– …О боже, Матвей! Это еще что такое! – всплеснула руками Анна Антоновна, увидев сына в дверях. – На кого ты похож? Кто тебя так разукрасил? – Я подрался, мам. Так получилось, иначе никак нельзя было. – Ты? Подрался? И с кем, интересно? Я думала, ты к Анеле на свидание поехал… Так быстро из дома убежал, номер ее телефона у меня выпрашивал… – Я к ней и поехал. И мне за нее драться пришлось. – Даже так? А мне казалось… – Что тебе казалось, мам? Ну да, ее парень какой-то после занятий встречал… – И?! – И мы с ним подрались. Потом к ней домой поехали, она мои раны обработала. Звучит как красиво, правда? Раны мои обработала… – Ну уж не знаю. Ничего красивого я здесь не нахожу. Значит, ты уже и дома у нее был… Прыткий какой… Надеюсь, ты… – Мам, ну хватит уже, а? Не продолжай, не надо! Если тебя это волнует, я лучше сам скажу – не было у нас ничего! Не было и быть не могло! – Так уж и не могло… – Да. Вот так. Да я… Я даже прикоснуться к ней лишний раз не могу… Меня будто обжигает всего, и теряюсь, и даже дышать не получается будто. Никогда со мной такого не было, чтоб вот так! Чтоб напрочь всего расколбасило, перевернуло в обратную сторону… Сам себя не узнаю, правда, мам! Неужели я действительно влюбился? – Ну, что ты у меня об этом спрашиваешь… Лучше сам у себя спроси… А вообще, я рада за тебя, Матвей. Только позволь мне еще раз повторить: помни, что эту девочку очень легко обидеть, у нее психика довольно хрупкая. И защищать себя она не умеет. – Да я буду ее защитой, мам. И буду очень осторожен, не волнуйся. Я и сам сейчас таким же себя чувствую… Будто меня очень легко обидеть. Мне это все еще обдумать надо, привыкнуть к новому своему состоянию. Я к себе пойду, ладно? – Что же, и ужинать не будешь? – Нет, не хочу. Я у Анели ужинал. – Дай я хоть лицо твое осмотрю, раны обработаю… – Нет, Анеля уже все сделала. Не надо. – Ну, все понятно… – с улыбкой вздохнула Анна Антоновна. – Теперь у нас только Анеля все делает, и ужином кормит, и раны лечит… – А ты, мам, уже ревнуешь, что ли? – Нет. Нет, конечно. Я ж говорю – очень за тебя рада. Ладно, иди к себе… Анна Антоновна проводила сына взглядом, устроилась поудобнее на диване, открыла том Чехова, попыталась вникнуть в знакомый текст. Хотя и вникать было без надобности – уже много раз она эту «Дуэль» чеховскую перечитывала. Но странное дело – отчего-то возвращалась и возвращалась к ней вновь, будто вбирала в себя этот умный и грустный дух любимого Антона Палыча, щедро заложенный в энергии междустрочия. Будто лечилась им как лекарством. И будто легче становилось, и жить дальше хотелось в тихой радости бытия… Ведь прекрасно ее бытие, и на самом деле прекрасно! И радостей в нем достаточно! Сын вот влюбился, к примеру… Чем же не радость, правда? А муж Дима? Ведь он ее любит, очень любит… Иногда кажется, что она материально ощущает эту любовь. Вот и сейчас… Подумала о Диме, и будто легкий теплый ветер подул в лицо и огладил его вполне ощутимо. Нет Димы рядом, но будто он здесь… А скоро и сам домой с работы придет… Кстати, пора бы уже ему и прийти. Может, пойти на кухню ужин ему разогреть? Или лучше позвонить и спросить, когда приедет? Нет, лучше не звонить. Она ему редко сама звонила, боялась, что в привычку войдет. Пусть лучше он сам… Когда выберет свободное время. Время, которого у него всегда так мало! И еще бы она сама ему при таком дефиците времени названивала, ага! Совсем бы превратилась в подозрительную женушку, контролирующую молодого мужа! Нет уж, не станет она его подозрениями унижать, не станет. Всегда лучше верить, чем не верить. Неверие может любую женщину с ума свести. Нет… О! А вот и дверь в прихожей хлопнула, Дима пришел! Подскочила с дивана резво, как девчонка, и сама удивилась этой невесть откуда взявшейся резвости – в ее-то годы, эка невидаль! Ветром унеслась в прихожую и не успела ничего сказать, Дима опередил ее: – Прости, Ань, опять я поздно домой заявился… Совещание срочное было, проблемы решали. Надо к операции тяжелой готовиться, нерядовой случай. – Да я и не собиралась тебя упрекать, что ты! Сейчас ужин тебе разогрею… Так же резво умчалась на кухню, унося с собой возникшее исподволь сомнение. Да, да, будь оно проклято, это сомнение, которое всплывает вот так, исподволь! Так же, как неожиданная боль вдруг сердце пронзит… Не ждешь ее, а она тут как тут, и пугаешься ее, и стоишь, и вдохнуть боишься! Пока накрывала к ужину стол, пыталась прогнать это сомнение, ругала себя почем зря. А оно никак не хотело уходить, шевелилось внутри нагло-настойчиво – какое, мол, совещание может быть поздним вечером? Ну, допустим, тяжелая операция… Но не вечером же! Обычно их утром делают… И вздрогнула, когда услышала от дверей Димин голос: – Что-то случилось, Ань? Почему ты такая тревожная? – Да с чего ты взял? Нормальная я… – обернулась она с улыбкой. – Ну, не надо меня обманывать… Ты же знаешь, что я любое твое движение чувствую, любое душевное переживание. Рассказывай, что случилось! – Да ничего, Дим… Просто из-за Матвея немного поволноваться пришлось. – А что такое? Я ж ему говорил, тебе совсем нельзя сейчас волноваться! Что он такое вытворил, а? Сейчас я сам с ним поговорю… – Нет, Дима, не надо! Не ходи к нему! Я все тебе расскажу, не надо! Давай лучше за стол садись, все готово уже! – Ну ладно, рассказывай, я слушаю… Что случилось? – Случилось, Дим, случилось! Я уже говорила тебе… Но тогда еще сомневалась, а теперь уже точно знаю! Наш мальчик влюбился, по-настоящему влюбился, по уши. Наконец-то это произошло, представляешь? – Да уж… Только не верится как-то. С его-то замашками Казановы… И на чью же девичью голову такое счастье свалилось, а? – Да на голову студентки моей, Анели Никоновой. Она ко мне вчера домой приходила, я обещала ее курсовую посмотреть и рецензию написать… – Аня! Ну что это такое, а? Мы же договорились, что ты не будешь пока работать! Ты перенесла очень тяжелый приступ, Аня, едва жива осталась! Ну что это такое, Аня, скажи? – Ну не ругайся, Дим, не ругайся… Просто я эту девочку бросать не хотела, я с самого начала ее курсовую работу вела и тему сама ей советовала… Это особенная девочка, она все очень тонко чувствует, все через себя пропускает… Наивная, трогательная, нежная, как цветок. Я такой же в юности была. Не могла я ее бросить, не могла! Тем более тема у курсовой работы слишком уж такая… щекотливая. Не знаю, как бы другой преподаватель к этой теме отнесся. Жалко мне стало девочку… Я ж не знала, что все так получится, что Матвей что-то в ней разглядит! Не предполагала даже… – Да, теперь понятно… И впрямь странно, как же нашего Матвея в этот цветок угораздило влюбиться, а? Уж про него точно не скажешь, что он трогательный и тонко чувствующий! – Не знаю, Дим… Угораздило как-то, да. Может, потому что они такие разные с Анелей… – Хочешь сказать, противоположности притягиваются, да? – Ничего я не хочу сказать, я просто боюсь за них, Дим. И за Анелю боюсь, и за Матвея. Ты бы видел, как он сегодня у меня ее телефон выпрашивал, как смотрел на меня жалко! Потом умчался к ней так быстро, что я и сказать ничего не успела! А потом вернулся домой с разбитым вдрызг лицом… Уже и подраться из-за нее успел, представляешь? – Матвей? Подраться? Да не может быть… Он же сроду ни с кем не дрался! – А вот и может, Дим. Так быстро события развиваются, у меня аж голова кругом идет! Не удивлюсь, если он через пару дней заявит, что жениться собрался! – Да ну… Не преувеличивай, Ань. У нынешних молодых так быстро все не происходит, они отвергают такую скороспелую романтику, насколько я понимаю. Это мы умели вот так… С первого взгляда влюбиться, и на всю жизнь потом… А они нет, они не такие. – Да такие же, Дим, такие же… Если отбросить всю шелуху, все эти призраки соцсетей и осовремененных поведенческих категорий, то под ними обязательно обнаружишь тех же Ромео с Джульеттой… Они ж наверняка живы, курилки! Так и пойдут рука об руку из века в век, и ничего им не сделается! Любовь сама по себе неистребима, слава богу. В любых ее проявлениях. – Значит, ты готова, если Матвей вдруг так вот заявит? Женюсь, и все тут? – Готова, Дим. Возражать не буду. Да и права не имею… Твои родители ведь тоже не возражали, когда ты им заявил, что женишься после недельного знакомства, помнишь? А ведь могли бы возражать, еще как… Тебе тогда было всего двадцать три, а мне… – Ань! Ну что ты опять наш возраст считаешь, а? – …А мне было уже тридцать пять! – словно не услышав его возражений, договорила она фразу до конца. – И я представляю, что пережила тогда твоя мама. Да и отец тоже… – Да никакой трагедии не было, уверяю тебя! Они просто поняли меня и поверили… Поверили, что я люблю, что это на всю жизнь… И если у Матвея случилось так же… Если он так же влюбился… Это же счастье, Ань, правда? И пусть будет так… – Да, Дим. Пусть будет… – А как, ты говоришь, ее зовут? Анеля? А фамилия… – Никонова. А что? – Да нет, ничего… Я просто так спросил. Может, мы спать уже пойдем, Ань? Я так сегодня устал, голова почти не соображает… – Пойдем, Дим. Ты будешь спать, я с книжкой еще поваляюсь. Я сегодня поздно встала, потому так рано не усну. Никак не могу привыкнуть к этому режиму безделья… – Ань, и не начинай даже… Обойдется твоя кафедра без тебя. Ну, хотя бы полгода… – Да я же с ума сойду за эти полгода, как ты этого понять не можешь! – Не сойдешь. Привыкнешь. Да и вообще, тебе и по возрасту уже пора… Сказал и осекся, глянул на нее быстро – как она отреагирует на эту неосторожную фразу. А она только улыбнулась понимающе, вздохнула, проговорила тихо-насмешливо: – Ладно, идем спать… А то еще чего-нибудь скажешь такое… И будешь потом переживать да себя ругать! Идем… Дима быстро уснул, а она лежала долго, смотрела в потолок. Некстати расшевелилась память, и поплыли перед глазами картинки, одна за другой, одна за другой… Как они тогда познакомились интересно, если вспомнить! Хотя ничего интересного для нее не было. Загремела в больницу с банальным приступом аппендицита, и операцию ей делал молодой хирург, без пяти минут бывший ординатор. Чуть ли не первой пациенткой у него была, которую ему доверили резать. Помнится, она сама же и подбадривала его, пока эфиром не надышалась: – Да вы не волнуйтесь так, что вы! Все будет хорошо! Вон какие руки у вас уверенные! Как вас зовут, кстати?