Он не мог вспомнить остаток той ночи. Маленькие обрывки воспоминаний, отдельные картинки: Сиг причаливает к берегу, чтобы наломать ещё палок и травы, сделать больше дыма, час за часом плывущее каноэ, толчок, с которым оно причалило к берегу, высокий, мягкий и нежный голос Эди, скулящий пёс, Сиг несёт его на руках, его усы колют щёку мальчика, мимо хлева, через кухню, наверх, в кровать. Кровать в его комнате, и потом только чудесный глубокий сон. Морока и лошадиный сон После возвращения с грибной охоты он помогал Эди и Сигу в том, о чём они просили. Иногда оба, иногда по отдельности. С Эди они раскладывали грибы на сушку на крыльце, на полках, накрытых простынями. Это оказалось непростым занятием. Сиг сразу сказал: «Тебе предстоит много мороки». Нельзя было просто бросить грибы на полки. Каждый сморчок надо было очистить от грязи, снять с ножки прилипшую землю и только после этого аккуратно положить на поверхность для сушки, где остальную работу сделает солнце. На словах это было не так уж тяжело, и мальчик не уставал от этой работы, однако времени на неё требовалось много, а выполнять ее нужно было правильно, иначе грибы успеют испортиться и нечего будет добавлять зимой в суп и жаркое. Была и другая морока. У него не получалось колоть дрова для плиты. Топор – большой Коллинс[14] с двумя лезвиями – был настолько острым, что Сиг мог бы брить им руки, и слишком тяжёлым. Гэри пробовал орудовать топором, но боялся, что если не совладает с ним, то отрубит себе ногу или, как минимум, палец – как сказала Эди. Так что от колки дров ему пришлось отказаться. Его морокой было каждое утро носить дрова в специальный ящик за плитой. Ещё он собирал палки и щепки, чтобы Эди было чем растопить печь, если за ночь угли остыли, а обычно так и случалось. Мальчика поражало, сколько дерева нужно, чтобы испечь хлеб или сварить кофе. Примерно тогда он начал пить кофе. Не очень много, к тому же Сиг доливал в его кружку приличное количество холодной воды, а мальчик добавлял молоко и две ложки мёда. Но каждое утро они начинали с «глотка кофе», как выражался Сиг, и одного-двух печений. Ещё молоко. У них было три коровы, но доилась только одна, причём молока было много, куда больше, чем нужно. Доить мальчик не мог. Его руки были слишком маленькими для огромного вымени. Он пытался, и однажды у него даже получилось сцедить несколько капель для отиравшегося рядом котёнка. Но Эди сказала, что из-за маленьких ладошек корова может обидеться и перестанет давать молоко, и у них его больше не будет, а вместе с ним и сливок, и масла. Так что здесь его морокой было пойти с Рексом на пастбище и загнать коров в хлев на дойку. У него было много любимых моментов в жизни с Эди и Сигом, много счастливых воспоминаний. Но прогулки с коровами утром и вечером были самыми лучшими. Коровы так тщательно выщипывали пастбище, что оно походило на гигантскую ухоженную лужайку. Птицы, которых Сиг называл зуйками, ловили насекомых над коровьими лепёшками. Разбегаясь в разные стороны, притворяясь ранеными, они уводили Рекса и мальчика прочь от гнёзд. А потом, заманив подальше, внезапно взмывали ввысь, сбивая их с толку. И только после этого возвращались к своим гнёздам. За всю жизнь у Гэри было много собак, но Рекс навсегда оставался особенным. Это был самый настоящий дворовый пёс. Когда они с Сигом отплыли на каноэ, он не побежал за ними по берегу, как сделали бы многие собаки, а остался у дома, во дворе. Он ходил с мальчиком за коровами на пастбище, но не дальше. А всё остальное время проводил во дворе, рядом с домом – настоящий хозяин двора. Рекс садился там, откуда ему было видно всё: дом, хлев, сараи – и сидел, наблюдая, всматриваясь. И если что-то было не так, что-то было неправильно – дрались коты (а это происходило часто), гуси нападали на мальчика или что-то, что угодно, угрожало курам – он приходил и решал проблему. Однажды даже поймал скунса, который пытался влезть в курятник, и буквально разорвал его в клочья. Вонючие клочья. По всему двору валялись источающие адскую, удущающую вонь клочья, и к Рексу больше недели нельзя было подойти, так от него воняло. Но скунсу не удалось – и уже никогда не удастся – полакомиться курятиной. Коров на самом деле не нужно было загонять. Когда наступало время доиться, коровы сами шли к хлеву. Но идти к ним, идти за ними по этому огромному пастбищу с выщипанной травой, над которым летали зуйки, рядом с Рексом – это было как прогулка по миру, созданному специально для них. Заходя на пастбище, Гэри снимал ботинки, связывал шнурками, вешал на шею и шёл дальше босиком по влажной траве, которая щекотала пальцы. Время от времени, когда он отвлекался – обычно потому, что его уводили в сторону зуйки, – он случайно наступал в свежие коровьи лепёшки. Они были липкими и забивались между пальцами, но ощущение было не такое противное, как от гусиного помёта. Он даже не мог объяснить, почему – просто ему так казалось. И отмывать в реке их было легче. В центре пастбища лежал огромный блок соли, который коровы лизали, оставляя извилистые ниши. Они делали это с таким аппетитом, что Гэри пару раз тоже решился попробовать. Грубый солёный вкус. Когда он приходил за коровами после полудня и солнце пекло, соль эта оказывалась потрясающе вкусной. Коровы всегда как будто что-то знали. Они шли перед с ним и Рексом по тропинке, которая вела к хлеву, с таким видом, будто о чём-то задумались. Иногда мальчик шёл рядом с коровами и клал руку им на спину, думая, не зная наверняка, что может чему-то научиться у коров, только потрогав их. На ощупь они были приятные, от этого и мальчику внутри становилось приятно, только он не знал, почему, но коровы не возражали. Коровы сами входили в свои стойла и стояли там, ожидая, пока мальчик принесёт и рассыплет по кормушкам то, что Эди называла «сладкий корм». Эти кормушки – старые деревянные ящики – были такой формы, что коровы легко захватывали оттуда корм. Они если с таким же аппетитом, с которым лизали блок соли, поэтому Гэри решил попробовать и сладкий корм. И тот тоже оказался неплох. На вкус как железо и патока, и мальчик подумал, что стоит попробовать этот корм на завтрак с молоком и мёдом, но так и не сделал этого. Панкейки с малиновым сиропом, каша с куском солёного сала, политая немного засахарившимся мёдом, ломкий солёный бекон и яйца из-под своих же кур были слишком хороши, чтобы завтракать тем же, что дают коровам. Но позже, уже в армии, в тяжёлые и голодные дни он с теплотой вспоминал этот сладкий корм. Кроме перегона коров дважды в день, у мальчика была и другая работа, морока, как её называл Сиг. Пока коровы паслись на лугу, он чистил стоки. Даже за то недолгое время отдыха и дойки они всегда оставляли в стоках то, что Сиг называл «идеальным подарком». Влажные, хлюпающие, шлёпающие подарки. А если мальчик стоял слишком близко, коровы с высоты четырёх футов одаривали и его хотя бы каплей этих подарков. Коровий навоз попадал ему на лицо, а иногда и в рот. Не самый худший вкус на свете, но Гэри ещё долго отплёвывался от него, пока не находил, чем забить – солью или ложкой мёда. На свете есть вещи и повкуснее коровьих лепёшек. Парное молоко сливалось в высокие бидоны, которые надо было отнести к колодцу рядом с курятником. Там, в нескольких футах под землёй, был выступ-полка, воздух там прохладный, а вода, в которую погружались бидоны, дополнительно их охлаждала. Если с прошлого раза ещё оставалось молоко – а оставалось преизрядно, – то его сливали в низкое корыто, курам. Эди говорила, что от молока скорлупа у яиц крепче, а сами яйца вкуснее. Мальчик охотно в это верил: яйца и вправду были очень вкусными. Особенно с жаренным на печке беконом и свежим хлебом. Он заметил: пока молоко не скисало под открытым солнцем, не только куры пили из этого корыта, но и котята, и даже Рекс. Что уж говорить про синих соек, которые то и дело прилетали сюда специально, чтобы полакомиться. Когда коровы были подоены и сток в хлеву почищен, мальчик отправлялся собирать яйца в старое ведро с соломой на дне и разбрасывать по двору корм, чтобы курам было что выкапывать из грязи. Затем он шёл в дом, мыл руки и лицо, вытирался полотенцем, висящим на старом оленьем роге над умывальником, и шёл завтракать. Обычно это была каша с салом, солью и мёдом, или панкейки, или яйца и свежий хлеб (Сиг называл его «новым»). Он ел до отвала и запивал всё кофе. После чего принимался уже за работу. На заднем дворе, за туалетом, нужно было постоянно пропалывать большой огород. Особенно картошку и три ряда сладкой кукурузы. Сиг сказал мальчику, что кукуруза – слабое растение, и если не пропалывать, сорняки её задушат. Поэтому для всех жителей фермы действовало правило: если ты ничем не занят – идёшь полоть огород. Косой, острой как топор, или руками, чтобы вырвать сорняки с корнем. Из-за этого огорода он возненавидел сорняки на всю жизнь. Дрянные штуки. Он однажды услышал, что Эди их так называет, и подхватил за ней. Дрянные штуки. Сорняки. Прожив какое-то время на ферме, Гэри вошёл в ритм местной жизни и, если не считать прополки огорода, всегда точно знал, чем должен заниматься, и в этих занятиях проводил целые дни. Как-то утром за завтраком Сиг посмотрел на него через стол и сказал: – Сегодня надо культивировать кукурузное поле. Кукуруза росла в огороде, который пололи так часто, что мальчик был уверен, что там не осталось ни одного сорняка. Но это была сладкая кукуруза, для еды. Эди называла её столовой. А ещё была полевая кукуруза, которая, как он знал, идёт на корм животным. Много позже он вспоминал, что там, скорее всего, было около двадцати акров[15]. Слишком много, чтобы пропалывать вручную. К тому же Сиг сказал «культивировать» – мальчик не понял этого слова, но промолчал. Он многому научился у Сига, и одним из самых важных уроков было умение дождаться объяснений: если Сига не беспокоить вопросами, рано или поздно он даст ответы. Обычно рано. Но пока что Гэри мысленно поместил слово «культивировать» в уголок для неизвестного. – А значит, нужны кони, – сказал Сиг, допивая свой кофе. – Нам надо привести их с пастбища. Это было проблемой. Кони паслись вместе с коровами, обычно чуть поодаль, в тени вязов на восточной части пастбища. К хлеву они обычно не ходили. Просто пили воду из реки и игнорировали мальчика так же, как и он их. Он не то чтобы боялся коней, но оставался к ним равнодушен. Оба, гнедой[16] и буланый[17], были огромными, раза в два больше коров, так что он мог пройти у них под брюхом не сгибаясь. Поэтому самым лучшим он считал держаться от них подальше. – Можешь их привести, – от этих слов Сига у Гэри пропали все мысли. – Я смажу культиватор и приготовлю упряжь, пока ты их ведёшь сюда. «Конечно, – подумал мальчик. – Без проблем. С рождения этим занимаюсь». – Как это сделать? – Просто возьми верёвку с крючка на западной стороне хлева, пойди к ним и надень на шею одному. Не важно, которому, второй пойдёт следом. «А что, если они не захотят пойти? – подумал мальчик. – Что, если кто-то из них на меня наступит?» Но промолчал и, покорившись своей возможной судьбе, пошёл к хлеву. «У них копыта размером с умывальник», – думал он. Они могли запросто раздавить его в лепёшку прямо на пастбище. А что, если так и случится? Как вообще убирать лепёшку из ребёнка? Лопатой? Шваброй? Она будет полужидкая, как будто коровья? Вонючая, как гусиный помёт? Он взял верёвку и вышел из хлева. Кони, как обычно, паслись на дальнем краю пастбища, и он пошёл туда, но не торопясь, разглядывая мечущихся птичек, зелёную траву и практически всё, что попадалось ему на глаза. Когда он приходил на пастбище с коровами, кони обычно игнорировали его. Но в этот раз насторожились. Потом Сиг объяснил, что они просто увидели верёвку и пошли навстречу. А потом гнедой – как позже выяснилось, его звали Джим – перешёл на неуклюжую рысь. Он поскакал прямо на мальчика. За ним на рысь перешёл и второй – Блэки. Гэри казалось, что они разгоняются на глазах, преодолевая огромные расстояния. Звук их гигантских копыт напоминал раскаты грома. И гром направлялся прямиком в его сторону. Мальчик остановился, не представляя, что делать. Бежать было бессмысленно: они нагонят его в считанные секунды. Растопчут его. Даже и не заметят. Тыгыдым – и всё. Лепёшка из ребёнка. И тогда он просто замер, а когда кони оказались уже совсем рядом, закрыл глаза. Что бы ни произошло дальше, он не хотел это видеть. Внезапно всё замерло и затихло. Никто его не затоптал. Никаких раскатов грома и копыт, давящих его в лепёшку. Он открыл глаз. Затем другой. Кони остановились прямо перед Гэри и опустили головы, принюхиваясь к его волосам. Он протянул руку и погладил Джима по носу. Мягкий, тёплый, будто резиновый. Мальчик вспомнил слово «нежный». Громкое горячее дыхание, будто исходящее из живой пещеры. Влажный тёплый воздух. Мальчик погладил Блэки, потрогал его нос – то же самое. «Как два гигантских щенка», – подумал он. Огромных. Каждый по две тонны. Он очень медленно поднял руки и надел петлю на шею Блэки, потом сделал шаг назад, кони подняли головы. Тогда он развернулся и пошёл. Кони пошли следом. Он крепко держал свой конец верёвки, кони держали шаг, чтобы не подходить слишком близко и не раздавить его. Как будто делали это с рождения. Они дошли до хлева идеально, небесно (так Сиг говорил, когда что-то шло идеально, правильно). У хлева они встали, мальчик снял петлю с шеи Блэки и даже набрался храбрости слегка потрепать его по уху. Кони зашли внутрь и сами встали в двойное стойло на восточной стороне, около двери. Сиг уже ждал. Он насыпал коням в кормушки сладкого корма и, пока они ели, запряг их. Запрягать коней казалось Гэри слишком мудрёным. Сначала большие воротники – хомуты, – потом идущие от хомутов два толстых кожаных ремня, которые волочились по земле, а у них на концах цепи примерно по два фута в длину. Потом много ремешков поменьше через спины, чтобы не дать основным ремням сползти, и уздечки с мундштуками и длинными кожаными ремнями, поводьями, которые нужны, как мальчик потом узнал, чтобы поворачивать и останавливать. Сиг вывел коней из стойла и направился через двор туда, где мальчик видел какое-то фермерское оборудование. Почти всё оно выглядело старым, было покрыто ржавчиной, и мальчик думал, что это какой-то мусор. Снова неверно. У одной из лежавших там штуковин было два колеса и сиденье, окружённое свисающими металлическими отростками с острыми концами и торчащей вперёд деревянной перекладиной. Сиг развернул коней, один из них, Блэки, переступил перекладину (позже мальчик узнал, что она называется «дышло»), и теперь кони стояли по обе стороны от неё. Сиг постоянно говорил с лошадьми, давал им указания. «Сюда, Джим, назад, Блэки, назад, назад… стой. Спокойно». Кони слушались его. Поставив их в нужную позицию, Сиг прицепил цепи к поперечине, обошёл спереди и тянул дышло, пока оно не оказалось между шеями, затем прицепил его к поперечине, которая крепилась к хомутам. Закончив это дело, он повернулся к мальчику. – Ты готов? Мальчик стоял сбоку от коней. Он взглянул на упряжку. – Здесь только одно сиденье. Сиг покачал головой и одной огромной рукой поднял мальчика и посадил на спину Блэки.