Акулы Распорядок его жизни не менялся, и мальчик уже смирился с тем, что это продлится до бесконечности. Стальной поднос с едой утром – порошковый омлет[27], кукурузный суп[28] и белый хлеб. Потом, если у Рубена было время и настроение, они разговаривали, пока тот обрабатывал язвы мальчика. Потом целый день он читал комиксы и думал о том, что Рубен рассказывал про Филиппинские острова. Вечером ему приносили второй поднос с едой – обычно жареную печень, быстрорастворимое пюре, два куска белого хлеба без масла, абсолютно омерзительную сушёную фасоль вперемешку с другой, влажной, и на десерт – шоколадный батончик от кого-нибудь из мужчин, которые хотели познакомиться с его матерью. Рубен дважды приносил мальчику консервную банку со свиными котлетами в смальце[29] и такую же банку чего-то, что называлось «фунтовый кекс»[30], на закуску. Мальчику так хотелось чего-то жирного, что он охотно съел холодную свинину со смальцем, а фунтовый кекс был очень даже хорош. Сладкий. И неожиданно свежий, учитывая, что обе консервные банки, покрашенные в камуфляжный оливковый, остались с тех времён, когда этот корабль перевозил солдат. Мальчик уже смирился с тем, что путешествие может затянуться до бесконечности или, по крайней мере, до Манилы. Но на десятый или одиннадцатый день – он не был уверен, сколько времени прошло – Рубен влетел в камеру и сказал: – Давай быстрее. Самолёт садится. Это казалось сплошной бессмыслицей, поэтому мальчик переспросил: – Какой самолёт? Рубен проигнорировал вопрос. – Давай быстрее. Я должен помогать. Пожалуйста, иди со мной и найди свою мать, чтобы она за тобой присмотрела. Мальчику не нужно было повторять дважды. Он выбежал за Рубеном в шортах и старой майке. Они пролетели по белым стальным тоннелям, которые казались бесконечными, вверх по металлической лестнице, через дверь, и внезапно оказались в открытом пространстве, на бортовой части палубы. Сначала было так же ослепительно ярко, как когда его принесли в камеру. Он закрыл глаза, смахнул выступившие от резкого света слёзы, открыл, опять закрыл, и наконец открыл снова. Он увидел только синий. Он никогда раньше не видел океана, не знал толком, что это такое. Всё, что он видел, всё, о чём он мог думать, было только словом «синий». Как будто он, Рубен, корабль, весь мир оказались на дне ослепительно синей миски, стенки которой поднимались к небу. Синий. И спокойный. Лежащий как по линейке. Корабль остановился, и мальчик увидел, что на воду спускают большую шлюпку, в которой сидели люди. Заработал двигатель, кто-то раскладывал верёвочную лестницу, которая спускалась вдоль борта. Мальчик посмотрел на нос корабля и увидел там свою мать, опирающуюся о стену. В ту же секунду он услышал звук самолётных двигателей. Самолёт пролетел довольно низко над кораблём – мальчик чётко рассмотрел все его заклёпки – и сделал два круга, плавно снижаясь. У него было четыре двигателя, а на нижней части крыльев были нарисованы цифры и эмблема ВВС США: круг со звездой в центре. Позже мальчик узнал, что это был военный транспортный самолёт, и назывался он С-54 – ему предстояло увидеть ещё много таких на Филиппинах. Но пока он видел только то, что самолёт огромный, а за одним из его натужно трещавших двигателей тянулся шлейф жёлто-чёрного дыма. Он остался один. Его мать еле держалась на ногах, а Рубен ушёл помогать другим морякам готовиться к… «К чему?» – подумал он. Неужели самолёт собирается садиться прямо здесь, на воду? А потом? Забрать пассажиров из самолёта? Они хотят сделать это? Для этого спустили шлюпку? А самолёт не утонет? Дальше произошло странное. Самолёт сделал ещё один круг над кораблём. Вдруг звук двигателей стал более низким и рваным, и самолёт спланировал на воду так аккуратно и плавно, что мальчик подумал, что тот сядет на воду, как на посадочную полосу. Но нет. Океан только выглядел абсолютно гладким, спокойным. Лёгкое волнение всё-таки было, самолёт, провисев почти целую вечность в воздухе, коснулся воды не ровно. Край правого крыла зацепил поверхность, затем крыло ушло глубже и рывком развернуло самолёт так, что тот не выдержал. Он разошёлся около задней части крыльев, развалился на две части, и хвостовая тут же начала тонуть. И тут мальчик увидел, что самолёт был полон людей – в основном женщин и детей, – которые теперь барахтались в воде. Мужчины на шлюпке неслись к ним изо всех сил, но расстояние было огромным, а двигались они, как казалось мальчику, медленно. Слишком медленно. Мальчик видел ярко-жёлтые надувные жилеты, державшие пассажиров на плаву. Нос самолёта тоже тонул, хотя и куда медленнее. Некоторые пассажиры и дети пытались залезть на крылья, лежавшие на воде. Чтобы лучше видеть происходящее, мальчик перебежал к другому борту и повис на релинге[31]. Отсюда он видел чётче и лучше слышал крики людей, пытающихся помочь друг другу. И вдруг он заметил – или скорее почувствовал – движение в воде рядом с кораблём. От кормы к самолёту неслись огромные и стремительные серые силуэты. Всего через несколько мгновений люди в надувных жилетах закричали и замолотили по воде. Нескольких резко утащило под воду, они вынырнули, а затем снова исчезли. – Акулы, – рядом с мальчиком стоял какой-то человек и тоже смотрел на людей в воде. – Эти черти плавают за кораблём, питаются мусором. А теперь они увидели женщин и детей… Дальше начался настоящий кошмар, но мальчик не мог отвести глаз. Он ничего не знал об акулах и о том, сколько их здесь, но видел, что даже когда шлюпка достигла наконец самолёта и мужчины в ней начали вытаскивать людей из воды, акулы не сдавались. Они вцеплялись в ноги женщин и детей, которых мужчины тянули наверх. Все, кого касались акулы, издавали резкие, холодящие душу крики, и даже на таком расстоянии мальчик видел, как краснеет вода рядом со шлюпкой. Спустя, казалось, вечность, мужчины наконец достали из воды тех, кого акулы ещё не затащили под воду. Шлюпка вернулась к кораблю, из неё начали выносить женщин и детей. Лестница-трап находилась с противоположной стороны от самолёта, который теперь полностью скрылся под водой, и мальчику пришлось бежать через весь корабль, чтобы успеть посмотреть на первых выживших, которых заносили на борт. Крови было невероятно много. Она смешалась с морской водой и растекалась по одежде матросов, которые несли раненых, капала на палубу, заливала самих раненых, женщин и детей. На телах тех, до кого добрались акулы, зияли раны и хлестала кровь. Мальчик увидел, как Рубен встречает их, пытается оказать первую помощь, а моряки относят их в верхний салон. Но больше всего мальчика поразило, что его мать, похоже, оправилась от морской болезни. Она закатала рукава и помогала Рубену обрабатывать раны, накладывала повязки, чтобы остановить кровь. Он не ожидал такого и ощутил гордость за то, что его мать может… может помочь этим ужасно, жутко раненым людям. Сам он перегнулся через борт – по крайней мере, попытался, – когда увидел ребёнка со вспоротым животом. Но она была там, как будто занималась этим с рождения. Она прошла за Рубеном в большой салон, где матросы разложили раненых на пол, усадили на стулья, и переходила от одного к другому, что-то мягко говоря. Мягко. И мальчик смотрел, как его мать убирает волосы с лица какой-то женщины и что-то ей мягко говорит, и мальчик был уверен, что та женщина умирала в тот самый момент. Её грудная клетка была разорвана, так что он видел… он видел. Наконец, стало слишком тяжело. Он вышел на палубу и старался не смотреть, он больше никогда не хотел видеть ничего подобного. На палубе матросы водой из шланга сгоняли кровавую воду за борт, так что он пошёл к корме. Корабль снова начал двигаться, и мальчик взглянул вниз, на серые силуэты в воде. Они плыли следом. Он старался не смотреть на них, но не мог не смотреть. Не мог. А потом он тихонько опустился на палубу, привалился к нагретой стальной мачте и поднял глаза на океан, пытаясь не думать о том, что только что видел, слышал, чувствовал. Горячий, крепкий и неприятный запах крови, истошные крики и солёную воду. Море. Синий. Бескрайний синий, а на нём блестящий самолёт и акулы. Серая смерть. Новые мысли. Несколько быстрых, новых, хороших мыслей, пока его мозг не переполнился ужасами… Эди и Сиг. Что они делают? Как могло случиться, что всего несколько недель назад он был с ними на ферме, в потрясающем месте, где всё прекрасно и логично, а теперь оказался здесь? Здесь. Где людей рвут в клочья, и кровь, кишки, крики, и его мать, его мать, его мать… Он свернулся в клубок на тёплой палубе, закрыл глаза и уснул. Манила Манила была почти уничтожена, выпотрошена японскими войсками во время оккупации. Взорвана, разбита, сожжена… И всё же. И всё же Гэри здесь понравилось. Корабль ненадолго останавливался в Гонолулу, чтобы высадить выживших пассажиров самолёта. Там они – храни их господь – должны были сесть на другой самолёт и пересечь всё тот же океан, чтобы попасть в Штаты. Ещё корабль останавливался у других островов, чтобы сгрузить немного военных припасов, но мальчик не замечал этих остановок. После крушения самолёта он возвращался в свою камеру только поспать. Хотя на самом деле не всегда: он спал в разных местах на корабле, словно дикий зверёк. Рубен показал ему камбуз[32] и познакомил с коком[33], тоже филиппинцем. Мальчик понравился дородному коку, и тот давал ему сэндвич, ролл или миску риса с банкой сардин, когда мальчику хотелось есть. Он мог гулять по всему кораблю, кроме большого центрального трюма, люки которого были закрыты на замок. За оставшиеся две недели плавания он побывал везде, правда, на капитанский мостик заглянул ненадолго. Капитан Ригс не отходил оттуда почти никогда и не особо был рад ему. Корабль был, точно площадка для игр, полная закутков, закоулков и потайных мест. Когда его мать закончила помогать выжившим при крушении, её снова сразила морская болезнь. А у мальчика накопился приличный запас комиксов и конфет даже при том, что шоколадные батончики приходилось есть быстро, потому что они таяли на жаре, в отличие от арахисовых, которые держались дольше. К тому же он нашёл закуток, где мог сидеть в одиночестве с конфетами и комиксами. Он по-прежнему старался не смотреть на воду. Серые силуэты по-прежнему следовали за кораблём, замечая их, он тотчас вспоминал, как они нападали на людей. Нельзя смотреть вниз, на воду. Но ему нравился океан, его цвет, то, как он поднимается ему навстречу, манит его, зовёт, от океана устать невозможно. Поэтому мальчик часами смотрел вдаль, гадая, как далеко простирается вода. Именно этим он занимался ранним утром, когда корабль достиг Манилы. Мальчик сходил на камбуз перед рассветом, и кок дал ему немного тостов с клубничным джемом. Мальчик вышел на палубу. Он сидел там и ел тосты, а потом поднял голову и увидел за бортом массивную тёмную громаду суши. В воздухе разливался пьянящий, резкий запах – растений, животных, затхлости, тепла и влаги. Никто не предупреждал мальчика, когда они прибудут, но теперь корабль начал замедляться, почти остановился, повернулся и направился к большому пирсу. В лучах восходящего солнца за пирсом показался целый огромный город. Когда солнце поднялось выше и мальчику стало лучше видно, он заметил, что по городу куда-то спешат тысячи и тысячи людей. Он сразу представил муравейник на ферме Сига и Эди: Сиг сшиб верхушку, и наружу начали извергаться муравьи. Они были везде. И, похоже, эти двигались к кораблю. Мальчик подбежал к борту, чтобы лучше видеть, и тут заметил стоящего на пирсе солдата. Уперев левую руку в бедро, он привычно держал пистолет-пулемёт Томпсона, прижав его прикладом к другому бедру. Правую руку он держал на рукояти пистолета, положив указательный палец параллельно стволу на спусковой крючок. Солдат заметил мальчика и медленно провёл стволом по воздуху, направляя оружие прямо ему в лицо. Как оказалось позже, куда бы ни смотрел этот солдат, ствол, не дрогнув, направлялся туда же. Сначала мальчик подумал, что это может быть его отец, и присмотрелся повнимательнее. Но лицо солдата ни капли не было похоже на знакомую подкрашенную фотографию. Оно было тоньше. Угловатее. И его взгляд… взгляд был холодным. Мальчик хотел развернуться, чтобы пойти к матери, но та внезапно появилась на палубе, схватила его за руку и повела вниз, к маленькой двери, которая вела на трап, а трап – на пирс. – Пошли! – проговорила она. – Скорее, спустимся наконец с этого корыта на твёрдую землю.