– Он же угробил кого-то, – удивленно взглянул Дворжик. – Бабу какую-то. Ты не в курсе? – Выясняю все по этому делу. – С чего вдруг? Столько времени прошло. Козицкий сгнил давно! Хотя он и так был гниловатый. – Дворжик засмеялся своей шутке. – А мне ты ничего не говорил про бабу, – вмешалась женщина. – Зай, да я забыл про это. Убил и убил. Вообще-то он тихий был, Генка, – обратился Дворжик к Бабкину. – К стеночке вечно жался. А такой оказался орел! – Что за баба-то? – снова спросила жена. Бабкин понял, что она не даст разговаривать, пока ее любопытство не удовлетворят. – Бывшая певица, Изольда Дарницкая, – сказал он. – Ей было восемьдесят, когда ее убили. Она жила в Литвиновке. Поселок такой. – Знаю я! – перебила жена. Она пересела на диван и уставилась на Бабкина с жадным любопытством. – А как убили? Зарезали? «Скажи, что зарезали!» – читалось в зеленых глазах. Она была очень красива, эта молодая светловолосая женщина с лицом, облагороженным пластическим хирургом. Ей хотелось подробностей чужой смерти, и чем страшнее, тем лучше. В ушах двумя набухшими каплями крови блеснули серьги с рубинами. Илюшин как пить дать завернул бы что-нибудь про символизм. Бабкин пожалел, что с ним нет напарника. Макар умеет обращаться с такими бабами. Вежливо, мягко – точно кот трогает лапкой. А Сергея так и тянет ляпнуть грубость. – Она умерла от сердечного приступа, – сдержанно ответил он. Женщина разочарованно скривила губы. – Тебе, Свет, лишь бы кого-нибудь прирезать! – хохотнул Дворжик. – Ладно, братишка, чего еще про Генку рассказать? – Как ты с ним познакомился? – Через Кольку Свища. Они учились вместе. Потом дурью баловались, еще всяким. – А, Свищев… – Что, уже слышал о нем? – Дворжик помрачнел. – Слышал только, что вы дружили. – Он меня подставил. Денег взял в долг и свалил с концами. Разговор о старом друге был Дворжику явно неприятен, и Бабкин вернулся к теме разговора: – Говоришь, Козицкий был тихий? – Ну не то чтобы. – Он подлил себе еще коньяка. – Вообще-то я всегда знал, что с ним не все так просто. – В каком смысле? – Он отчаянный был парень. Просто снаружи казался тихоней. А так псих реальный! – Псих? – озадачился Бабкин. Все, что он слышал о Козицком прежде, противоречило этой характеристике. Дворжик пожевал губами. – Ну, как бы объяснить… На мотике Гена гонял как бешеный. Пару раз возвращался в гараж злой. Я ему такой: «Гена, ты чего?» А он говорит: «Да вот, хотел кое-кого по асфальту раскатать, не получилось». Сам смеется, а глаза при этом нехорошие. Смотрит так, будто ненавидит меня, и тачку мою по колесу пинает. – А, ты же ему разрешал мотоцикл в свой гараж ставить, – вспомнил Бабкин. – Потом пожалел об этом. Да как-то стремно было отказывать. Вроде и причины нету. Он залпом выпил коньяк. – Сказать по правде, я его боялся. – Боялся? Сергей чуть не рассмеялся. Самодовольный хозяин жизни боялся чахлого, трусоватого, тощего Козицкого? Пятнадцать лет назад расклад был тем же, Бабкин мог в этом поклясться. Ему был неплохо знаком типаж Дворжика: неумный хвастливый парень, однако предприимчивый и склонный к риску. Много таких ему встречалось в девяностых. – Он однажды кинулся на меня, – хмуро сказал Дворжик. – Я после работы тачку в гараж загнал. А Генка пришел и давай орать. Это незадолго до его смерти было. – Что кричал? – Ну, что скоро заживет как человек, что мы все будем ноги ему лизать… Всех вас, орет, раком поставлю! Я говорю: угомонись, чего на тебя нашло? А он схватил с полки насос – и на меня. Глаза дикие! Я подумал, может, обжаханный. Отпихнул его кое-как и убежал. А потом узнал, что Генка старуху убил и под поезд бросился. Я даже не удивился. Не знаю почему. Чего-то такого я от него и ожидал. – Он упоминал имя Прохора Савельева? Дворжик наморщил лоб: – Прохора? Не, не помню. Может, и упоминал. Я особо не вслушивался, чего он там гонит. – А Тульского Зодчего? – Вроде не слышал. Бабкин протянул ему фотографии членов семейства Савельевых. – Посмотри – встречал кого-нибудь из этих людей? Жена Дворжика выдернула пачку у Сергея и сначала просмотрела ее сама. Фыркнула: «Ну и рожи!» – Ты их не знаешь, зай, – ласково сказал Дворжик. – Ты ж у меня молодая. А это все когда было! Он неторопливо перелистал снимки. Дошел до одного и явственно задумался над ним. – Что? – насторожился Сергей. – Узнал его? – Вот этого чувака вроде здесь видел, – Дворжик протянул карточку. – Незадолго до Генкиной смерти. Он возле его дома отирался, будто следил, что ли…. Сергей взял фотографию. Худощавое лицо, жидкая бородка, выразительные глаза… Со снимка на него смотрел Вениамин Варнавин. Час спустя Бабкин сидел в придорожном кафе, макал пельмени в плошку со сметаной и думал о том, что с каждым шагом дело запутывается все больше и больше. Версия о том, что убийца Прохор Савельев, ему нравилась. Простая, логичная. Осталось лишь подтвердить, что никаких гонораров Тульский Зодчий не получал, и тогда пазл сложится. Старикан знал привычки соседки, а драгоценности Изольды лицезрел каждый день, когда она являлась в гости. Неудивительно, что в конце концов не выдержал и спланировал ограбление. «Считай, перед голодающим махали коркой хлеба». Бабкин утопил в сметане очередной пельмень. И тут подворачивается Козицкий. Савельев каким-то образом узнал, что Гена ставил сигнализацию Изольде. Вот она, счастливая случайность! Он убеждает Козицкого поучаствовать в ограблении, а потом убивает его – вернее, доводит до гибели. Отличная версия. Но куда в ней пристроить Вениамина? На экране высветилась эсэмэска, сообщавшая, что Илюшин наконец-то доступен для звонка. – Макар, у меня новости, – сказал Сергей и отодвинул тарелку. – Нашелся свидетель в Туле, который говорит, что в двухтысячном году возле дома Козицкого видел Варнавина. Он пересказал разговор с Дворжиком. Судя по шуму в трубке, Макар снова куда-то ехал. Не расследование, а бесконечное путешествие из города в город. – Не вписывается у меня Вениамин в нашу теорию, – закончил Сергей. – Вписывается. – Каким образом? Отношения с отцом у него паршивые. И зачем Прохору сын в качестве сообщника, когда у него уже есть Козицкий? – Ты кое-чего не знаешь, – сказал телефонный Макар и в сторону добавил: «Здесь остановите, пожалуйста». – Варнавин был болен и нуждался в деньгах. Сам он уверяет, что эта тема не поднималась до убийства, но, скорее всего, врет. Возможно, дело было так: Вениамин все-таки заговорил с отцом об оплате операции. Прохор сам практически нищий, денег ему взять неоткуда. Он включает сына в свой план – скажем, все сношения с Козицким идут через него. Вениамин свободен в передвижениях, а Прохор постоянно на виду. Или он мог с его помощью искать средства давления на Козицкого, если тот выйдет из-под контроля. Допустим, близких выслеживал, ту же подружку, с которой ты общался. А в обмен на это Прохор обещал сыну долю. Ее и хватило на оплату операции. – И свидетель пятнадцать лет назад видел двоих людей, преследовавших Козицкого! – вспомнил Бабкин. Эта подробность на некоторое время совершенно изгладилась из его памяти. – Макар, точно! Все совпадает! – Совпадет, если издатель подтвердит, что на большие гонорары Прохору рассчитывать не приходилось, – сказал Илюшин. – И у нас все равно остается вопрос, кто прикончил Пашку. – Варнавин и прикончил. – Почему не Прохор? – Дед внука любил. – У попа была собака, он ее любил, – насмешливо сказал Макар. – Серега, это лирика. А нам нужны факты. Один я сейчас собираюсь добыть. – Какой?