– А тебе нельзя, Ань! Нельзя! Ты же знаешь, что твое волнение провоцирует приступ удушья! – Да не волнение его провоцирует, Дим… Вовсе нет… – А что тогда, по-твоему? Она только плечами пожала, опуская глаза. Неужели он сам так и не понимает что? Неужели ему надо рассказывать про разницу в их возрасте, про ее страхи, про это вот… Которое называется – вдруг у него появится другая женщина, та, которая ему больше подходит? Ведь природу – ее ж не обманешь… Она все равно свое возьмет, как говорится, не мытьем, так катаньем. О, это пресловутое «вдруг», как же она от него устала! И не просто устала, а взрастила его до ужаса! Даже от одной промелькнувшей мысли на эту тему, самой малюсенькой и пугливой, начинается паническая атака, а после нее это страшное удушье. Такая вот цепочка горестная, и не разорвешь ее… Хотела бы, да не получается. Только с Димой она может жить, только чтобы он рядом был. Другого выбора нет. Или с Димой, или никак. Неужели он этого не понимает? Вздохнула, потрогала щеки руками – ишь, как разгорелись… И мысли в голове тоже горячие крутятся, и вовсе не в ту сторону, если уж на то пошло. Она ведь только что думала не так, совсем не так… Про отступление думала. И даже вслух это Диме проговорила. Мол, будет лучше, если он отступит… Хотя думать об этом страшно. И где же выход тогда? Где та золотая середина, в которой можно нормально жить? Неужели никакой золотой середины нет и она всегда будет так мучиться? Вот хорошо ему… Умеет делать вид, что ничего не понимает на самом деле. И если так… То она тоже будет делать вид, что все хорошо, что она довольна и счастлива. И сколько они еще будут жить в этом «делании», и какие еще это «делание» примет ипостаси – одному богу известно! Да, все так. Только дышать опять трудно. Надо бы уйти поскорее в другую комнату, чтобы Дима не увидел, как ей трудно. – Я пойду прилягу ненадолго, ладно? Посуду после завтрака сам помоешь? – поднялась она из-за стола, стараясь придать лицу беспечное выражение. Дима глянул на нее, спросил деловито: – Тебе плохо, Ань? Ну же, посмотри на меня… Вдохни глубоко и выдохни… – Нет, мне хорошо. Все нормально, Дим! У тебя опять телефон звонит, ответь… Пока медленно шла из кухни, слышала, как он быстро проговаривает в телефон: – Да… Да, понял… Авария на трассе… Везут к нам… Да, я сейчас буду, ждите! И тут же подскочил с места, бросился в спальню, обгоняя ее: – Аня, я одеваюсь и уезжаю! Большая авария на трассе, к нам людей везут! А ты ложись, Ань, ложись… Я сейчас Матвею позвоню, чтобы срочно ехал домой! – Да не надо, Дим… – Надо! Я не могу тебя одну оставить! Я же вижу, в каком ты состоянии, меня не обманешь! – говорил он торопливо, натягивая на себя брюки и свитер. – Ты ж понимаешь, что это надолго… Что я не смогу из больницы уйти… – Не беспокойся, Дим, со мной все в порядке. Правда. Беги быстрее… Хорошо, что хоть позавтракать плотно успел… Потом она стояла у окна, смотрела, как Дима выбегает из подъезда, как садится в машину, прижимая телефон к уху. Наверняка ведь Матвею звонит… Ну зачем, зачем? И без того Матвей последнее время около нее большую часть времени проводит! У него любовь, ему вовсе не до нее! И вот опять… Зачем? Дима завел машину, не отпуская телефона от уха и тихо ругаясь про себя – да где ж ты бродишь, сынок, где ты бродишь, почему трубку не берешь? Ну давай же, давай, возьми… – Да, пап! – услышал его голос в трубке Дима. Как показалось, очень возбужденный голос. На несвойственной Матвею высокой и нервной ноте. – Ты где, Матвей? Далеко от дома? – Нет… Я только что от Анели вышел. Вернее, от ее мамы… А еще вернее – от твоей любовницы, пап! – Что?! Что ты сейчас сказал, не понял? – Да что слышал! И все ты прекрасно понял, не надо из меня дурака делать, ладно? Это ты вместе со своей любовницей договорился, чтобы Анелю куда-то подальше отправить, да? Мы вам мешаем, правильно, пап? – Ты… Ты что несешь, парень? Думай, что говоришь! – А что, не так все разве? Если честно? – Я ни с кем и ни о чем не договаривался, уверяю тебя. И успокойся, включи голову! Я не для того тебе звоню, чтобы выслушивать этот бред! Я ведь все тебе уже пытался объяснить, если ты помнишь! – О да! Конечно же, я помню! Как же, как же! У вас с ней любовь, да! – Матвей! Я пытался тебе все объяснить, но ведь ты меня даже не выслушал! Сбежал как трус! Я бы еще тебе объяснил, но не могу сейчас… В больницу еду, на трассе авария большая, несколько машин разбилось. К нам людей везут… Давай мы с тобой позже обо всем поговорим, ладно? А сейчас я не могу… Я прошу тебя, Матвей, приезжай домой, побудь с мамой. Ей было не совсем хорошо, когда я уходил… – Но я тоже сейчас не могу… Мне надо Анелю найти! Она мне письмо написала, чтобы я больше не искал ее! И если я ее не найду, она подумает, что я согласился! Я должен найти ее, пап! – Да, я понимаю… И тем не менее очень прошу тебя – побудь с мамой немного! Хотя бы до того времени, пока ей лучше не станет! Ты слышишь меня или нет? – Слышу, пап… Но… – Матвей, будь мужчиной, прошу тебя! – Да, понял. Я еду домой, пап. Я быстро… – Спасибо, сын. И мы с тобой обязательно потом поговорим, ты понял меня, Матвей? – Да понял, понял… Все, еду… * * * – …Ты чего такой взбудораженный? Еще и дышишь тяжело… Что случилось, Матвей? Анна Антоновна смотрела на сына, удивлялась тихо. И в самом деле – сам на себя не похож… – Да все хорошо, мам… Я торопился просто. Папа просил меня поскорее домой приехать, его срочно в больницу вызвали. А ты дома одна, и я… – Папа совершенно напрасно поднял панику, сынок! Со мной все хорошо! А вот с тобой… Насколько я понимаю, тут дело вовсе не в том, что ты торопился, да? Дело в другом, я же чувствую! Я никогда тебя таким раньше не видела! – Каким, мам? – Таким возбужденным! И даже злым… Будто тебя сейчас разорвет от этой злости! Рассказывай, что случилось! – Да ничего, мам… – Ты с Анелей поссорился, да? – Нет… Нет, я не поссорился. Просто она… Уехала куда-то. И я не знаю, что мне делать… – Ну подумаешь, уехала! Если уехала, значит, приедет. – Нет, мам, ты не понимаешь… Она мне письмо написала. Что уезжает, чтобы я ее больше не искал… – Не поняла… Как это – не искал? Почему? Она что, решила, что не любит тебя? – Да любит она меня! Любит! В том-то и дело, что любит! И я ее очень люблю! – Ну, тогда я вообще ничего не понимаю… Ты можешь мне объяснить, что случилось? – Не могу, мам. В том-то и дело, что не могу… Именно тебе – не могу… – Но почему? Ты боишься меня чем-то огорчить, взволновать? Матвей, я обещаю тебе, что… Поверь, со мной все в полном порядке! – Нет, мам… Я не могу. Я отцу обещал… – Отцу? Ты раньше никогда так не говорил – отцу… Он вроде всегда для тебя папой был. – Да, был… Вот именно – был… – Господи, да что случилось, не понимаю? У тебя сейчас лицо такое… Ты с девушкой своей разобраться не можешь, а папа у тебя виноватым вдруг оказался? Самому-то не смешно, Матвей? – Если бы мне было смешно… Если бы… Я бы все отдал для того, чтобы это все было просто смешно! Если бы отец так не предал меня! – Предал? Как он тебя предал? О чем ты сейчас, Матвей? – Да ну, мам… Не могу я… Не могу… Матвей сел на диван, закрыл лицо ладонями, с силой прижал их к глазам. Анна Антоновна вспомнила вдруг, что именно так он поступал в детстве, когда пытался сдержать слезы. И почувствовала всем сердцем его отчаяние, и стало страшно за сына, и за себя почему-то страшно. Будто знала уже, что причастна к этому отчаянию невольно. Подошла, села рядом, произнесла решительно: – Успокойся, сынок. Рассказывай мне все по порядку, я слушаю. Что у вас с папой случилось? – Нет, мам, нет… Не спрашивай меня, пожалуйста… – Буду спрашивать, Матвей. Рассказывай. Или ты хочешь, чтобы я отцу позвонила и все сама у него спросила, да?