Тим кивнул: — Да. У Алёны не хватило духу спросить, как именно застыло. Хотя, если бы она задала вопрос, Тим, наверное, ответил бы на него. Но она не спросила… Утром пришла мама. Присела на краешек кровати, взяла за руку. Алёна не выдержала, разрыдалась снова, а мама гладила её по руке, гладила… — Мама, — прошептала девочка. — Прости… мамочка… — Эх, ты… Поправляйся, отвезу тебя домой. Тут всё-таки… больницей пахнет… Отпустили её только на четвёртый день. А на шестой день после выписки Огнев сказал ей: — Собирайся. Навестим одного человека… — Зачем? — хмуро спросила Алёна. Тоска не отпускала её. Из рук валилось даже самое пустяшное дело. Тим был занять на своей станции, но как-то раз приехал, и мама впустила его… Они долго сидели в полутёмной комнате, обнявшись, и Тим, снова заблудившись во времени, назвал ребёнка Ладой… — Лада? — переспросила Алёна. У неё спрашивали, как назвать дочь, но она просила время, чтобы подумать, и ничего сама ещё не придумала, в голове было пусто. — У неё конференция по проблемам паранормальной медицины на днях, не забудь посмотреть, — невозмутимо сказал Тим, и Алёна остереглась расспрашивать дальше. Потом, когда в доме установилась та особенная тишина, которая бывает лишь глубокой ночью, Алёна стояла у раскрытого окна, смотрела на звёзды, не такие яркие, как в Отрадном из — а городского освещения, и не знала, что ей делать. Она впервые задумалась о том, что отношения с Тимом ей не потянуть. Он правда ненормальный. Он правда не здесь, не в прошлом и не в будущем, а, как он сам выразился когда-то, — везде. Он безумен. И вовсе не тем, опасным для окружающих, сумасшествием, которое требует себе отдельной комнаты с мягкими стенами. Его помешательство совсем иного рода, проистекающего из особенностей его паранормы. И если Роза Тимофеевна сумела обуздать собственную мощь и заставить её служить науке, то Тим даже не пытался этого сделать. И то, что для других оставалось туманным будущим, для него давным-давно превратилось в прошлое, прожитое и пережитое не один раз. Осознавать подобное было тяжело. Наутро Огнев, проводив маму на службу, вдруг сказал: — Собирайся. Нам необходимо вместе побывать у одного человека. — У кого? — безразлично спросила Алёна. В эти страшные пустые дни у неё почти полностью пропал интерес к жизни. Время она проводила, в основном, валяясь в постели. Спала, читала книги по генетике из списка, выданного Тимом ещё тогда, при первой с ним встрече, читала, почти ничего не понимая и просто бездумно скользя взглядом по строчкам, снова спала. И тут вдруг предлагают куда-то выйти, у кого-то побывать. Зачем? — Сюрприз, — усмехнулся Огнев. — Одевайся, приводи себя в порядок и поехали. В городе удобнее всего передвигаться монорельсом или подземным транспортом, на худой конец, в лёгких карах, но Огнев наплевал на удобство и выкатил из гостевого кармана свою чудовищную машину, памятную по поездке в Отрадное. Машина смотрелась на дороге ископаемым мастодонтом. Алёна подумала, и полезла на заднее сиденье. Там можно было свободно лечь, вытянув ноги. Сидеть впереди и смотреть на дорогу не хотелось совершенно. — Музыку? — спросил Огнев, усмехаясь. — Да… пожалуйста… Огнев прогнал гтлей-листы на проигрывателе и… Алёна подскочила от неожиданности: музыка полилась вполне себе бодрая. Девочка узнала нежно любимую их компанией — именно за быстроту и бодрость! — композицию «Лавина в ущелье» от группы «Два нерва». А она и не знала, что Огнев — взрослый, чёрт его возьми! — может слушать такую музыку! — Не спи, — коротко бросил через плечо Огнев. И машина тронулась. Спустя час езды Алёна оценила дальновидность Огнева, взявшего личную машину. Ехать пришлось через весь город, петлять, поворачивать. На общественном транспорте добрались бы к завтрашнему утру, не раньше. А подъехали они к какому- то офисному зданию, утонувшему в зелени. Небольшое, в три-четыре этажа, кирпичное строение располагалось в центре великолепного парка с огромными, — так и просилось на язык, столетними! — елями. На елях свечками торчали вверх малиновые женские шишки, растопырившие чешуйки для летящей по ветру пыльцы. На клумбах доверчиво тянулись к солнцу тюльпаны, ирисы. Отцветала последняя волна первоцветов, прежде всего, белых и жёлтых крокусов. — Пойдём, — сказал Огнев, подхватывая Алёну под руку. Светлый коридор с огромными окнами вместо одной стены привёл их в небольшой холл всего с двумя кабинетами, в одном из кабинетов через приоткрытую дверь хорошо было слышно, как кто-то раздражённо что-то требовал по внешней связи. Туда-то Огнев и вошёл безо всяких церемоний и втащил за собой Алёну. — Вик, твою мать, — недовольно высказался хозяин кабинета, отключая настольный терминал. — Стучаться, вообще-то, надо. Алёна распахнула глаза. Она узнала сначала голос, а потом и лицо человека. Да это же знаменитый космопроходец, а ныне капитан двадцать девятого «Ковчега» Пётр Ольмезовский! Личность известнейшая. Между прочим, пример для натуральнорождённых ещё тот — если очень сильно хочешь чего-то добиться, то и ущербный геном не помеха. Алёна сжала кулачки на удачи, догадавшись, что у Огнева на уме. — Ничего, — отмахнулся Огнев от упрёка капитана. — Пит, ты мне должен. — Понял, — хмыкнул он, скалясь. — А иначе я 6 тебя до самого старта не увидел! И кого ты хочешь внести в списки? — Ребёнка, — коротко объяснил Огнев. — Флаконникову Ладу Тимофеевну. — Та-ак, — капитан с маху уселся на своё кресло, лицо его побагровело. — Тебя Олег послал? Вот же неугомонное маленькое дерьмецо! Капитан Ольмезовский был старше своего брата-учёного лет на пятнадцать, если Алёне не изменяла память. — Нет, — Огнев по-прежнему был краток. — Не Олег. — и вдруг кивнул на Алёну. — Мать. Эффект разорвавшейся бомбы. Секунду стояла тишина, затем капитан грохнул кулаком по столу, подпрыгнула стоявшая на том столе всякая мелочь вроде каменной статуэтки, памятной по путешествию в древние пещеры или держателя для переносных терминалов, исполненного в виде прыгающей рыбы… — Да чтоб он сдох! — яростно выразился капитан. — Чёртов докторменгеле, пробиркой деланный! Втравить в свои грёбаные научные эксперименты ребёнка! — Простите, — тихо сказала Алёна, которой вдруг очень обидно стало за Олега Ольгердовича. — Я… я сама… втравилась… Просто случайно получилось… ну, случайно же! — Сама! Случайно! А то я своего братца-умника не знаю! — Пит, ты мне должен, — напомнил Огнев. — Да, должен, и я не отказываюсь от долга, — чуть успокоившись, сказал Пётр Ольгердович. — Но вы, двое. Попробуйте убедить меня, что я обязан поставить под удар всю экспедицию ради ваших хот елок! — Я читал отчёт по генетической линии «о-нор», — невозмутимо выговорил Огнев, жестом велев Алёне умолкнуть. — Насколько я понял тему, паранорма начинает просыпаться в период полового созревания, как, впрочем, и все остальные паранормы. Где-то с десяти до семнадцати лет тянется опасный период. И ни одна катастрофа не приняла планетарного масштаба. «Ковчег» ведь не уходит в никуда! У него есть цель. Землеподобная экзопланета голубого ряда, мало чем отличающаяся от нашей старушки Земли. Ну, что, за десять лет мы не обустроим колонию? И не организуем отдельного поместья для девчонки? Она переломается, и будет у нас врач не хуже Розы Тимофеевны, чем тебе плохо? Алёна в отчаянии смотрела на капитана и понимала: откажет. Зачем ему лишние проблемы, откажет же! Вот прямо сейчас. — Не надо брать меня за гуманизм своими слезами, девочка! — резко сказал Пётр Ольгердович. — Терпеть ненавижу женские истерики. Алёна молча отвернулась и вышла из кабинета, аккуратно затворив за собою дверь. А хотелось ахнуть со всей дури, чтобы аж песок из потолка посыпался: дверь была старинная, со стеклянными вставками, и открывалась на старинный же лад — через гнутую бронзовую ручку замка. Девочка подошла к окну, встала коленом на низкий подоконник, ткнулась лбом в стекло и заплакала, тихо, отчаянно. Лучше бы Огнев не трогал её, ей-богу. Лучше бы она так никогда и не узнала об этой попытке, чем как сейчас, нарваться на отказ. Как же больно, кто бы знал! Как больно… Из-за двери не доносилось ни звука. Хорошая шумоизоляция… Здание наверняка никакое не старинное, а просто стилизованное под старину. Если это и есть знаменитое Управление Делами Внеземелья, то тут дополна подземных уровней. По слухам, почти пятьдесят… Занятая своим горем, Алёна пропустила мимо ушей звуки шагов. И пусть идут мимо. Пусть вообще идут. Но это оказался Огнев. Он молча положил сухую горячую ладонь ей на плечо. Алёна обернулась. — Он согласился, — сказал Огнев. — В итоге. Но и всё. Тима, сама понимаешь, он даже под угрозой медленной египетской казни не возьмёт ни за что. «Ковчег» стартует в октябре. До октября у вас ещё будет время… Рекомендую не тратить его на глупости. Понимаешь? Алёна кивнула и вдруг ткнулась лицом ему в грудь, расплакалась, на этот раз от облегчения. — Ну, всё… всё уже, — ворчливо сказал Огнев, гладя её по волосам. — Поехали домой. — Да, — хлюпнула носом Алёна, не пытаясь отстраниться. — Поехали… папа… Сказала и замерла: что он скажет, как отреагирует? Но все эти страшные дни он был рядом, поддерживал, утешал как… как и должен был делать на его месте отец, которого Алёна никогда не знала, ведь мама использовала донорский материал, чтобы зачать дочь. — Хватит уже сырость разводить, дочь, — хмыкнул Огнев, чуть отстраняя девочку и снисходительно-сочувственно её рассматривая. — Поехали. Алёна торопливо отёрла щёки. Взяла Огнева за руку, и они вместе пошли по коридору к выходу. Земля плыла под ногами, ещё не шар, уже не плоскость. Смотровая площадка, она же Зал Прощания на орбитальной станции была выложена панелями экранов, транслирующих изображение окружающего космоса. Полное погружение, чистый восторг перед красотою Вселенной…Разве только яркие стрелочки указателей портили эффект. Но, прямо скажем, ненамного. Шли последние дни перед стартом двадцать девятого «Ковчега». Алёна вспоминала лето и понимала, что сочинение на тему, как она то лето провела, не будет отличаться особенным разнообразием. Тренировки, тренировки и тренировки, на «Ковчеге» бесполезных держать не собирались, а Алёна, как носитель пирокинетической паранормы, теперь переходила в распоряжение вооружённых сил корабля. Мало ли какую опасность «Ковчег» мог встретить в космосе! Что, если враждебную иную расу? Конечно, мирные переговоры никто не отменял. Но договариваться, имея при себе крепкий кулак и возможность, если надо, тем кулаком вломить как следует, намного проще… Поэтому Алёна не вылезала из тренировочных комплексов. Надо сказать, гоняли их там не в пример прежнему тренеру, Скорину, и даже приснопамятный полигон «Найди кота» очень быстро показался конфеткой. Первое время девочка лежала пластом, забывая даже икать. Немного легче стало только к концу лета. Но и результат получился впечатляющий: индекс Гаманина поднялся почти до семи, и Алёна знала, что это не предел, что она способна на большее… В перерывах между мучениями на тренировочных полигонах проходили редкие свидания с Тимом и походы в репродуктивный центр, к искуту, где развивалась девочка Лада. Алёна чувствовала себя полной дурой от того, что ей хотелось разговаривать с машиной, как с живым человеком, но Олег Ольгердович заверил её, что она вполне нормально себя ведёт. Хочется разговаривать — надо разговаривать. Ребёнок услышит, искут чувствителен к звукам человеческого голоса. — Мы стараемся не разлучать детей с матерью, — говорил профессор. — Как правило, это удаётся почти всегда, за редким исключением. Вторгаясь в область паранормального, мы задеваем слишком серьёзные струны, чтобы позволить им звучать фальшиво. У ребёнка должна быть мать, а в идеале, и отец тоже. Только в полноценной семье можно вырастить полноценного носителя той или иной паранормы. Поэтому идея некоторых пирокинетиков создавать родовые домовладения была поддержана на самом высоком уровне. С тех пор прошло почти сто лет, результат — положительный! — налицо. У подобной мощи должен быть якорь, удерживающий её на стороне человечности. Нам не нужны монстры, не способные к любви и состраданию! И он был прав, конечно же.