Полное онемение. Совершенное онемение. А потом Сиг повернулся и сказал: – Это всё. Он сложил последние четыре рыбины в ведро, взял левой рукой острогу, правой – ведро и побежал – да, с ужасом осознал мальчик, пытаясь угнаться за ним, побежал – наверх, туда, где Эди работала за столом. «Ох, – подумал мальчик, – мы ещё не закончили». Он надеялся, что, может быть, конец уже близок. Сиг и Эди обжигают рыбу дымом или что-то такое. И до конца ещё далеко. Ну прекрасно. Он поковылял за Сигом и обнаружил, к своему большому удивлению и большому ужасу, что конец ой как не скоро. Они ещё даже не начинали обжигать рыбу. Эди в резиновом переднике раскладывала её на столе. Одним движением она рассекала рыбинам брюхо и вываливала внутренности в котёл, который стоял рядом на земле. Потом таким же движением она разрезала рыбу на две половины. Половины клала на стол, брала из мешка, стоящего на другом – чистом – конце стола горсть соли и втирала в рыбу. Сиг встал рядом с ней, взяв другой нож, и начал резать, чистить, вываливать внутренности в котёл, раскладывать и втирать соль. «Не вижу, чем я мог бы тут помочь», – подумал мальчик. Наивный. Сиг махнул на котёл с внутренностями. – Принеси вилы из хлева и начни перекладывать потроха из котла в ведро, в котором мы носили рыбу. Когда наполнится, отнеси свиньям и вылей им в корыто. Потом возвращайся и заново. И не задерживайся: если котёл переполнится, потроха размажутся повсюду. Глупо было этого не предвидеть: ещё больше беготни с ведром. Его морока – ведро с потрохами. Беготня с ведром с потрохами. Беготня с ведром с потрохами, потроха беготни с вёдрами, ведёрный бег с потрохами. Потроха. Беготня с потрохами. Он и подумать не мог, что в одной рыбине может быть так много потрохов. Он бегал раз за разом с полными вёдрами. Никогда не думал, что свиньи будут это есть. Но им, похоже, рыбьи потроха нравились: они совали свои пятачки в корыто, как только содержимое ведра вываливалось туда. Поначалу мальчик смотрел в странном потрясении, но потом понял, что именно свиньи едят, в чём копаются, и после этого начал отворачиваться, чтобы его не… В общем, после этого он начал отворачиваться, вываливая потроха из ведра. Воспоминания об этом дне у него перемешались. Он бегал с потрохами, пока его ноги не перестали гореть, пока он не перестал их чувствовать. А когда с потрохами было наконец-то покончено, все рыбины, разложенные на столе и просоленные, надо было развесить в маленькой коптильне, чтобы дым прошёл по ним, через них. Сиг стоял у входа в коптильню, пока мальчик носил ему рыбу, задыхаясь от дыма, который валил из открытой двери, пока мальчик носил ему по две рыбы, пока Эди резала и солила, а он носил Сигу, потом бежал обратно, и бегал, бегал, бегал… Потом ещё дрова, их нарубил и сложил Сиг для огненной ямы, закрытой листом железа и землёй, снова рыба для Сига, а Эди режет и солит, а он бегает и бегает, а потом… Работа. Коров надо подоить. Хлев надо вычистить. Яйца надо собрать. Куриц надо покормить и не давать им нырнуть в корыто с потрохами (курицы, как пернатые волки, дрались со свиньями за рыбьи внутренности). Затем снова дрова. И так – пока день не кончился и солнце не зашло. Эди ненадолго отошла и вернулась с толстыми сэндвичами и банкой молока для мальчика. Начинка сэндвичей была жёлтой, выглядела, как пули BB[22] и была на вкус как рыба. Но вообще всё, даже молоко, было на вкус как рыба. И пахло, даже молоко пахло рыбой. Привалившись к стене коптильни и пытаясь не заснуть, мальчик спросил Эди, что было в сэндвичах. – Икра, – ответила она. – Что такое икра? – Яйца рыб. Я вынула немного, когда чистила рыбу, и зажарила в масле. Вкусно, правда? – Яйца рыб? – мальчик отложил сэндвич. – То есть, из внутренностей? – И с маслом. Только богачи такое едят. Икра с маслом. Отличная штука. Ты не будешь доедать? И он доел. Почему же он доел сэндвич? Потому, что проголодался, умирал от голода, а сэндвич был вкусный. Вот почему. – Подожди, потом будет тушёное. – Эди повернулась обратно к дому. – Одно из любимых блюд Сига. – Тушёное? Он сидел на земле, привалившись спиной к коптильне. Было темно. Всё кружилось, его глаза закрывались, но он изо всех сил боролся со сном. – Тушёное что? – Рыбьи головы. Когда они потомятся, я добавлю картошки, и завтра будут тушёные рыбьи головы. У них толстые щёки, это лучшая часть рыбы. Высасываешь глаза и ешь их со щеками и молодой картошкой. Сиг говорит, что это просто небесно вкусно. Мальчик слышал голос Эди, но не слышал слов. Он просто отключился и через считанные секунды уже спал. В какой-то момент ночью кто-то завернул его в одеяло и оставил спать на земле у коптильни. Он знал-чувствовал, что рядом с ним был кто-то, и он думал, что это Сиг, который должен был всю ночь следить за коптильным огнём. Утром, когда мальчик проснулся, Сиг всё ещё был здесь, рядом с ним. Он спал, свесив голову на грудь и положив руку мальчику на плечи и, чтобы тот не упал в яму, прижимал его к себе. И мальчик был не против. Ни капли не против. Вечером того же дня, покончив со всеми делами, они сели ужинать тушёными рыбьими головами с молодой картошкой. Он высасывал глаза и ел рыбьи щёки, собирал сок новым хлебом с маслом, и это было куда лучше, чем просто хорошо. Он думал тогда – да и позже, когда уже был стариком, – что это было правильное место для него. Тогда всё было для него правильно. Небесно правильно. И он был бы не против, если бы так и продолжалось, он бы мог остаться здесь, и в его жизни не было бы других частей. Только эта. Не стоит строить планов на будущее. Никогда не стоит строить планов. Не стоит. Где-то с неделю спустя после того, как они закончили коптить рыбу и съели тушёные головы, ему удалось попробовать результат их трудов – коричневая, похожая на толстую кожу копчёная рыбина блестела от масла и соли – и он понял, зачем они это делали, зачем он помогал, зачем вообще нужно коптить рыбу. Потом он пошёл играть с Рексом на кукурузное поле, где кукуруза стала уже выше него. Мальчик бегал вдоль рядов, потом перескакивал через три или четыре в сторону и звал Рекса, чтобы посмотреть, сможет ли тот найти его. Но вдруг Рекс не пришёл искать мальчика, потому что услышал шум двигателя подъезжающей машины. Он погнался за ней, рыча, лая и кусая шины. У них почти никогда не появлялись машины. На самом деле за всё время, что мальчик жил на ферме, только однажды скупщик молока приехал на своём грузовике купить у них излишек. Но этот двигатель шумел иначе – это была легковая машина, не грузовик. Она подкатила к задней двери. Мальчик вдруг застеснялся, поэтому тихонько вошёл в дом через переднюю дверь. В кухне стояла его мать, а рядом с ней – мужчина, которого он видел в Чикаго. Сиг и Эди стояли напротив них. Мальчику показалось странным, что никто не сидел за столом, и тут он почувствовал висящее в воздухе напряжение. Такое тяжёлое, что даже как будто гудело. Он проскользнул в дверь. Мать обернулась и увидела его. – Привет, дорогой, мы приехали забрать тебя. Он нашёл только одно слово: «Но». Только одно. Но. – Дядя Кейси отвезёт нас в Миннеаполис, оттуда мы поедем на поезде в Калифорнию, а оттуда на корабле через океан к твоему отцу, в место, которое называется Филиппинские острова. Но. Он не мог уехать… Но. Теперь это место, думал он. Его место, место для него… – Собирай вещи, – сказала она, – нам пора ехать. Сиг покачал головой. – Мальчик здесь прижился. Его место здесь. Человек по имени Кейси шагнул вперёд. Он не был дядей мальчика, он никогда не смог бы им стать. Он поднял руку, указал на дверь и заговорил так, будто бы в его силах было всё устроить: – Нам нужно забрать мальчика, прямо сейчас. Сиг вырос. Просто вот так. Не двигаясь, он, казалось, внезапно вырос и занял всю комнату. Его голос был мягким, но с острыми краями. – Вам нужно проваливать из этого дома, – Сиг продолжал расти, его глаза горели. – Прямо сейчас. И человек по имени Кейси, который не был дядей мальчика, отшатнулся, а в его глазах сверкнуло новое чувство: страх. Он отошёл, и мальчик подумал, что если Сиг возьмётся за этого Кейси, то убьёт его. Попросту сломает. И, если подумать, это могло бы быть не так уж и плохо. Но Эди сделала шаг вперёд. Мягкий голос, женский голос. – Нет, Сиг. Не сейчас, Сиг. Ему нужно ехать с матерью, Сиг, – она повторяла его имя мягко, нараспев. – Нам придётся его отпустить, Сиг. Сиг повернулся и посмотрел на неё и как будто даже немного успокоился. Его глаза, его тело, весь он – успокоился. Именно так. Он всё ещё выглядел больше, крупнее, но спокойней, как будто он был псом, которого Эди гладила и успокаивала. Человек по имени Кейси, который не был его дядей, вернулся в машину. Мальчик, улыбаясь, слушал, как на него бросаются гуси. Мать мальчика поднялась наверх и принесла его вещи и чемоданчик, взяла за руку и потащила в машину. И всё это время Сиг стоял рядом с Эди. Они вышли из дома и стояли, смотрели. И Кейси, который не был его дядей, развернул машину и выехал со двора, а Рекс бежал рядом, лаял и кусал шины. А мальчик смотрел в заднее стекло, пока Сиг и Эди не скрылись из виду, и плакал, плакал, но никто этого не видел. Он плакал для себя. Один. И всем, о чём он мог думать, было «но»… Но.