Хорошее слово – никогда. Все там кажется – никогда. Особенно в этот момент. Но ему вовсе так не казалось, он был точно уверен – уже никогда… Они долго еще сидели на крыше и целовались, говорили о чем-то, пока не начали опускаться сумерки и город внизу не зажегся огнями. – Пора нам на землю спускаться, иначе замерзнешь совсем… – с грустью проговорил Матвей, надевая на голову Анеле капюшон ветровки. – Идем… – Нет, давай еще посидим немного! Так здесь хорошо! – Да завтра снова придем, если хочешь! И завтра, и послезавтра… Мы ведь теперь каждый день будем видеться, правда? – Да… Каждый день… Ладно, идем. Тем более тебя Анна Антоновна давно ждет, наверное. И ты отцу обещал… Проводив Анелю, Матвей быстро пошел домой, унося в себе новые незнакомые ощущения. Как же это все… Непривычно и непонятно. Когда внутри будто горячо от счастья и нестерпимо до обморока, страшно боишься его расплескать… Да хоть капельку уронить страшно! Да и хорошо ли это на самом деле… Ведь раньше без этого мучительного счастья, без этого обморока гораздо свободнее и смелее себя чувствовал! И все нипочем было… А может, он просто не умеет так жить, а? Вот так, чтобы бояться ежесекундно в себе его расплескать? Хотя чего теперь думать об этом – умеет или не умеет… Все равно ж понятно, что как раньше уже не получится. К обмороку ведь тоже надо привыкать, наверное? Учиться в нем жить и не бояться его? И идти вот так, и проговаривать про себя всплывшие в памяти когда-то насильно выученные пушкинские строки: «…Я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я…» Наверное, он со стороны сейчас выглядит полным идиотом. Ну и пусть, пусть… Он сам хочет быть идиотом! Потому что «утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я»! * * * Анеля ходила из угла в угол по комнате, не находя себе места. Да и как его найдешь, если все равно на этом месте больше минуты усидеть невозможно? И что с самой собой делать – непонятно… Как жить с этим беспокойным и новым счастьем, с этим осознанием того, что все свершилось, что он – он! – ее целовал, что завтра она снова увидит его, и послезавтра тоже! Да, надо, чтобы каждый день видела… Иначе умрет, сердце просто остановится, и умрет. И скорей бы мама пришла, так хочется ей все рассказать! Не кружить сомнамбулой по квартире, а сесть и рассказать, в слова свое беспокойное счастье облечь. Мама, да где же ты в конце-то концов? Почему тебя дома нет? И телефон твой не отвечает, уж сколько раз пыталась позвонить… Когда в прихожей хлопнула дверь, бросилась туда опрометью, налетела на мать с объятием, не дав ей выпустить из рук пакеты с продуктами. Юля даже испугалась немного, спросила осторожно: – Что-то случилось, Анеля? Почему ты так дрожишь? Говори же скорее, ну? – Да, мам, случилось… Мы сегодня были на крыше… И мы… Он меня тоже любит, мам, я знаю, я поняла… Да ведь так и должно быть, мам, я знаю, я знаю! – Господи, да кто любит? Какая крыша? При чем тут крыша, не понимаю? Дай я хоть на кухню пройду, пакеты поставлю… В супермаркет сейчас заходила, у нас холодильник совсем пустой… Я печенье твое любимое купила! А еще упаковку мороженого! Ну же, отпусти меня, ради бога… Юля высвободилась из рук Анели, быстро пошла на кухню. Анеля поплелась за ней, проговаривая обиженно: – Мам… Я тебя так ждала, так мне надо было тебе рассказать… А ты – супермаркет, мороженое… При чем тут мороженое с печеньем? Я ж тебе про себя рассказываю… Что влюбилась, что его встретила, того самого… Ну почему так, мам… – Потому. Любовь любовью, доченька, а кушать всегда хочется, знаешь ли, – насмешливо проговорила Юля, проходя на кухню и взгромождая пакеты с продуктами на кухонный стол. – Сейчас я все это разберу, чаю сделаем, сядем, и ты мне в подробностях расскажешь, что у тебя произошло, ладно? Да, еще бутерброды сделаю, я колбасы вкусной купила, ты такую любишь! – Ну какая колбаса, мам… – Вкусная. Мясом пахнет. Чуешь, как пахнет? М-м-м… – сунула Юля под нос дочери палку сырокопченой колбасы. – Ладно, что ж… – со вздохом проговорила Анеля. – Давай я тебе помогу. – Помоги… И не делай такого страдательного лица, улыбайся лучше! Насколько я поняла, у тебя наконец-то любовь образовалась, правильно? Чего страдать-то, не понимаю? Это ж хорошо, когда любовь… Вскоре они сели друг напротив друга за кухонный стол, и Юля, прожевывая бутерброд, спросила деловито: – Ну, рассказывай, кто у тебя там на горизонте возник… Приличный хоть мальчик, не люмпен какой-нибудь? – Мам, ты так спрашиваешь… Мне даже обидно немного… – А как я спрашиваю? – Ну, по-деловому как-то… – Ну, я ж мать, мне положено по-деловому, без ахов и вздохов! В первую очередь надо знать, кто он такой, правда? – Да он такой, мам… Такой… Я даже объяснить не могу, честное слово! – Что, принц на белом коне? Как же он тогда на коне на крышу-то взгромоздился? – тихо рассмеялась Юля, внимательно глядя на дочь. Потом вздохнула, снова откусила от бутерброда, произнесла осторожно: – Все они кажутся принцами, когда в них влюбляешься, Анелечка… А потом приглядишься через какое-то время – обыкновенный мужик-эгоист с трудным характером… – Нет, он вовсе не эгоист, я знаю! Он… Он такой… Такой, что у меня сердце болеть начинает, когда о нем думаю! И так тревожно сразу делается и хорошо… И будто воздуха не хватает… – Хм… Знаешь, доченька, если исключить твои счастливые эмоции, можно подумать, что ты сейчас на приеме у врача сидишь и на сердечную недостаточность жалуешься. По крайней мере, все симптомы налицо – и сердце болит, и тревожность, и воздуха не хватает… Ну что, что ты на меня так смотришь, а? Шучу я, шучу… Ты что, совсем от любви поглупела и разучилась понимать шутки? – Да ну тебя, мам… Не стану я больше ничего рассказывать… – Ладно, не обижайся. Тебе ведь пока и рассказать-то особо нечего, правда? Сколько дней вы знакомы, скажи? – Два дня… Но… – И ты за два дня поняла, что влюбилась? – Ну да… Я сразу это поняла, как только его увидела. Я даже не думала, что так может быть… Вернее, думала, но не представляла на самом деле… – А как же Егор, Анелечка? Ему уже от ворот поворот дала? – Ну, так получилось… Матвей приехал меня встретить из института, а там уже Егор был… И они подрались. У Матвея все лицо в ссадинах было. – Ух ты… Сразу и подрались! Значит, мужик твой Матвей, если драться не испугался. У Егора кулаки крепкие, я думаю. А где ж ты этого Матвея увидела, так что влюбилась в него с первого взгляда? – Он сын Анны Антоновны, моей преподавательницы. Я к ней домой ходила курсовую показывать… – Сын преподавательницы, говоришь? – немного напрягшись, спросила Юля. – А как фамилия той преподавательницы? – Петровская… А что? – Да так, ничего… А ты не знаешь, кто ее муж? То есть… Отец твоего Матвея – он кто? – Знаю, конечно. Он очень известный хирург Дмитрий Петровский. Я отчества только не помню… А зачем тебе, мам? – Ну… Просто интересуюсь, из какой мальчик семьи… Юля улыбнулась, но и сама поняла, что улыбка получилась довольно вымученной. Чтобы скрыть свой ужас от Анели, зевнула нарочито, проговорила устало: – Что-то я совсем засыпаю, Анелечка, очень трудный день был… Пойду лягу… Посуду помоешь, ладно? – Да, конечно… Я что-то не так сказала, мам, да? – Нет, что ты… Нормально все… – Но я же чувствую, что-то с тобой не так! Ты же знаешь, что я все и всегда чувствую! Твое настроение так резко переменилось, когда ты узнала, кто у Матвея отец… – Нет, нет! Тебе показалось… Твоя чувствительность дала сбой. Это бывает, когда влюбляешься… Влюбляешься и глупеешь, все видишь наоборот… Все, я пойду! Иначе упаду сейчас и усну… Юля ушла так быстро, будто сбежала. Анеля пожала плечами, допила чай, потом убрала со стола, помыла посуду. Потом заглянула в комнату матери… Та лежала спиной к ней, обхватив руками подушку. Спала уже, наверное. Когда за Анелей закрылась дверь, Юля выдохнула, отерла мокрые щеки ладонями. В голове никаких мыслей не было, только все крутился и крутился один и тот же вопрос: ну почему так, почему? Зачем все так? Неужели никого в этом огромном городе не нашлось, ни одного мальчика, в которого могла еще влюбиться Анеля? Ну почему им должен быть именно Матвей, сын Димы… А главное, что теперь со всем этим делать, что? Она снова заплакала, уткнувшись лицом в подушку. Плакала долго, пока не утомилась, пока спасительная мысль не пришла в голову – да чего ж она убивается так… Ведь страшного ничего не случилось. Ну, влюбилась ее дочь, и что? Первая любовь – она ж такая… Призрачная почти, больше придуманная, чем настоящая. Может, она через месяц уже и разлюбит, или этот Матвей в ней разочаруется! Ведь все может быть, все… И наверняка так и будет. Анеля же очень эмоциональная, психика у нее неустойчивая… Этот Матвей скажет ей что-то не так, и все… И кончилась первая любовь, как и не было. Конечно, горевать будет, понятно… И пусть этот горький опыт получит! В другой раз не будет по крышам да облакам гулять… Так себя мало-помалу и успокоила. В самом деле, чего панику подняла? А с другой стороны… Если все не так будет? Если у Анели это серьезно и у парня этого тоже? И если все далеко зайдет, доберется до свадьбы? Что тогда, а? Им с Димой расстаться придется? Навсегда и навеки? Он ведь такой… Такой чистоплюй! Никогда не позволит того, чтобы она с его женой Анной с глазу на глаз встретилась… А тут не только с глазу на глаз, тут и породниться придется, дружить семьями, никуда не денешься… Господи, ну что делать, что? Диме все рассказать? Или она торопит события и просто подождать надо? Ведь если рассказать Диме… Да, если все рассказать… Нет, нет, лучше не надо! И без того их отношения хрупки и держатся в строгой тайне. Никто, никто об их отношениях не знает, и это было его условие, да. А она тогда готова была на любые условия, лишь бы хоть изредка быть рядом с ним! Тогда, шесть лет назад, когда впервые его увидела… Черт возьми, как же права ее дочь Анеля в своем утверждении, что настоящая любовь дается только один раз по праву рождения! Ведь с ней тогда именно это и произошло, когда увидела Диму! Поняла, что он и есть ее единственная любовь, и другой никогда не будет, и не получится уже притворяться и жить с мужем так, как раньше… Жаль было Ивана, он совсем к такому повороту событий не был готов. Иван любил ее, да и сейчас любит, наверное. Но она уже не могла, не могла… С Димой она познакомилась, когда болела мама. Он делал ей операцию, и она прошла хорошо, но мама потом все равно умерла, сердце на пятый день остановилось. Дима ее утешал… Говорил какие-то дежурные слова – мол, простите, мы все сделали, что от нас зависело… А она вдруг упала ему на грудь, разрыдалась, и он растерялся немного, помнится. Гладил ее по голове, по плечам… Она до сих пор помнит, как в ней все смешалось тогда – и горе, и ощущение на себе его рук. Потому что поняла вдруг – это те самые руки. Те, которые ей будут необходимы всегда. Любимые руки… Да, тогда получилось, что она сама ему навязалась. После маминых похорон позвонила, попросила о встрече. Жить больше не могла без его рук, без его глаз, без его улыбки. Стыдила себя – что, мол, делает такое сейчас? Мама умерла, а она… Но ничего, ничего сделать с собой не могла! Просто умолила его с ней встретиться… Он пришел. Не смог ей отказать. Все-таки горе у человека. А она сразу – люблю тебя… Пожалуйста, будь со мной, мне это очень сейчас нужно. Пожалуйста… Конечно, он не ушел. Кто же сможет уйти, если женщина так просит? А она будто с ума сошла и уже не контролировала себя, понимала, что не отпустит его, не отпустит… Пусть это будут редкие свидания, тайные. И не надо ей ничего объяснять о семье, о долге, она и без того все понимает. Да, он любит жену и сына. И никогда их не бросит. Но она-то сама знает, что ей теперь нужно! И знает, что своего мужа не сможет обманывать. Так и сказала Ивану – другого люблю, прости. Нам развестись надо. Он долго смотрел на нее, потом проговорил тихо: – Что ж ты делаешь, Юль, скажи? Ну, полюбила другого, я понимаю… Но зачем же… У нас ведь дочь растет…