– Какое письмо? – Да вот… – вытащил из кармана Матвей мятый листок. – На крыше оставила… Я и не понял ничего… – Можно я прочту? – Читайте. – Да ты проходи, что ж мы на пороге… Сразу бы и сказал про письмо, а не наезжал на меня так нахально. Проходи на кухню, я тебе чаю налью. – Спасибо, я не хочу, – торопливо отказался Матвей, но на кухню все же прошел и сел на стул, в ожидании глядя на Юлю, когда же она прочтет письмо. Юля читала его долго. Очень долго. Вчитывалась в каждую строку. Покусывала губы, морщила лоб. Наконец опустила руку с письмом, растерянно взглянула на Матвея. – Вы можете мне объяснить, что все это значит? И да, я в курсе, что вы и мой отец… Но неужели… Неужели Анеля… Она решила, что… – Да, Матвей, она так решила. Потому что она понимает всю ситуацию немного больше, чем ты. Она знает, как я люблю твоего отца… Очень люблю… Ты ведь допускаешь мысль, что кто-то может любить так же, как ты? И может очень бояться потерять… Я и твой отец, мы… – Я не хочу ничего об этом знать, не говорите мне ничего! Мой отец любит мою маму, вот это я знаю! А вы… Вы… – Твой отец и меня любит. Так бывает, Матвей. А я без него просто жить не могу. Давно не могу. И не смогу… И Анеля это поняла, и потому… – И потому решила, что не имеет права любить сына вашего любовника? Вы сами ее убедили в этом, ведь так? – Ну, зачем ты… Это грубо, Матвей… – Может, и грубо, зато правильно. – Но она сама так решила, сама… – А вы, стало быть, с удовольствием ее решение приняли, да? – Перестань! Перестань, пожалуйста! Не тебе меня судить! Твой отец – это не твоя собственность, и ты не можешь… – А вы, стало быть, можете, да? И это вы решаете, как всем жить дальше? То есть… Вы думаете, что все так и будет продолжаться дальше? Вы с отцом, отец с мамой… А мы с Анелей вам не мешаем, да? Или вы хотите, чтобы отец от мамы ушел к вам? Но этого не будет, и не надейтесь! Он любит маму и никогда ее не бросит! Юля снова хотела возмутиться, да не смогла. Почувствовала, что сейчас заплачет. Вот возьмет и разревется в голос от безысходности и отчаяния, и этот мальчишка будет смотреть на ее слезы! Вот глупо выглядеть будет… – Ну зачем ты так, Матвей… – произнесла она тихо, проглатывая слезы. – Зачем ты так… Я же объясняю, что очень люблю твоего отца… Давно люблю… – А дочь свою не любите разве? – И дочь очень люблю. Но… – И я вашу дочь очень люблю. И потому вы мне скажете сейчас, где она. Ведь скажете? Юля только головой помотала, не зная, что ответить. То есть надо ему сказать, конечно… Но вместо этого проговорила тихо: – Матвей, я прошу тебя… Не надо сейчас ее искать, не беспокой ее. Пусть она побудет сама с собой, пусть разберется. Иногда достаточно расстаться хотя бы на несколько дней, чтобы понять… Согласись, что вы еще очень мало знакомы, чтобы принимать в отношении друг друга какие-то важные решения! Не надо ее пока тревожить, Матвей! – Тревожить? Вот это вы называете – тревожить? – показал рукой на листок с письмом Матвей. – Да вы хоть представляете, каково ей было все это писать? Да вы же… Вы же сердце ей разбиваете, неужели вы этого понять не можете, а? – Ну, знаешь… В юности столько бывает поводов для этого… А сердце все бьется и бьется и только крепче становится. И ты тоже успокойся, Матвей. Пережди несколько дней. Дай себе срок, остуди голову. Может, потом уже по-другому на все посмотришь. – Стало быть, не скажете, где Анеля? – Она сама просила не говорить… И не надо на меня так смотреть, Матвей, пожалуйста. Я не злая и вредная мать, я просто хочу как лучше. – Лучше для себя, да? – Перестань… Я хочу лучше для всех. – Да куда уж лучше, как выяснилось… И кому лучше? Маме моей лучше? – Матвей… Я еще раз тебе говорю, что отец – не твоя собственность! Он вправе сам решать! – Да решайте вы что хотите… А только мы с Анелей все равно будем вместе, понятно? Я все равно ее найду, хотите вы этого или нет! Матвей решительно поднялся на ноги, схватил со стола листок с письмом, сунул его в карман. Не глядя на Юлю, быстро прошел в прихожую, сам открыл дверь, сам захлопнул ее за собой. А Юля так и осталась стоять на кухне. Потом подошла к окну, стала смотреть, как Матвей идет по двору. Подумалось вдруг – а он ведь и правда быстро Анелю найдет… Найдет, потому что любит. Да, любит… Она сейчас это хорошо поняла. У него такие глаза были отчаянные! И еще… Он очень на Диму похож. Очень. И что же теперь делать с этим пониманием? Надо ведь свои решения принимать… В сторону надо отходить, вычеркивать себя из жизни Димы. Да, другого выхода нет, пожалуй… Подумала так и заплакала горько. И посмотрела на руки, которые, казалось, отпустили ту последнюю соломинку, за которую до сей минуты цеплялись. И, чтобы не передумать и не уцепиться за эту соломинку вновь, схватила телефон, кликнула номер Димы. Не отвечает… Занят, наверное. Потом сам перезвонит, когда увидит непринятый от нее вызов. И тогда она ему все скажет… И даже не будет ничего объяснять, он и сам все поймет. Может, он только этого и ждет, чтобы она сама ему все сказала? Не может первым, жалеет ее? * * * – Ты почему не ответил, Дим? Глянул, кто звонит, и не ответил… – с осторожной улыбкой спросила Анна Антоновна, будто и сама стеснялась своего вопроса. Стеснялась, потому что дальше надо было спросить что-то такое… Совсем уж неправильное. Вроде того – ты потому не ответил, что не можешь этого сделать в моем присутствии? Да, это было бы в порядке вещей – так спросить. И он бы ответил что-нибудь расхожее – это рекламщики, мол… Но если рекламщики, то можно ведь сразу сбросить звонок! Зачем дожидаться, чтобы абонент на том конце провода перестал ждать ответа и нажал на кнопку отбоя? Ты что, Дима, боишься обидеть этого неведомого абонента, да? Вдруг он подумает, что тебе неприятен его звонок? Или ее… Мысли, как искры, вспыхивали в ее голове, и приходилось их гасить усилием воли. Казалось, время тянется так медленно… И напряжение все нарастает… И взорвется сейчас отчаянием! И Дима медлит с ответом… Или ей кажется, что медлит? На самом деле прошло несколько секунд всего, как она спросила… – Ну что ты молчишь, Дим? Почему ты на звонок не ответил? – спросила с тихим надрывом, и Дима глянул на нее удивленно. Слишком удивленно, чтобы это удивление было правдивым. – Да это с работы звонят, Ань… Наверное, опять у меня хотят отнять единственный выходной. Я решил не отвечать пока… Пусть думают, что я звонка не слышал. Она подумала с досадой – а вот это уж точно вранье, настоящее вранье! Когда это так было, чтобы из больницы ему позвонили, а он не ответил? Никогда не было… Закрыла на секунду глаза, пытаясь успокоиться. Ну что же она, в самом деле? Ну сколько можно? Почему ее сомнения грызут так яростно, особенно в последнее время? Скоро вообще превратится в подозрительную женушку, вздрагивающую от каждого телефонного звонка! В старую женушку, ревнивую и сварливую. И неважно, что она вслух свои подозрения не проговаривает, они же все равно есть, никуда не уходят! И чувство шестое интуитивное – его ж тоже никто не отменял! Хотя было бы лучше, если б она это все вслух проговаривала. Да, лучше. По крайней мере, не болело бы так внутри, не норовило бы вцепиться мертвой хваткой за шею. Еще немного – и снова будет этот ужасный приступ… Вот как его остановить, как? Он же не спрашивает ее согласия, валит с ног и последние жизненные силы забирает! – Ань… Ты чего побледнела так, а? Объясни, что случилось? – Ничего, Дим, ничего… Все в порядке со мной, правда… – Но я же вижу, что не все в порядке! Ты расстроилась, что я на звонок не ответил, да? Но это и правда с работы звонили… А у меня сегодня выходной, я имею полное право не отвечать! Может, я вообще за город на рыбалку уехал и там связи нет? – Где связи нет, Дим? – Ну там, на рыбалке… Куда я мог уехать… Имею я право по-настоящему отдохнуть в свой единственный и долгожданный выходной день, а? Могу я провести его вместе с женой? – Можешь, Дим, можешь. Разве я с тобой спорю? Можешь, конечно. И улыбнулась ему ободряюще. Только почувствовала, что улыбка получилась тоже фальшивая. Как фальшиво было и его возмущение относительно законного и долгожданного выходного. Все было фальшиво, фальшиво… Невмоготу фальшиво! И тут же почувствовала – все, не может больше. Надоела ей эта игра двух дурных актеров в дурной пьесе, изображающих семейное счастье. Набрала в грудь побольше воздуху, повернулась к нему, спросила тихо: – Дим… А тебе не кажется, что все у нас с тобой как-то не так? Давно уже не так… Будто меж нами кто-то третий стоит и все видит, все слышит? Будто незримо присутствует… Может, ты хочешь мне что-то сказать, но боишься? Приступы мои тебя пугают, да? – Ань… Я не понимаю, о чем ты, правда. Ну что за фантазии у тебя в голове? Ты же знаешь, как я тебя люблю… И да, я боюсь за тебя, но это вовсе не потому, что… Не потому, что ты думаешь… – Дим, перестань… Я ведь не из глупой ревности тебя спрашиваю, я просто чувствую так… И даю тебе возможность для отступления. Сама даю, Дим. Ты никогда не думал о том, что своевременное отступление может быть правильным поступком, даже необходимым? – Какое отступление, Ань? Мы что с тобой, на войне? Мы живем и живем, и все у нас хорошо, замечательно просто. И сын уже вырос, уже и жениться собрался… – Да, кстати! Ты не знаешь, почему Матвей вдруг отменил наше знакомство с родителями Анели? Я его спрашивала – молчит… Они поссорились, да? Или у родителей случилось что-нибудь? – Не знаю… Может, и случилось. Да какая разница, Ань? Они сами разберутся, я думаю. Может, и не будет никакой свадьбы. – Почему? Может, мне Анеле самой позвонить и узнать все? – Я думаю, не надо… Не стоит вмешиваться. И ты об этом не думай, Ань… Пусть идет как идет. Тем более тебе нельзя волноваться. – Хм… Какое все-таки глупое это выражение – нельзя волноваться… Ну скажи, как нормальный человек может жить и ни о чем не волноваться? Если он не идиот, конечно.