нарастают, кипя на поверхности. Единственное, что возвращает меня назад, это мягкий, грустный голос. — Давай, детка. Давай зайдем внутрь. Я следую за бабушкой, ни разу не выпуская из виду резиденцию Уайтхорна. Мой желудок урчит, но каждый раз, когда я встаю, чтобы поесть, я теряю аппетит. Это неправильно. Я не заслуживаю приличной еды. Почему я должна есть, когда моя сестра больше не может ? Остаток вечера я провела в основном в одиночестве. Бабушка с дедушкой пытались заставить меня поесть, но от одной только мысли о еде меня тошнило. Сейчас уже ночь. Луна светит в окно гостевой комнаты, отбрасывая темные, мрачные тени на стены и пол. Я лежу в постели и плачу, как мне кажется, весь день. Кажется, у меня больше не осталось слез, но потом я сама удивляюсь. Все, что действительно нужно, это одно воспоминание с Мэдисон, чтобы превратить меня в рыдающее месиво. Тупо глядя в окно, я замечаю на другой стороне улицы что-то странное. Я быстро моргаю, разгоняя пелену тумана перед глазами, и порывисто вскакиваю на ноги, подбегая к подоконнику. Джип Маркуса заезжает на подъездную дорожку, и он выходит. Совершенно один. Мои руки сжимают подоконник. Не знаю, что заставляет меня это делать, но прежде чем я успеваю подумать, я открываю один из своих чемоданов, достаю свитер, а затем надеваю пару кроссовок. Я не утруждаю себя тем, чтобы войти через парадную дверь. Дело не в том, что я тайком убегаю или прячусь от бабушки с дедушкой, но после всего произошедшего, я не хочу их беспокоить. Я открываю замок в центре подоконника и поднимаю его. Без экрана в качестве барьера легко вылезти и спрыгнуть на влажную траву. Воздух холодный. Он проникает сквозь ткань моего свитера в кости. Я оказываюсь на улице без всякого плана. Даже не знаю, зачем иду туда. Мне просто нужно увидеться. Нужно, чтобы он извинился. Нужно, чтобы кто-то признался, чтобы моя сестра могла добиться справедливости. Я топаю вверх по ступенькам, мои потрепанные кроссовки почти скользят от того, насколько изношена подошва. Я поднимаю кулак, собираясь постучать в парадную дверь, когда голос справа от меня заставляет меня обернуться, и с моих губ срывается испуганный визг. Вот он, Маркус Уайтхорн, с болтающимся на губах косяком. Он одет в ту же одежду, что и вчера утром, только теперь на нем толстовка, защищающая от холода. — Какого хрена ты делаешь ? — он рычит между затяжками. Мне требуется секунда, чтобы отдышаться и снова обрести гнев и браваду. Я угрожающе поднимаю палец, сокращая расстояние между нами. — Вы, ребята, солгали. Вы, блядь, солгали полиции, и я хочу знать, почему. Зачем вы это сделали ? Маркус выдыхает струйку дыма, качая головой. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Я говорю о своей сестре! — рявкаю я. — Я говорю о девушке, которую вы все убили в лесу на скале Поцелуев. Я говорю о лжи... Мои слова резко обрываются, когда рука Маркуса обхватывает мое горло, фактически лишая меня дара речи. Мои глаза широко распахиваются, а рот раскрывается, когда я пытаюсь вдохнуть, но его хватка так крепка, так сильно сжимает, что это бьет меня по гортани, делая невозможным хоть раз вдохнуть. — Заткни свой конченый рот, тупая сука. — Маркус прижимает меня к стене своего дома, приближаясь к лицу, косяк все еще свисает с его губ. — Я скажу это в последний раз, прежде чем ты действительно начнешь выводить меня из себя. Оставь нас в покое. Если я увижу твое лицо еще раз, черт возьми, этот раз станет последним. Я обещаю тебе. — страх змеится по моим венам, захватывая грудь. — Никто не знает, что случилось с твоей сестрой, поэтому я советую тебе держать свой ебаный рот на замке. Ты меня поняла ? Свет на крыльце, смешанный со светом луны, отбрасывает жуткие тени на его лицо, делая его больше похожим на дьявола, чем на подростка, который собирается в колледж. Не знаю, как я не заметила этого раньше. От его тонко завуалированной угрозы у меня по спине пробегает холодок. Это только усиливает мои подозрения в отношении парней. Его хватка на моей шее сжимается, и я начинаю царапать его руки, пытаясь ударить тело, чтобы он отпустил меня, чтобы я могла дышать. Секунду я смотрю ему в глаза, и мне кажется, что он не отпустит. Мне кажется, что он собирается сжать мое горло сильнее, но его хватка ослабевает, и он отталкивает меня от себя.