– Держись за эти ручки, которые торчат из хомута. Это гужи. Усаживайся удобно и держись. Поначалу Гэри был почти напуган. Но огромные кони выглядели очень спокойными. Когда Сиг сел на сиденье, взял поводья и щёлкнул языком, они двинулись, и мальчик почувствовал, что всё идёт, как надо. Чтобы доехать до поля, сначала надо было пересечь двор. Стоящая на крыльце Эди помахала им, и мальчик ненадолго отпустил гужи, чтобы помахать в ответ. Быстро махнуть. – Здорово там наверху, а? – крикнула Эди. – Видно всё, как с холма. Доехав до поля, Сиг направил коней так, чтобы каждый шёл между двумя рядами кукурузы. С помощью длинного рычага он опустил отростки так, чтобы их лезвия вкопались в землю примерно на дюйм, снова щёлкнул языком и больше не говорил ни слова. Кони знали, куда идти, как быстро, как не повредить кукурузу – она торчала из земли на добрых три фута. А Сиг и Гэри просто катались. Кони всё знали, а культиватор – так называлось это устройство – просто полз за ними, перерезая корни, убивая сорняки. Дрянные штуки. Пройдя первый ряд до конца, кони вышли немного вперёд, повернули ровно так, как было нужно, и пошли назад, уже по другим рядам, всё это без команды Сига. Ещё к концу первого ряда мальчик приспособился к широкой, точно стол, спине Блэки, так что почти забыл о том, где сидит. Эди была права. Он находился в восьми или девяти футах над землёй, и вид отсюда открывался совсем другой. Вдалеке он мог разглядеть двух оленей, обкусывающих кукурузу на краю поля, пушистые белые облака, плывущие над лесом на юге, даже реку, по которой они плыли в холщовом каноэ на охоту за грибами. Эта картина так крепко врезалась в память, что осталась с ним навсегда. Постепенно второй ряд, третий, четвёртый, неспешные кони, тёплое солнце и свежий запах кукурузы все вместе увлекли его куда-то далеко. Сначала он не то чтобы спал, просто сидел с открытыми глазами на коне, и в то же время как будто его там не было. Несколько раз провалившись в сон и вынырнув обратно, он всё же заснул. Наверняка Сиг заметил, как он начал клониться на бок, поэтому мягко скомандовал коням остановиться и подошёл к Блэки. Снял мальчика, отнёс к культиватору, сел на него и пристроил его спящего к себе на колени. Потом издал ещё один мягкий звук, и кони вернулись к работе. Гэри не знал, сколько он проспал и спал ли в самом деле. Ему было спокойно и удобно, он чувствовал себя… в безопасности. Просто в безопасности. Он никогда не испытывал такого чувства: он всегда думал, чувствовал, знал, верил, что есть какой-то риск, какая-то приближающаяся угроза его короткой жизни, которая не давала ему расслабиться и чувствовать себя спокойно. Но здесь, на коленях Сига, на культиваторе для кукурузы он узнал абсолютную безопасность. Даже запахи были правильные, безопасные. Запах конского пота, тёплый рабочий запах от комбинезона Сига, мягкое ощущение от его дыхания, движения его груди обволакивали мальчика, защищали его. Он погрузился в это. Глубже сна. Глубже бодрствования. Глубже чего бы то ни было. В безопасность, абсолютный комфорт и надёжность. И многие годы, может быть, до самого конца жизни, он не ощущал больше такой защищённости, которая была глубже других, чувства принадлежности, которое было любовью. Мальчик спал вот так, под надёжной защитой Сига, пока тот не остановил коней, пока он сам не открыл глаза и не увидел, что уже вечер и что они снова во дворе. Сиг спустил мальчика на землю. Он стоял и смотрел, как Сиг распрягает коней и отпускает их обратно на пастбище. Джим и Блэки спустились к реке на водопой, а Сиг и мальчик отправились к дому. Эди уже подоила коров и сделала все вечерние дела, но всё ещё была в хлеву. Поэтому Сиг закинул дров в плитку и поставил на неё сковороду с мясом и тонко нарезанной картошкой. Мальчик ещё не до конца проснулся. Он сидел за столом в кухне и думал о разном. О том, что всё осталось таким же, но всё-таки неуловимо изменилось. Что он уже не просто чувствовал принадлежность, он теперь вписался в эту реальность, стал частью этой жизни и всегда будет ею. Эди закончила дела и вернулась, пока Сиг и мальчик накрывали на стол и Сиг раскладывал картошку и мясо и нарезал хлеб толстыми ломтями, на которые можно было мазать масло и мёд. Они поели, помыли посуду, и мальчик поднялся по лестнице. Поднялся в свою комнату, где заполз под одеяло и заснул. Ему ничего не снилось, кроме Рекса, который гонялся за бабочкой, как большой щенок. И не поймал её. Но всё равно вилял хвостом. А затем ничего. Пища богов Это лето было многослойным. Едва Гэри успевал чему-то научиться – работать на ферме, культивировать поле, плавать на каноэ, охотиться на грибы или полоть дрянные сорняки, – как к этому добавлялось что-то новое. Однажды за завтраком Эди с мягкой улыбкой посмотрела на него через стол и сказала: – Знаешь, кто ты? – Кто? – Наша самая молодая картошечка. Мальчик не понял, что она имеет в виду, но она улыбалась, значит, это было что-то хорошее. И если она хотела, чтобы он был их картошечкой, он будет. Поэтому он кивнул и сказал: – Ладно, я ваша картошечка, если тебе так нравится. – Самая молодая, – поправила Эди. – И не только самая молодая, но и самая лучшая. – Ты о чём? Эди бросила взгляд на Сига. Тот улыбнулся и кивнул, а потом дотянулся через стол и потрепал мальчика по волосам. – Это как настоящий дар земли, увидишь сегодня вечером. Когда вся работа во дворе была сделана и хлев вычищен, мальчик остался кормить кур, а Сиг заглянул в дом и вышел оттуда вместе с Эди и с большими садовыми вилами в руке. – Пошли, – сказала Эди. – В огород. Все вместе они пересекли двор, подошли к длинной грядке на восточной стороне холма. Она располагалась в стороне от других картофельных грядок, но там точно росла картошка. А дрянных сорняков не было, с гордостью заметил мальчик. Сиг воткнул вилы под первый куст. – Эту мы посадили рано и накрыли соломой, чтобы не подмёрзла, – Эди показала на свежую ямку. – Копай руками. Мальчик встал на колени и зарылся руками в землю. Это была хорошая супесь[18], тёплая на ощупь. Мальчик нащупал что-то круглое и твёрдое и вытащил наружу. Это оказалась молодая красная картофелина. – Там есть ещё, – Сиг копнул вилами под следующим растением и отвалил верхний слой почвы. – Копай. Мальчик послушался и в скором времени выкопал, наверное, пять фунтов молодого картофеля. Эди оттирала их от земли руками и складывала в мешок из-под муки. – Позже, вечером, – сказал Сиг. – Варёная, нарезанная и с подсоленным маслом – будто это Бог послал нам дары земли. – Это картошка, – сказал мальчик. – Мы уже ели картошку. – Не такую, – Эди встала и отряхнула колени. – Она не переживает зиму, как большой белый картофель, эту надо есть прямиком с грядки. Увидишь. Эди сварила картошку, и та стала мягкой и рассыпчатой. С маслом, солью и коричневой подливкой из сморчков – она была точно пищей богов. Мальчик не мог поверить, что из земли можно выкопать что-то настолько вкусное. Той ночью он лёг в кровать с полным животом и свежим вкусом солёного масла и молодого картофеля на губах. Он улыбался. Засыпая в своей кровати, гордый званием самой лучшей молодой картошечки. Гусиная война Вот что сказал Сиг о ругани, когда Гэри, бегая по пастбищу босиком, ударился мизинцем о камень и разразился потоком слов, которые выучил в барах Чикаго: «Ругань не работает, если использовать её слишком много, слишком часто и слишком глупо. Можно пропустить словечко иногда, если уж очень хочется. Но тогда у каждого слова будет вес». Тогда он спросил Сига о гусях. Он не мог говорить о них спокойно, потому что эти ублюдки (он подумал, что скажет ругательное слово, но только разок) от него не отставали и мешали ему выполнять свою работу. Когда он шёл в хлев, они гнались за ним, когда шёл кормить кур – налетали на него, и каждое – каждое — утро, когда он направлялся в туалет после завтрака, они бежали за ним. И налетали на него. И кусались, и щипались, и лупили его крыльями, и каждое – каждое — утро Рекс врывался в самую гущу дрянных птиц (это слово было можно говорить, потому что он так же говорил про сорняки, дрянные штуки), и они мордовали пса. Он не знал, что значило слово «мордовать», но Эди постоянно его повторяла, например, когда дрались котята: «Они друг друга мордуют». Значит, наверное, так говорить можно. Как-то за ужином они даже долго обсуждали, как пишется слово «измордовать». Гуси именно это делали и с Рексом, и с мальчиком. Как-то утром, когда он чудом успел спрятаться в туалете, они всё равно напали на него на обратном пути, но Рекс спас его, хотя потом сильно хромал. Он нашёл Сига в хлеву за починкой упряжи. Мальчик еле успел скрыться от стаи, которая гналась за ним, и стоял у двери, тяжело дыша. У него на языке крутились нехорошие слова из баров Чикаго. Рекс стоял рядом, тоже тяжело дышал и, наверное, думал нехорошие слова по-собачьи. – Зачем, – спросил мальчик, пытаясь отдышаться, – вы держите гусей? Сиг сидел на трёхногом табурете для дойки коров, свет падал на него через открытую дверь. Положив на колени уздечку, с которой возился, он посмотрел куда-то вдаль, вздохнул и сказал: – Я не знаю. Эди иногда набивает их пухом подушки, иногда готовит их яйца, раз в год мы запекаем одного на Рождество. Наверное, поэтому мы их держим. – Я тут давно, но они не отстают от меня. Мне кажется, они меня убьют. Или Рекса. Сиг кивнул. «А, ну прекрасно, – подумал мальчик, – раз тебя это не волнует, я просто пойду и умру». Но Сиг, который просто обдумывал ответ, сказал: – Когда кто-то или что-то нападает на тебя, чтобы сделать тебе больно, ты должен напасть на это сам и ударить первым. Сделай ему больно, и через какое-то время оно перестанет пытаться сделать больно тебе. Он встал, повесил упряжь и поманил мальчика за собой через заднюю дверь к реке, к ивам. Там отрезал ветку примерно полтора дюйма в диаметре и четыре фута в длину. Затем длинными движениями обстругал кору, вытер готовый прут травой и протянул мальчику. – Это зачем?