Остаток списка занимали разнообразные безделушки: шесть золотых вилок, дюжина золотых рукоятей для ножей, шесть золотых цепочек, а также кольца, бусы и браслеты, фляжка с мускусом, помандеры, кресты и амбра. Многие предметы были изготовлены из золота или отделаны золотом. Общая стоимость составляла 108 049 фунтов стерлингов. Возможно, это еще не все – Мендоса утверждал, что с «Сан-Фелипе» были похищены неучтенные 300 000 дукатов. Главным подозреваемым в этой краже был, разумеется, Дрейк – по крайней мере, в воображении Мендосы. Всю эту драгоценную добычу Дрейк преподнес королеве, но если он ожидал таких же похвал и почестей, какие ему оказали после кругосветного плавания, то он ошибся. Вместо этого королева дала понять, что очень недовольна его набегом на испанские земли. Лорд Берли даже уведомил союзную Фландрию, что «эти действия были предприняты сэром Фрэнсисом Дрейком самовольно, за что Ее Величество до сих пор сильно на него гневается». Это было 18 июля 1587 г. Малоубедительное письмо Берли было не чем иным, как попыткой постфактум оправдать неприглядные действия Дрейка. В октябре Берли даже пытался убедить Дрейка «отказаться от рапорта о последнем плавании». Но, как и прежде, бравада и разбойная добыча искупали для Дрейка множество грехов. Англичане внезапно могли похвастаться тем, что Дрейк «подпалил бороду королю Испании» – сначала речь шла только о захвате королевского судна, но со временем так стали называть всю операцию Дрейка в Кадисе, где он преподал пару уроков неумолимому католическому монарху и всей его империи. С такими капитанами на службе у королевы Англия могла стать грозным врагом. Как только стало казаться, что благодаря усилиям Дрейка войны между Англией и Испанией уже не избежать, Елизавета I в своей непостижимой манере решила, что пришло время отступить, и даже выразила сожаление по поводу отправленных в Нидерланды войск, на которые потратила на 60 000 фунтов стерлингов больше, чем планировала. Она по-прежнему колебалась, не зная, как относиться к шумному приключению Дрейка в гавани Кадиса. Да, он привлек внимание Испании и показал, что с Англией шутки плохи, но вместе с тем он разрушил видимость нейтралитета и относительно мирного сосуществования с Испанией. Когда Лестер напомнил ей о боевой доблести Дрейка, она ответила: «Я не нахожу, чтобы он причинил врагу много вреда, разве что раздразнил его, чем нанес мне значительные убытки». Затем Елизавета I попыталась начать мирные переговоры с Испанией. Ее ближайший советник Лестер понимал, что королева ошибается, полагая, что Испания примет ее точку зрения. Дрейк, не питая на этот счет никаких иллюзий, пытался донести до Уолсингема всю серьезность ситуации. Сейчас было крайне неподходящее время говорить о мире – Англия должна готовиться к войне: «Уверяю Вашу милость, свет еще не видел таких приготовлений, какие сейчас неустанно осуществляет король Испании ради того, чтобы вторгнуться в Англию». Дрейк был совершенно прав. Несмотря на то что подготовка шла медленно, Испания твердо намеревалась напасть на Англию. Филипп II был доволен тем, что испанская стратегия сработала, и Англия приняла за чистую монету его притворное внимание к мирным переговорам, но не преминул напомнить своему главнокомандующему, герцогу Пармскому, что на самом деле их главная цель – отвлечь внимание англичан, а не договариваться с ними о мире. «Все это делается, – писал он, – чтобы обмануть их и замедлить их подготовку к обороне, убедив их в том, что такие приготовления будут излишними». Тем временем он советовал герцогу «как можно усерднее готовиться к вторжению в Англию». Одновременно внимание Дрейка занимало крайне неприятное дело Берроуза. Был созван суд, и 25 июля в Теобальдсе, поместье лорда Берли к северу от Лондона, Дрейк зачитал из своего путевого дневника обвинения и доказательства против Берроуза. Помимо нарушения субординации Берроузу были дополнительно предъявлены обвинения в трусости и дезертирстве. Обвинения опирались на интерпретацию Дрейком действий Берроуза в Кадисе. Согласно этой версии событий, на следующее утро после того, как они вошли в Кадис, Берроуз поднялся на борт корабля Дрейка «в трепете» и уговаривал его уйти из гавани. «Золотой лев» Берроуза, по словам Дрейка, не сражался с испанскими галерами – он дезертировал. Берроуз, когда до него дошла очередь, разыграл свою самую сильную карту и напомнил суду о том, как Дрейк казнил Томаса Даути. В свою защиту Берроуз заявил, что опасался, как бы и с ним «адмирал не дал волю своим кровожадным желаниям, как он сделал это с Даути». Далее он описал свои героические подвиги в Кадисе – он сражался с испанскими галерами, в то время как остальные корабли занимались грабежом. Показания Берроуза довольно убедительно отвечали почти на все выдвинутые против него обвинения, за исключением одного – обвинения в подстрекательстве к бунту. Все указывало на то, что он сыграл важную роль в возникновении мятежа. Исходя из этого, его могла ждать такая же судьба, как Даути, но Берроузу повезло. В тот момент Елизавета I стремилась умилостивить короля Испании и продемонстрировать миру видимость спокойствия. Поэтому Берроуза не казнили. На этом дело не закончилось. Выяснилось, что два капитана Дрейка побывали у матросов с «Золотого льва», заключенных в тюрьму Маршалси, чтобы склонить их к даче ложных показаний. В результате дело, которое Дрейк строил против Берроуза, развалилось. Вся эта запутанная процедура убедительно напомнила Дрейку, насколько капризной может быть Елизавета I и насколько шатким оставалось его положение, независимо от того, сколько золота и серебра он привез в Англию. Все это осталось в прошлом. В настоящий момент Берроуз был на свободе, а над Дрейком нависли тучи подозрений. 17 Знаки и предзнаменования В первые месяцы 1588 г. внимание английской публики поглотили мрачные предсказания: многие ожидали событий, «несущих человечеству горестную судьбу». Доверчивые люди видели повсюду знаки и предзнаменования. Влиятельный немецкий математик и астролог XV в. Иоганнес Мюллер из Кенигсберга по прозвищу Региомонтан предупреждал, что в 1588 г. может случиться «окончательный крах мироздания». Такие заявления порождали неуверенность и беспокойство. Встревоженные люди усматривали тайный смысл в количестве мух, собравшихся на окне присутственного покоя королевы, или принимались гадать, что предвещают «тридцать больших рыб», проплывших вверх по Темзе. Последнее диковинное событие привлекло внимание самого короля Филиппа II. Мендоса с удовлетворением отмечал, что 5 апреля на борту одного из кораблей Дрейка взорвалась пушка, в результате чего погибли 35 человек и еще семеро получили ранения. Англичане расценили этот несчастный случай как дурное предзнаменование. Мендоса, естественно, считал иначе. Чтобы успокоить население, Тайный совет поручил доктору Джону Харви написать книгу о космических явлениях с научной точки зрения. Харви соглашался, что в 1588 г. может произойти одно солнечное и два лунных затмения, но уверял, что это не повод для беспокойства. Те же, кто полагал, будто планета Марс приносит бедствия, по его мнению, заблуждались: «крайне маловероятно, чтобы Марс мог принести миру заразные болезни, ужасы или какие-нибудь потрясения». Несмотря на дурные предзнаменования, Елизавета I продолжала добиваться иллюзорного взаимопонимания с Испанией, хотя многочисленные голоса при дворе пытались разубедить ее. Крайне встревоженный лорд Говард, которого Елизавета недавно назначила верховным адмиралом, писал Уолсингему, предупреждая его о готовящейся ловушке: «Сэр, с тех пор, как Англия стала Англией, никогда еще враг, желающий обмануть нас, не изобретал столь хитроумной уловки, подобной этому мирному договору». Но Елизавета I предпочитала искать поддержку у пожилого и склонного к заблуждениям сэра Джеймса Крофта, который к тому же тайно получал деньги от Испании. Действуя по указке испанцев, он заверял королеву, что Испанию интересует только мир. Понимая, что они с королевой преследуют совершенно разные цели, Говард опасался, что станет «всеобщим посмешищем, и не без причины». Вопреки его сомнениям и доводам Елизавета пыталась договориться о мирном соглашении (или, по крайней мере, поддерживала видимость таких попыток) до тех пор, пока испанская Непобедимая армада не вышла в море. Совершенно иную трактовку текущих событий представил английской публике Уильям Аллен, один из лидеров «испанской партии» среди католиков Англии и Ирландии. В 1587 г. Аллена сделали кардиналом по рекомендации короля Филиппа II. В своем сочинении Аллен заявлял, что, если Испания вторгнется в Англию, народ поступит правильно, если присоединится к армии короля Филиппа и выгонит королеву, которая, по словам кардинала, была «самой бесславной, неимущей, порочной и отлученной от церкви еретичкой, позорила королевский титул своей женской природой и безвозвратно погрязла в грехе и мерзости». Совместно с графом Лестером она предавалась «невыразимой и невероятной похоти», превращая королевский двор в мерзостное обиталище пороков. Даже после того, как эти обвинения дошли до ушей Елизаветы, она продолжала переговоры с Испанией, хотя уже не так уверенно. Ситуация осложнялась тем, что испанский адмирал де Санта-Крус, которого Филипп II планировал поставить во главе вторжения, внезапно умер 9 февраля 1588 г. в возрасте 61 года. Он был самым способным и надежным морским командующим в Испании и вряд ли мог выбрать для кончины более неподходящий момент. С тех пор как Дрейк осуществил успешное нападение на гавань Кадиса, Санта-Крус потерял расположение и доверие Филиппа II – король считал, что именно адмирал виноват в том, что подготовка Армады идет так медленно. Позднее говорили, что немилость Филиппа сыграла свою роль, приблизив кончину маркиза. На его место пришел Алонсо Перес де Гусман, седьмой герцог Медина-Сидония. Он имел положительную репутацию и тоже принимал участие в подготовке Непобедимой армады. Повышение его совершенно не обрадовало. По его словам, он не обладал «ни талантами, ни умениями, ни здоровьем, ни состоянием», необходимыми, чтобы справиться с этой задачей. «Я хорошо знаю по собственному невеликому опыту, что на воде меня сразу одолевает морская болезнь», – писал он. Кроме того, герцог был по уши в долгах: «Моя семья задолжала 900 000 дукатов, а посему я совершенно не в состоянии принять командование. У меня нет ни единого реала, который я мог бы потратить на службу королю». Он не подходил для этой должности, поскольку, по его словам, не имел никакого опыта в навигации и мореплавании. Но все это было неважно – главное, что он соответствовал тем требованиям, которые предъявлял к своему главнокомандующему король Филипп. Медина-Сидония принадлежал к высшей знати, отличался беспрекословной преданностью короне и, главное, был непоколебимо верным христианином. И если он надеялся избежать назначения, ссылаясь на отсутствие мореходных навыков и материальных ресурсов, то ему вскоре стало ясно, что эта уловка не сработает. На самом деле он неплохо разбирался в теории навигации и в целом был способным мореплавателем, за исключением того, что действительно страдал морской болезнью. Но его опасения были отнюдь не беспочвенны. Оценивая шансы Непобедимой армады с профессиональной точки зрения, он считал, что она обречена на провал. Он написал Филиппу II, что только чудо может спасти Испанию и ее флот от катастрофы. Советники короля пришли в ужас и не стали показывать Филиппу это предупреждение. «Не удручайте себя и нас опасениями за судьбу Армады – Бог позаботится о том, чтобы ей сопутствовал успех», – посоветовали они новоиспеченному адмиралу. Они льстили ему: «Никто не знает о морских сражениях больше вас» – и одновременно угрожали: «Помните, что ваше доброе имя и уважение, ныне завоеванное мужеством и мудростью, могут обратиться в ничто, если то, что вы написали нам, станет широко известно (хотя мы будем держать это в тайне)». Елизавета I пока не собиралась думать о полномасштабных морских сражениях, хотя уже предпринимала шаги для укрепления английского флота. В ее распоряжении оказалось 25 боевых кораблей и множество других судов, пригодных для военных целей. Джон Хокинс, бывший наставник Дрейка, сумел завоевать доверие королевы и стал казначеем адмиралтейства. Он обновил флот, заменив устаревшие высокие корабли, больше похожие на плавучие крепости, более низкими, изящными и быстрыми судами. Лорд-адмирал Чарльз Говард, барон из Эффингема, взялся инспектировать флот и был немало воодушевлен увиденным. «Я лично поднялся на борт каждого корабля и заглянул всюду, куда только можно пробраться; благодарение Богу, все они находятся в превосходном состоянии, и ни один из них не знает, что такое течь, – сообщил он Уолсингему. – На любом из них я готов хоть сейчас плыть до самого Рио-де-ла-Плата». Это были хорошие новости, поскольку к этому времени Уолсингем убедился в том, что война с Испанией неизбежна. Другие сопричастные, в том числе новый фаворит королевы Уолтер Рэли, определили, в каких местах вероятнее всего высадятся испанские войска, и занимались укреплением этих районов. Вероятность вторжения росла день ото дня. В апреле 1588 г. подготовка приобрела новый размах: 37 приморским городам поручалось подготовить частные корабли, которые составляли первую линию обороны при нападении испанцев. Фрэнсис Дрейк считал, что нужно действовать активно – повести флот к побережью Испании и уничтожить врага, прежде чем он сможет нанести какой-либо существенный ущерб. Он объяснял Елизавете I: «Преимущество в выборе времени и места в любых боевых действиях составляет половину победы», – и доказывал ее советникам, что «пятьдесят парусов» у берегов Испании могут нанести неприятелю больше вреда, чем многократно превосходящее число кораблей на подступах к Англии. Но Елизавету I беспокоило, что испанская Непобедимая армада может уклониться от ее кораблей и вторгнуться в оставшуюся беззащитной Англию. Лорд-адмирал разделял эти опасения. Дрейк принялся ожесточенно спорить с Говардом – типичным «кабинетным» адмиралом, имевшим сравнительно мало морского опыта, не говоря уже об опыте боевых действий на море, – и в этот момент произошло нечто неожиданное. Адмирал умел распознать профессионала, когда видел его перед собой, и он позволил себя убедить. Благодарный Дрейк в ответ на поддержку Говарда решил всегда вести себя с адмиралом «сердечно и любезно». Неизвестно, что им двигало, расчет или искренность, но это было мудрое решение. Дрейк посетил вместе с Говардом церковь в Троицын день (седьмое воскресенье после Пасхи) и принял вместе с ним причастие. Предупредительность Дрейка принесла свои плоды: Говард не преминул рассказать Уолсингему, «как сердечно и любезно сэр Фрэнсис Дрейк ведет себя и с каким усердием он готов служить Ее Величеству и мне самому. Я надеюсь, он будет вознагражден за это». Дрейк не остался в долгу, сообщив Берли, что Говард, по его мнению, «наилучшим образом подходит для этой почетной службы и вселяет в своих последователей уверенность в большом успехе и надежду на победу». Установившееся между Говардом и Дрейком прочное взаимопонимание сыграло важную роль в успешных действиях английского флота, столкнувшегося с превосходящим противником. При всем опыте и отваге Дрейка Испания сохраняла преимущество на море. Елизавете I и ее министрам не удалось защитить королевство от вторжения по той простой причине, что Англия, почти разоренная, не могла позволить себе никаких мер предосторожности. У нее не было ни крепостных валов, ни постоянной армии – лишь несколько изолированных (и нередко безлюдных) гарнизонов в окрестностях Дуврского замка на берегу Ла-Манша. По состоянию на 1588 г. в них насчитывалась всего сотня опытных солдат, в большинстве своем слишком старых, чтобы сражаться. Кроме того, Елизавета и ее министры знали, что не менее половины английского населения составляли католики – они могли встать на сторону испанских захватчиков, в которых видели своих спасителей, и помочь им избавить Англию от протестантов. Роберт Дадли, задушевный друг королевы, предостерегал ее от «бунтовщиков, предателей и других преступников и их сообщников, пытавшихся что-либо предпринять против нас, нашей короны и достоинства» и поклялся «убивать и предавать смерти всеми возможными способами» мятежников, которые посмеют сопротивляться. Католических диссидентов (тех, кто отказывался посещать англиканские богослужения) разоружали и бросали в тюрьму без суда. Обстановка все больше накалялась. Если испанская Непобедимая армада высадится, как ожидалось, в Маргите на юго-восточном побережье, захватчики уже через несколько дней окажутся в Лондоне, немедленно схватят королеву и казнят ее после непродолжительного суда. Испанский флаг будет развеваться над британской землей, а Филипп II, король Испании и Португалии, присоединит Англию к своим католическим владениям. Защитить страну от этой ужасной участи должны были корабли, которые Елизавета I называла «стенами» своего королевства, а главную роль в обеспечении их всем необходимым снова играл Дрейк. Всякий раз, когда Елизавете требовалась блестящая победа, она обращалась к Фрэнсису Дрейку. Она воззвала к нему, когда следовало дать отпор испанцам в Новом Свете и заявить права на новые территории, – и он это сделал. Теперь она срочно нуждалась в нем, чтобы решить важнейшую и сложнейшую задачу – защитить королевство от испанцев. Для Англии пришло время отправиться на войну. Для Англии и Дрейка ставки поднялись невероятно высоко. Задуманное нападение ничем не походило на его прежние пиратские экспедиции на дальних берегах. В тех набегах у него была всего одна задача: по возможности остаться живым и невредимым, чтобы снова вступить в бой на следующий день. Ныне, выступая против Испании, он должен был найти способ победить испанцев, как бы неправдоподобно это ни звучало. И если он потерпит поражение, протестантская Англия может погибнуть вместе с ним. Елизавете I с самого детства не раз грозила гибель, и хотя ей регулярно удавалось избежать худшего, методическая жестокость испанских завоеваний представляла для нее особую опасность. Если католическая Испания победит, они придут за ней – протестантской королевой, приговорившей католическую королеву к смерти, и подвергнут ее таким же пыткам, каким ее соотечественники подвергали католиков. Это была не обычная война, а священная. Тем временем Говард преисполнился гордости при виде английского флота, готового к битве с Испанией. Из Плимута он писал Берли: «Милостивый государь, здесь собралась самая доблестная компания капитанов, солдат и матросов, которую, я думаю, когда-либо видели в Англии». 30 марта 1588 г. Дрейк написал из Плимута лордам Совета, настойчиво привлекая их внимание к неизбежности войны с Испанией, которая должна помешать Испании осуществить полномасштабное вторжение в Англию. Он подчеркивал, что король Филипп II и поддерживавший его завоевательные планы герцог Пармский имели немалые преимущества: Если Ее Величество и Ваши светлости согласны, что король Испании намеревается вторгнуться в Англию, то нет сомнения и в том, что он собрал для этого в Испании существенные силы, опираясь на которые принцу Пармскому будет легче идти в наступление – чего, по моему мнению, следует бояться больше всего… Чтобы предотвратить это, я считаю, следовало бы собрать здесь настолько сильные войска, насколько посчитают нужным Ваши светлости, и тому есть две особые причины: во-первых, потому что неприятель готов нанести первый удар, а во-вторых, потому что это приободрит и укрепит дух любящих подданных Ее Величества как за рубежом, так и на родине, ибо они убедятся, что Господь всемогущий наделил Ее Величество и ее народ мужеством и смелостью, и не будут бояться никакого вторжения в собственной стране, но станут искать врагов Бога и Ее Величества там, где их можно найти, ибо если Господь на нашей стороне, то мы можем быть уверены, что нас больше, чем их». В заключение Дрейк предупреждал, что ему как можно скорее нужна огневая мощь. Он уже послал за оружием и ждал доставки. И вскоре ему понадобится больше, потому что он запросил только треть от общего количества военного снаряжения, которое собирался использовать. Оружие нужно доставить быстро, «ибо, если мы ощутим нехватку его в тот момент, когда будем больше всего в нем нуждаться, будет слишком поздно посылать за ним в Тауэр». Четыре недели спустя, 28 апреля, Дрейк, раздосадованный и разочарованный тем, что его так и не услышали, решил прямо предупредить о своих тревогах королеву. Он всеми силами старался убедить ее в том, что Испания не собирается вести мирные переговоры с Англией. Это была ловушка. Инстинкт подсказывал Дрейку, что Филипп II готовился к войне и надеялся усыпить бдительность Англии. Хотя Дрейк щедро изукрасил свое послание заверениями в вечной верности, его суть была простой и прямолинейной: не дайте испанцам себя одурачить. В таком виде оно имело шанс привлечь внимание Елизаветы I, умевшей видеть суть за красивой оберткой. И она осознала, почему английские корабли должны выйти навстречу Испании, а не ждать ее нападения. Чем дальше от уязвимых английских берегов удастся задержать потенциальных захватчиков, тем лучше. Вскоре после того, как Дрейк отправил королеве предостережение, Непобедимая армада подняла паруса. Выход в море уже не раз откладывался, и каждый лишний день ожидания давал Англии больше возможностей вооружиться, защитить королеву и перехватить инициативу. Лишь 19 мая «Великая и Славнейшая Армада», как ее называли в Испании, отплыла в сторону Англии. Испанская Непобедимая армада, один из крупнейших флотов в истории человечества, служила наглядной иллюстрацией богатства и гордости Испании. Она делилась на десять эскадр, самая крупная из которых принадлежала Португалии и состояла из 14 кораблей (в том числе флагман «Сан-Мартиньо» страдавшего морской болезнью главнокомандующего герцога Медина-Сидония). Вторая эскадра из Бискайи также состояла из 14 кораблей; 11 судов принадлежали Кастилии; 14 – Гипускоа, 10 составляли левантийские корабли из Сицилии и Лиссабона и еще множество других. Неизменно набожный Филипп назначил кораблям религиозные пароли, по которым они могли опознавать друг друга во время своего крестового похода (воскресенье – «Иисус», понедельник – «Святой Дух», вторник – «Пресвятая Троица», среда – «святой Иаков», четверг – «ангелы», пятница – «все святые», суббота – «Богоматерь»). В общей сложности в испанскую Непобедимую армаду входило 132 корабля, на которых находилось 8766 матросов, 21 556 солдат и 2088 заключенных-гребцов. Армада выглядела так, словно собралась на праздник, а не на войну. Флаги и вымпелы весело развевались на ветру. На военных кораблях стояли декоративные борта, всюду сверкала позолота. Пушки были прикрыты расписными щитами, на парусах красовалось изображение меча, символа испанской мощи. Офицеры и солдаты щеголяли ослепительными нарядами. Знать облачилась в доспехи, инкрустированные драгоценными камнями, дворяне носили шелк и бархат. Плащи, камзолы и знамена переливались всеми оттенками малинового, пурпурного, лазурного и фиолетового, и все это было богато вышито золотой нитью. На сцене эти яркие костюмы выглядели бы куда уместнее, чем в морском сражении. Даже рядовые солдаты носили роскошные наряды. Один сержант, позднее взятый в плен, отправился на бой в элегантных голубых бархатных чулках с золотыми и серебряными шнурами и в дублете из тонкого бархата с подкладкой из тафты. Мушкетеры повязывали на руку красную ленту и носили шляпы с широкими полями и плюмажем из перьев. Разодеты были все, вплоть до подневольных гребцов, в ярко-красных куртках. Однако, при всем великолепии этой водной феерии, пышное убранство не давало испанцам никакого военного преимущества. Корабли Непобедимой армады под всеми парусами растянулись более чем на 11 км. Это было устрашающее зрелище. «За ними почти не видно моря, – рассказывал очевидец Хуан Бентиволло. – Испанский флот растянулся в полумесяц невиданного размера. Громоздятся уходящие ввысь носы и квартердеки, лес мачт заслоняет горизонт и одним своим видом вызывает смесь ужаса и изумления… Флотилия шла на всех парусах ровным и неторопливым ходом, и когда она приблизилась, казалось, сами волны застонали под ее тяжестью, и ветер покорно утих». Триумф Испании, обладавшей крупным флотом и обширными ресурсами, казался неизбежным, но знающие люди понимали, что английские корабли, хотя и уступали испанским размерами и общим числом, были быстрее и проворнее. Кроме того, у англичан имелись более маневренные пушки и более мощные мушкеты. Все это вкупе со смелостью и внезапностью, привнесенными Фрэнсисом Дрейком, могло радикально изменить картину противостояния. Английский флот, состоявший в основном из торговых кораблей, спешно переоборудованных для сражения, выглядел, разумеется, не так грандиозно, как испанская Непобедимая армада. Английские корабли скорее можно было назвать непримечательными, скучными и практичными – их единственным украшением и знаком отличия был крест святого Георгия на парусах. Лорд Чарльз Говард Эффингем возглавил флотилию, состоящую из кораблей «Арк Ройял» (флагман), «Элизабет Бонавентура», «Радуга», «Золотой лев», «Белый медведь», «Авангард», «Ревендж» (корабль Фрэнсиса Дрейка), «Виктория» (корабль Джона Хокинса) и несколько десятков других, – полноценный военный флот, взявшийся словно из ниоткуда. Испанский командующий писал: «Если Бог не сотворит чудо, чтобы помочь нам, то англичане, чьи корабли гораздо быстрее и проворнее, чем у нас, имеющие больше дальнобойных орудий и знающие свои преимущества так же хорошо, как знаем их мы, никогда не пойдут на сближение с нами, но будут держаться поодаль и поражать наши корабли своими кулевринами [маленькими пушками], не давая нам, в свою очередь, причинить им какой-либо серьезный вред. Итак, мы плывем против Англии и надеемся лишь на чудо». Путь из Лиссабона с беспощадной ясностью продемонстрировал всю неповоротливость кораблей Непобедимой армады. Крупные галеоны, предназначенные для абордажа вражеских кораблей и рукопашного боя, шли медленно и оказались неспособны держаться круто к ветру. Многие торговые суда Армады были рассчитаны на плавание в спокойных водах Средиземного моря, а их матросы привыкли идти по ветру. В неблагоприятных условиях они просто бросали якорь и ждали, пока ветер переменится. На некоторых кораблях стояли длинные весла, пригодные для Средиземного моря, но бесполезные в водах Атлантики. Непобедимой армаде потребовалось три недели, чтобы пройти около 500 км от Лиссабона до мыса Финистерре. Люди уже начали страдать от болезней и голода, а боевые действия еще даже не начинались. Когда испанцы прибыли на место, Медина-Сидония собирался пополнить запасы, но разразился сильный шторм: множество кораблей отбросило к архипелагу Силли более чем в 640 км к северу, часть разбились на побережье Франции. Непогода нанесла Непобедимой армаде больше урона, чем враг. Когда шторм утих, ее остатки добрались до Ла-Коруньи на северо-западе Испании. Там потрепанные корабли смогли пополнить запасы и отправить пинасы на поиски судов, разбросанных по всему Бискайскому заливу между западным побережьем Франции и северным побережьем Испании. Худшие опасения герцога Медина-Сидония по поводу Непобедимой армады сбылись. «Должен признаться, я вижу здесь очень мало людей, обладающих необходимыми знаниями и способностями для того, чтобы исполнять возложенные на них обязанности, – писал он королю. – Ваше Величество, я прошу Вас поверить мне и уверяю – мы очень слабы. Не обманывайтесь словами тех, кто хочет убедить Вас в обратном». Далее он без обиняков спрашивал: «Как Вы думаете, можем ли мы напасть на такую великую страну, как Англия, с такими силами, как сейчас?» Вместо этого он рекомендовал «заключить с противником какое-нибудь почетное соглашение» на время, пока пострадавшие корабли Непобедимой армады будут ремонтироваться в Ла-Корунье. Обеспокоенный неблагоприятным поворотом фортуны, Филипп II провел «весь день и всю ночь в молитве, несмотря на то, что ему мучительно сводило руку подагрой». На этом неприятности не закончились: Алессандро Фарнезе, герцог Пармский, командовавший армией вторжения, предупредил его, что доставлять испанских солдат в Англию на речных баржах, как это планировалось ранее, небезопасно. «Если мы столкнемся с вооруженными кораблями англичан или [голландских] мятежников, они могут с величайшей легкостью уничтожить нас, – написал он королю и на полях добавил: – Дай Бог, чтобы дело не обернулось позором». Но, несмотря на все опасности, грозившие его людям, Филипп II остался непреклонным. Он гневно написал герцогу Медина-Сидония: «Я посвятил это предприятие Богу. Так возьмите себя в руки и сделайте свое дело!» К тому времени английский флот подготовился к сражению. Ранее Елизавета I приказала кораблям Говарда «неустанно бороздить» воды вдоль английского побережья – занятие пустое, но необходимое на случай, если Филипп II прикажет своему флоту плыть до самой Англии, даже если английские паруса появятся у берегов Испании. Как выяснилось, королева угадала. Английские корабли несли вдвое меньше снарядов, чем испанские (25 выстрелов против 50). Если бы они встретились в Ла-Манше, флот Елизаветы I мог легко пополнить израсходованные заряды – при столкновении за тысячу миль от Англии, у побережья Испании, это было бы невозможно. Говард раздраженно ответил королеве, что он «сердечно рад» тому, что другие, находящиеся далеко, могут судить о ситуации лучше, чем он. Его едкие слова возымели ожидаемое действие, и Елизавета I снова изменила мнение, но к тому времени, когда Говард отправился в путь, ветер задул с юга, и он начал опасаться, что испанские корабли попадут в Англию раньше, чем он сам сможет достигнуть Испании. В июне он в тревоге писал Уолсингему: «И если Ее Величество действительно думает, что она способна бесконечно тянуть время, ожидая короля Испании, она сильно заблуждается; это может обернуться для нее большим несчастьем». Однако Говарду не удалось достучаться до королевы. В отчаянии он предупреждал Елизавету: «Ради всего святого, мадам, пробудитесь, откройте глаза, увидьте, что вокруг вас смыкает кольцо гнусная измена, заговор против Вашего Величества и Вашей державы. Сплотите вокруг себя верные силы, которые смогут защитить Вас». К счастью для Англии, штормы неоднократно разворачивали испанские корабли и направляли обратно в сторону Испании. Однако к полудню 19 июля вся Непобедимая армада – линия кораблей, растянувшаяся более чем на 11 км, – показалась из тумана у мыса Лизард в Корнуолле (название происходит от корнуоллского слова lezou – «мыс»). Говард и Дрейк в этот момент наблюдали за ремонтом своих кораблей. Согласно легенде, Дрейк играл в лаун-боул (нечто среднее между бильярдом и керлингом) и, услышав о появлении испанских парусов, пошутил: «У нас достаточно времени, чтобы закончить игру, а потом задать трепку испанцам». Чтобы предупредить население, англичане зажгли огни на сигнальных постах вдоль всего берега, от Девона до границы Шотландии. Они стреляли из мощных пушек, пытаясь поразить выходящие из мрака испанские корабли. Зрелище внушало ужас. Не оставалось никаких сомнений в том, что огромный флот явился для завоевания. На сей раз удача сопутствовала испанцам: их корабли могли бы подойти достаточно близко, чтобы взять на абордаж запертых в гавани и неспособных маневрировать англичан. Ветер и прилив обернулись против Англии. Чтобы избежать этого, английские корабли требовалось вывести на более удобные позиции. Это было трудное и кропотливое дело. Небольшое судно, борясь с встречным ветром, отплывало на некоторое расстояние с якорем большого корабля, бросало якорь в воду, а затем большой корабль подтягивали к этому месту, выбирая якорный канат. Повторив эту процедуру (верпование) несколько раз, судно переводили в более выгодное положение. 54 английских корабля таким образом удалось вывести из гавани. Несмотря на все неудобство и трудоемкость процедуры верпования, она позволила переместить корабли из гавани Плимута, которая могла стать для них ловушкой при подходе Непобедимой армады, в более безопасное открытое море. Вдобавок это дало английским кораблям важнейшее преимущество, поставив их с наветренной стороны от неприятеля. Примерно в это время лорд Говард, подгоняемый Дрейком, повел свои корабли в Бискайский залив, где они планировали атаковать испанские суда в гавани Ла-Коруньи. Но ветер не позволил флоту Говарда плыть на юг. Он вернулся в Плимут и стал ждать, когда испанские корабли прибудут в Ла-Манш. Ночью 20 июля корабли Говарда и Дрейка прибыли к Эддистоуну, сильно размытой морем группе скал в Ла-Манше близ Плимута. Несмотря на темноту, два флота смогли увидеть друг друга. Той ночью корабли Говарда продвинулись на запад, получив стратегическое преимущество над испанцами. Обладая большей маневренностью, английский флот спровоцировал испанцев открыть огонь, оставаясь при этом вне досягаемости. Затем англичане подошли, стреляя бортовыми залпами по корпусам вражеских кораблей, и повредили часть из них ниже ватерлинии. Корабли оказались так близко, что противники во время перестрелки видели друг друга невооруженным глазом. Корабль Дрейка пострадал сильнее остальных – по словам Хаклюйта, «в него попало не меньше 40 ядер, а каюту капитана ядра дважды пробивали насквозь». Все эти маневры происходили словно в замедленной съемке – корабли приближались друг к другу и расходились с величественной точностью. Бой продолжался восемь часов; около четырех часов дня, исчерпав запасы пороха и ядер, англичане произвели последние выстрелы и отступили. Несмотря на все обрушившиеся на Непобедимую армаду неприятности, она могла бы добиться успеха, если бы король Филипп не упустил из виду жизненно важный вопрос взаимодействия двух своих командующих, герцога Медина-Сидония и герцога Пармского, которым в определенный момент следовало объединить свои войска. Силы герцога Пармского были развернуты в Нидерландах, однако Филипп II ожидал, что он высадится в Англии, завоюет страну и захватит Елизавету I. Герцог Пармский понимал, что попытка вторжения в Англию окончится катастрофой для Испании, но он не мог ослушаться Филиппа (мать герцога была сводной сестрой короля) и на словах согласился помочь. Если какое-то событие и определило исход сражения с испанской Непобедимой армадой, это было решение герцога Пармского оставить испанцев без поддержки в решающий момент. Без встречи двух флотов и последующей высадки солдат в Англии Испания не могла одержать победу. Несмотря на численное и материальное превосходство, войска короля Филиппа II оказались в опасной ловушке.