Кофейный аромат пробрался в прихожую, защекотал ноздри. Прохладный душ помог взбодриться, и хотя голова все еще немного гудела, чувствовала себя Казакова уже намного лучше. Устроившись на диванчике за пустым столом, она посмотрела на Воронова, не зная, стоит ли чего-то говорить или лучше промолчать. В воздухе повисла неловкость. Едва слышно загудевший холодильник, казалось, тарахтел, словно старый трактор в тишине знойного летнего дня. Из крана одна за другой вытекли три капли воды… - Ты обещал кофе, - тихо сказала Марина, и даже самой ей собственный голос показался слишком хриплым, сдавленным. Ваня мазнул по ней взглядом и отвернулся к плите. На нем была вчерашняя футболка и светлые поношенные джинсы, почему-то казавшиеся очень мягкими на ощупь. Марина вспомнила, как вчера касалась его – его бедер, его ягодиц, как прижималась к нему… Это воспоминание заставило ее стыдливо прикрыть глаза и выдохнуть. Она не видела Ваниного лица, и от этого ей было проще. Хотя заговорить она все равно не решалась. Через минуту он поставил перед ней чашку с кофе, добавил немного молока и подвинул ближе. - А ты ревнивая, - уголок его губ дернулся. Марина обхватила кружку руками и задумчиво уставилась в стол. Воронов ждал, что она что-нибудь ответит, но Марина молчала. Она понимала, что он дает ей возможность перевести их стычку в разряд забытого, оставить в прошлом, но сама она думала о другом. Ваня снова хмыкнул и отвернулся от стола, включил воду, вымыл чашку и убрал в шкаф. Все это время она смотрела на него, не отводя взгляда, и не притрагиваясь к ароматному кофе. Она знала, чего хочет сказать, но горло сдавливало боязнью того, что он не сможет понять ее или поймет как-то неправильно, не до конца. - Дело не в ревности, Вань, а в опыте, - наконец сказала она тихо. Он посмотрел на нее через плечо. Марина не отвела взгляда, лишь через несколько секунд вновь повисшей тишины вздохнула и опустила голову. - Знаешь… Я ведь купила обратный билет сразу же после того, как ты написал, что скучаешь и ждешь меня… - Ты же так и не сказала мне, когда возвращаешься. - А ты больше и не спрашивал… - А толку? Он выдвинул из-под стола табуретку и сел на нее так, чтобы Марина оказалась напротив. Марина вздохнула. Она не знала, что ему ответить, как не знала, почему не сказала ни дату прилета, ни номер рейса. Хотела, наверное, приехать к нему сразу же, обнять… А потом… Потом все эти миланские фотографии и тишина. И в ней что-то перекрутилось, испугалось. Как объяснить ему? - Я хотела приехать к тебе сразу, - призналась она, снова подняв на него глаза. – Но… Тебе было хорошо там, в Италии, а я… - она неопределенно пожала плечами. – Ты ведь знаешь и про Сеченова, и про Палонского. Если тебя дважды предали… - Но ведь я тебя не предавал. – Он накрыл ее кисть, лежащую на столе, ладонью. Марина посмотрела на их руки, потом на Ваню. Он ее не предавал. Он действительно ее никогда не предавал. Он ждал ее, когда она и сама не знала, что будет дальше, и сейчас… Но почему-то было очень страшно. Ведь лед это одно, а то, о чем они говорили сейчас – совсем другое. - Эти твои фотографии из Милана… Я чувствовала себя лишней. Тебе там было хорошо и без меня. Ты не звонил, ни писал… Мне казалось, что ты просто забыл про меня. А все эти наши переписки… - Марина чуть заметно скривила губы, качнула головой. – Написал и забыл. Как будто я тебе просто навязалась. Ты ведь почти никогда мне первый не пишешь. - Откуда в твоей голове столько глупостей, Маринк? – Воронов сжал ее руку. - Не знаю, - ответила Казакова, глядя в стол. – У меня, наверное, действительно что-то вроде депрессии. Она тихо засмеялась своим хриплым, нервным смехом. Ваня смотрел на нее и не мог понять, как же может в ней уживаться столько всего? Совсем недавно она кричала, гневно сверкая глазами, накануне вечером прижималась к нему так, что он забывал, что должен дышать, а теперь пытается спрятаться за этим смехом. - Значит, надо что-то с этим делать. - Ваня улыбнулся, встал из-за стола и через секунду оказался возле Марины. Она посмотрела на него с интересом, чувствуя какое-то странное смущение и восторг от его близости. Он дотронулся до ее бедра, и внутри у нее все затрепетало, а по коже пробежали мурашки. Она чувствовала себя, словно девятиклассница на свидании со взрослым мальчиком, и от этого сама себе казалась смешной. - И что ты предлагаешь? – Марина как-то несмело улыбнулась. - Даже не знаю… - Воронов снова погладил ее по бедру, потом придвинулся ближе и положил руку Марине на талию. Коснулся губами уголка ее рта, потом подбородка и щеки. Есть у меня на примете одна идея, но я не уверен. - А ты попробуй, - прошептала она, поглаживая его плечо. - А вдруг не поможет? - Тогда мы придумаем еще что-нибудь. – Шепот уже ему в губы. Ваня погладил ее по плечам, по шее, почувствовал мягкость ее волос, еще не высохших после душа. Ее губы были мягкими, волнующими, и ему хотелось забыться в этом мгновении. Не выдержав, он прижал Марину к себе, углубил поцелуй, заставляя ее подчиниться ему. Она не сопротивлялась. С готовностью отвечала на ласки, беспорядочно гладила его по плечу и груди, льнула к нему. Языки сплетались, пальцы перебирали ткань одежды, что-то затаенное, скрываемое очень долго, рвалось наружу неудержимым зверем, и с каждым мигом контролировать это становилось все труднее. Поцелуями вниз по гибкой шее, по ключицам… Марина шумно дышала, откинув голову, и Ваня чувствовал, как стучит ее сердце. - Маринка… - прошептал он, обняв ее и пытаясь успокоить бешенного зверя, проснувшегося внутри него. – Маринка… - Я к тебе хочу. – И уже она покрывает поцелуями его шею. - А потом что делать будем? – с трудом сохраняя благоразумие, спросил Воронов. Она уже пробралась ладошками под его футболку. Пальчики ее касались его живота, он чувствовал каждый из них – мягкие подушечки, короткие ноготки, трепетную страстность всего ее существа. - Не знаю… Я ничего не знаю. – Поцелуй в скулу, языком по пульсирующей вене на шее. – Это все твои дурацкие сердечки виноваты. - А твои не виноваты? – с его губ слетел тихий смешок. Он почувствовал, как она прихватила зубками кожу на его шее и, не выдержав, забрался руками под ее майку. Руки тут же ощутили плавные изгибы женского тела, привычно-новую нежность кожи. Потянув Марину на себя, он пересадил ее к себе на колени, и они оказались совсем близко. Он чувствовал ее дыхание, ее тепло. Она вся влекла к себе, манила, а глаза… Вот она – его бездна, в которую он готов падать снова и снова. - Это ведь ты начал. - Да плевать уже, - он обхватил пятерней ее затылок и жадно прижался к губам. Поцеловал, прижался лбом к ее лбу. – Не хочу, чтобы какой-нибудь мудак снова сделал тебе больно. - Ты, главное, сам не сделай. – Она провела пальчиками по его щеке. Ваня приподнял уголок губ в ухмылке. - Если после стольких лет я пошел на это… - Его пальцы перебирали волосы на ее затылке. – Нервов ты мне вытрепала, Казакова… А я все равно влип. - Это кто еще влип. - Нам одинаково повезло, - улыбнулся Ваня. - Или одинаково не повезло. Они сплели пальцы рук, оба засмеялись, а потом снова замолкли, растворяясь в страстно-сладких поцелуях и чувственной близости друг друга. По телам проходили волны дрожи, было ясно, что на этот раз остановиться никто из них не сможет. Марина теряла голову. Все в ней выкручивалось, горело. Прикосновения Ваниных рук сводили ее с ума, заставляли забыть саму себя, все, что она знала до этого мига, до этого дня. И она не жалела об этом, она действительно хотела забыть все, что было до этих рук, до этих губ. Она чувствовала, как сильно хочет ее Ваня, и это заводило. Заводило и немного пугало. Боже-Боже-Боже… Что же они творят?! Что же они уже натворили?! Она сжала его бедра коленями, обхватила лицо ладонями, поцеловала. Его щетина колола ее кожу, и Марина испытывала от этого какое-то странное, дикое удовольствие. Все ее тело жаждало новых ласк, вся она изнывала, томилась желанием. Боже-Боже-Боже… Она прикусила Ванину губу, застонала, чувствуя, как он стаскивает с нее майку, подняла руки, помогая ему избавить ее от одежды. На миг грудь обдало холодом, но уже в следующее мгновение Марина ощутила касание горячих губ и влажного языка. Она откинулась на Ванину руку, закрыла глаза, застонала, не сдерживая себя никакими рамками. Чувствовала ли она когда-нибудь хоть что-то подобное? Что с ней? Или она так изголодалась по мужским ласкам?.. - Пойдем в комнату, - выдохнула она, цепляясь пальцами за плечи Воронова. – Не хочу здесь… Господи, Ваня… Он легонько прикусил ее торчащий сосок, ткнулся носом в шею, шумно втянул в себя нежный женский запах. Ее запах сводил с ума, ее гибкое нежное тело сводило его с ума, вся она сводила его с ума, лишала разума. Сильная и хрупкая, дерзкая и справедливая, девочка с железной волей и ранимой душой – его Мариша. Подхватив ее под ягодицами, Ваня встал, и Казакова тут же оплела его торс ногами. Прижалась к нему обнаженным телом, обхватила за шею. В спальне они повалились на постель, и Марина тут же стянула с Вани футболку. Нетерпеливо, с нескрываемым наслаждением провела ноготками по его груди, заурчала, словно довольная кошка. Глаза ее блестели жаждой быть ближе, в глубине зрачков полыхал огонь. Ваня провел раскрытой ладонью от ее бедра вверх, до груди, прижался губами к губам, вновь завладевая, лаская, не давая и секунды на то, чтобы опомниться. Да Марина и не хотела этого. Она сама стремилась раствориться в этой близости, отдать всю себя, открыться. Почувствовав, как Ваня освобождает ее от последнего кусочка ткани, она опустила веки и рвано выдохнула. Кружево скользнуло по бедрам, по коленям… Ее черные ресницы дрожали, несколько прядок растрепавшихся волос падали на лоб, припухшие, покрасневшие от поцелуев губы были слегка приоткрыты. Ваня провел кончиками пальцев по ее щеке, потом прикоснулся тыльной стороной ладони, и она ласково потерлась об его руку. Он вдруг подумал, что она похожа на алую розу – прекрасную алую розу, едва освещенную первыми лучами восходящего солнца. Розу, на лепестках бутона которой дрожат капельки росы… Колючая, страстная, хрупкая и нежная. Вот такая она – его Марина. - Ты долго будешь меня рассматривать? – Марина прикрыла грудь рукой, но Воронов тут же отвел ее в сторону. - Не знаю… - вырисовывая пальцами узоры на ее теле, ответил он. – Пока не налюбуюсь. Он поцеловал ее в родинку на правом плече, потом коснулся губами ложбинки меж аккуратных грудей, поцеловал живот. Руки его гладили ее бока, пальцы касались так бережно, что в какую-то секунду Марине показалось, что она не выдержит этого. Поцелуй в родинку под грудью… Марина потянула Ваню на себя, обвила руками его шею, запустила пальцы в волосы и слегка сжала. Губы в губы, одно дыхание… Найдя пуговку на его джинсах, она расстегнула ее, потянула язычок ширинки. Пальцы пробежали по дорожке темных волос от пупка вниз, и Ваня глухо зарычал, перехватывая ее запястье. Марина улыбнулась. Дерзко, коварно, совсем по-женски. Пламя, горевшее в глубине зрачков, превратилось в искрящий костер. - Хочу тебя, - чувственно сказала она, глядя Ване в глаза. Ее голос всегда пленил его, завораживал, сейчас же… Он перевел взгляд с ее глаз на губы, потом опять посмотрел в глаза. Высвободив руку, Марина погладила его по груди, потом помогла снять джинсы и белье. Выдохнула, впервые увидев Ваню обнаженным и смутилась, чувствуя, что он снова смотрит на нее. Он обнял ее, и они опять начали целоваться, гладя и лаская друг друга. Время перестало существовать. Страсть и нежность переплелись, стали единым, продолжая друг друга в соприкасании тел, рук, губ. Марина развела ноги, позволяя Ване накрыть ее своим телом, провела ноготками вдоль его позвоночника, чувствуя его силу и мощь. С первым проникновением из ее груди вырвался вскрик, ногти впились в Ванины плечи. Она жадно схватила ртом воздух, подаваясь навстречу. Казалось, что больше ничего не осталось – только он и она, и эта комната, и это утро, и этот шепот, слетающий с губ вперемешку со стонами и выдохами: - Ты моя… Ты только моя… - Да… - Скажи, что ты только моя, Маринка… - Только твоя… Она сжимала его бедра коленями, ее ступни скользили по съехавшей простыне, тело извивалось, изгибалось. Он целовал ее в открытую шею, в скулы. Ее маленькое изящное тело казалось ему настолько хрупким, что он боялся самого себя, боялся сделать ей больно. Никогда с ним не было ничего подобного. Он целовал ее запястья, ее ключицы и плечи, рычал возле ее уха, терся об нее щекой и испытывал острое, непостижимое прежде удовольствие от каждого ее движения, каждого ее выдоха. Она скрещивала лодыжки у него за спиной, шептала его имя. Мышцы ее живота напрягались и вздрагивали, пальцы цеплялись за его плечи. С каждым его проникновением что-то в ней оживало, наполнялось смыслом, и она снова чувствовала, что ей этого слишком много и слишком мало. Он подхватил ее ногу под коленкой, проник еще глубже, и она, выгнувшись в спине, снова вскрикнула. Ухватилась за него, задышала коротко и неровно, укусила за губу, впилась в кожу ногтями. - Нет… нет… нет… - бессмысленно шептала она. – Еще… Пожалуйста… А он слушал ее шепот, ее стоны, губами ловил ее выдохи и сипел ее имя. - Марина… Марина… Мариночка… Ее лоб и грудь покрылись испариной, по виску стекла слезинка. Тело напряглось, пальцы лихорадочно вцепились в простынь. Все ее существо сковало судорогой, и он почувствовал, как сладкой дрожью на нее накатывает расслабленная нега. Еще несколько слезинок скатилось по гладкой коже, спряталось в темных волосах, из груди вырвался тихий, сдавленный полукрик-полустон. Миг, и он догнал ее. Подхватив ее, он прижался, окунулся в нее. Рычание ей в шею, поцелуй в щеку, шепот в губы. Одно на двоих тяжелое, сиплое дыхание. Влажные тела и запах страсти, наполнивший комнату… Ваня лег на бок и прижал Марину к себе. Тело ее все еще отзывалось дрожью, влажная кожа была мягкой, словно бархат. Она привалилась к нему, закрыла глаза, сглотнула и шумно выдохнула. Обняла его – сильного и большого, чувствуя, что от всей бури вспорхнувших в ней чувств и эмоций готова расплакаться. От него исходила мощная волна жара, пропитывающего ее, проникающего в нее, его большие ладони ласкали, гладили ее так нежно, что она терялась, не знала, что делать со всем этим. Вздохнула и протяжно выдохнула, погладила Ваню по груди, перебирая пальчиками завитки волос, поцеловала маленький плоский сосок. Он закрыл глаза. И что ему теперь с ней делать? А что делать с собой? Как же все раньше было просто… Но нет, он ни о чем не жалел. Погладил Марину по спине, очертил подушечкой пальца ее лопатки. Какая же все-таки она – его Марина… Его Марина.