Успех Дрейка означал унижение Испании. Он не просто обогнал Испанию и первым открыл отдаленные аванпосты и обнаружил новые торговые маршруты, не только превзошел Магеллана и других потенциальных кругосветных мореплавателей – этот пират самым вопиющим и беззастенчивым образом похитил у Испании огромные богатства. Следовательно, вопрос заключался в том, как привлечь его к ответственности. Дрейк вернулся в Англию на борту «Золотой лани» 26 сентября 1580 г., при полной луне. С чувством облегчения, волнения и благодарности Флетчер писал об этом: «С радостными мыслями и с сердцами, исполненными благодарности Богу, мы благополучно прибыли в Плимут, откуда некогда отправились в плавание, продолжавшееся 2 года, 10 месяцев и еще сколько-то дней. Мы видели чудеса Господни в глубинах морских, совершили много удивительных открытий, пережили много диковинных приключений, спасались от многих опасностей и преодолевали многие тяготы в этом нашем кругосветном путешествии, пока не обошли весь мир». Он не преувеличивал. Это было потрясающее путешествие. Они добились успеха там, где Магеллан потерпел неудачу, выжили там, где он погиб в ненужном кровопролитии. Они доказали, что кругосветное путешествие действительно возможно, и Англия может воспользоваться этим глобальным морским маршрутом. Более того, они привезли с собой невообразимое состояние в золоте и серебре. Тот факт, что эти сокровища украдены у врага, доставлял особое удовольствие и Дрейку, и его высокопоставленным покровителям. На сей раз убытки Испании обернулись непосредственной прибылью для Англии. Юный племянник Дрейка Джон в своих записках, составленных от третьего лица, упомянул один тревожный эпизод, случившийся уже на родной земле: «Прибыв в Плимут, они осведомились у рыбака, как поживает королева». Это был вопрос исключительной важности. Почти три года Дрейк не получал никаких известий от своей тайной покровительницы. Его путешествие могло считаться успешным только в том случае, если королева по-прежнему оставалась на своем месте. Если за время, пока он был в отъезде, власть перешла в другие руки, если Елизавету свергли, или она отреклась от престола, или умерла, он мог оказаться протестантом среди католиков и лоялистом среди бунтовщиков, а его перспективы при этом выглядели бы крайне неопределенно. Но королева была жива. За годы отсутствия Дрейка Елизавета успела пережить немало неприятностей. Она девять месяцев терпела ужасные муки из-за гнилого зуба. Английские и европейские врачи не решались лечить ее, опасаясь за свою жизнь в случае, если их усилия не увенчаются успехом. В конце концов зуб удалось вырвать, и ей стало лучше, но с тех пор Ее Величество предпочитала ходить с черными зубами, лишь бы не подвергать себя снова этой ужасной процедуре. Кроме того, над ней дамокловым мечом висел вопрос брака и престолонаследия. Хотя со временем стало ясно, что Елизавета не родит ребенка, который сможет унаследовать трон, ее советники тем не менее отчаянно пытались выдать ее замуж. Она упорно сопротивлялась. Брак ее отца превратился в громкий показательный процесс, изменивший отношения Англии с католической церковью. В стремлении заполучить наследника Генрих VIII вел себя жестоко и эксцентрично. Выросшая в неустойчивой обстановке Елизавета усвоила, что брак с королем зачастую не дает никаких гарантий и может окончиться кровопролитием. Ей удавалось избегать опасностей супружества, оставаясь отстраненной и девственной (по крайней мере, внешне). Она говорила: «Замужество – предмет, к которому у меня никогда не было ни малейшей склонности». Вместе с тем Елизавета была способна услышать другую сторону: «Мои подданные, однако, очень упорствуют, и мне поневоле придется либо выйти замуж, либо выбрать другой путь, который очень труден» (она подразумевала целомудренную жизнь и конец династии Тюдоров). «В мире существует твердое убеждение, будто женщина не может жить без мужа – во всяком случае, многие считают, что если она воздерживается от брака, то делает это по какой-то дурной причине». Она допускала, что могла бы выйти за графа Лестера, но у него уже была жена, и даже после ее смерти они так и не поженились. Была и иная, не менее веская причина: выйдя замуж, она мгновенно стала бы второстепенным партнером в этом союзе. Ее властный отец Генрих VIII провозгласил, что если леди «вследствие случайности станет править, то она не сможет долго оставаться без мужа, который, согласно закону Божию, должен быть ее правителем и главой и, таким образом, должен через нее управлять государством». Помня об этом предупреждении, королева избегала затрагивать эту тему. Она уходила от ответов на прямые вопросы и в общем старалась высказываться на эту тему как можно более путано и неоднозначно. Брак мог сделать ее уязвимой, и дело было не просто в подчинении мужу. Один неверный шаг, и Елизавета могла оказаться, как ее мать, на плахе, с занесенным над обнаженной шеей мечом. Имея перед глазами этот ужасный пример, она заключила: «Я предпочту просить милостыню в одиночестве, чем быть королевой при муже». Но ей никто не поверил. После долгих поисков придворные советники, считавшие, что лучше знают, в чем состоит выгода для нее и королевства, выбрали ей партнера, рядом с которым она могла чувствовать свое несомненное превосходство. Этим незавидным кандидатом был Франсуа, герцог Анжуйский и Алансонский, младший сын Генриха II и Екатерины Медичи. Если бы его брат Генрих III не произвел на свет наследника, он унаследовал бы французский престол. Франсуа был католиком, но открыто поддерживал французских протестантов. Статс-секретарь и главный советник Елизаветы лорд Берли считал объединение династий Валуа и Тюдоров отличной мыслью, но на самом деле Франсуа и Елизавета вряд ли могли стать удачной парой. Герцог был вдвое младше королевы – достаточно молод, чтобы годиться ей в сыновья. Кроме того, он не отличался красотой: у него был слегка искривлен позвоночник, а его мальчишеское лицо уродовали шрамы от оспы. Даже родная мать презирала его. «Я молила Бога, чтобы ты умер в детстве», – написала она ему однажды. Однако во Франции в целом благосклонно относились к идее этого брака при условии, что Елизавета сможет выносить ребенка. Впрочем, учитывая ее возраст (ей было 45 лет), никаких гарантий, что она родит наследника, не было. Многие понимали, что брак Елизаветы с католиком не смягчит, а скорее усилит религиозные противоречия. Переговоры с герцогом Алансонским зашли в тупик. События шли своим чередом, и в июле 1579 г. Елизавета чуть не погибла – во время путешествия на барже по Темзе на нее совершили покушение. Томаса Эпплтри, стрелявшего в королеву, приговорили к повешению, но когда палач накинул петлю на шею осужденного, Елизавета вмешалась и помиловала его. Так же внезапно она изменила отношение к неуклюжему, но обаятельному герцогу Алансонскому. Испанский дипломат и шпион Бернардино де Мендоса исправно передавал все последние сплетни королю Филиппу. «С тех пор, как я отправил вам последнее письмо, я узнал о том, какие подарки привез с собой г-н д’Алансон», – рассказывал Мендоса. Как оказалось, хрупкий, но решительный молодой герцог никого не обошел вниманием. «Он подарил королеве кольцо с бриллиантом стоимостью, по словам французов, 10 000 крон, вручив его, когда прощался с ней в Кобэме. Расставание было очень нежным с обеих сторон, и королева в ответ тоже подарила Алансону драгоценности. Лестеру он преподнес шнурок для шапки, отделанный драгоценными камнями стоимостью в 3000 крон, – сообщал дипломат-разведчик. – Леди Стаффорд и другие дамы получили драгоценные камни из запасов, привезенных Симье, который остается здесь, чтобы продолжить переговоры о свадьбе и о других планах французов, с каковой целью он и завоевывает всеми возможными способами расположение советников королевы». Англия по-прежнему отчаянно нуждалась в средствах, и этот благопристойный подкуп отчасти удовлетворял ее потребность. «Герцог Алансонский будет моим мужем», – во всеуслышание объявила Елизавета, поцеловала его в губы, сняла с пальца кольцо и протянула его герцогу. Тот в ответ отдал ей свое кольцо. После этого Елизавета подозвала к себе приглашенных дам и джентльменов и повторила при них свои слова. «Алансон и французы вне себя от радости», – писал Мендоса: этот союз вполне мог изменить баланс сил между государствами. Помня о своих далеко не юных годах и том, что ее лицо тоже испещрено следами оспы, Елизавета решила не обращать внимания на физические недостатки жениха. За хрипловатый голос она дала ему прозвище «Лягушонок»; сторонники их брака при дворе засыпали ее украшениями с изображениями лягушек. Казалось, союз Англии и Франции, протестантов и католиков, при всем его неправдоподобии, вскоре станет явью. «По моим сведениям, переговоры об унии с французами идут очень живо, – писал Мендоса королю Филиппу 13 сентября 1579 г. – Она все время расхваливает достоинства Алансона и осыпает похвалами королеву, его мать, к которой раньше питала отвращение, повторяя, что именно благодаря ее разумному руководству во Франции установился нынешний порядок. Даже если брак не состоится, вполне вероятно, что союз с французами все же будет заключен – все это пойдет во вред Вашему Величеству, и весьма очевидные признаки этого можно увидеть повсюду». Испанский кошмар сбывался наяву. Однако и в самой Англии раздавались голоса протеста. В 1579 г. молодой английский памфлетист Джон Стаббс изложил свои возражения в трактате под названием «О зияющей бездне, в которой сгинет Англия по причине грядущей свадьбы с Францией». Он во всеуслышание заявлял очевидное: королева слишком стара, чтобы родить ребенка, а этот брак, скорее всего, не пойдет на пользу английским обычаям, нравам и даже языку и нанесет немалый ущерб протестантизму. Он уподоблял этот «безнравственный союз» попытке «вопреки всякому закону запрячь в одно ярмо чистого вола с нечистым ослом» и предсказывал неизбежное унижение для английской публики, которая окажется «задавлена тяжкими чреслами скверных людей, уязвлена скорпионьим жалом подлого чужого народа». Королевский суд запретил распространение оскорбительного памфлета. Стаббса вместе с его издателем и печатником судили и признали виновными в подстрекательстве к мятежу. Первоначально Елизавета добивалась смертной казни для всех трех негодяев, но ее убедили смягчить приговор и остановиться на отсечении руки (осужденным отрубали правую руку тесаком, удар по которому наносили молотом). Печатнику повезло – его Елизавета простила, но Стаббс и его издатель понесли назначенное наказание. 3 ноября 1579 г., когда приговор приводили в исполнение, Стаббс не удержался от каламбура: «Помолитесь за меня, ибо чувствую, мое наказание уже близко – рукой подать». После того как с экзекуцией было покончено, он левой рукой снял шляпу, воскликнул: «Боже, храни королеву» и потерял сознание. Следующие 18 месяцев он провел в тюрьме. К концу года Елизавета полностью забросила мысли о замужестве. Франсуа Алансонский не догадывался, какие огромные перемены произошли в жизни королевы и всей Англии, но она внезапно потеряла к нему интерес, и он остался с пустыми руками. На самом деле у нее была очень веская причина прекратить романтические игры. «Золотая лань» вернулась на родину. Теперь Елизавета могла позволить себе отказаться от брака с несчастным герцогом Алансонским и с любым другим претендентом. 13 Возвращение и награда Дрейк подготовил государыне триумфальный отчет о своем путешествии. Ему было о чем рассказать и чем похвастаться. За все время кругосветного плавания со всеми его природными опасностями, не говоря уже об опасностях, неразрывно связанных с таким рискованным делом, как пиратские набеги, он потерял всего 37 человек, а те, кто вернулся, были в основном здоровы и невредимы. Для сравнения, Магеллан потерял более двухсот человек – почти всю свою команду, а 18 выживших вернулись в Европу в крайне истощенном состоянии. Флагман Дрейка «Золотая лань» содержался в образцовом порядке: медные части блестели, разноцветные флаги развевались на ветру. Что могло доставить больше удовольствия королеве и вызывать более сильное чувство национальной гордости? Еще важнее, путешествие Дрейка доказало, что Англия действительно может стать владычицей морей. Дрейк проверил на практике империалистические теории Джона Ди и обнаружил, что они работают. Ничто не мешало англичанам построить империю. Испанцы были слишком уязвимы – неоднократные набеги Дрейка на их заокеанские поселения не оставили в этом никаких сомнений. Пока испанцы боролись с привычной ленью и морской болезнью, Дрейк покорял океаны мира. Однако на родине его ждали неожиданные новые препятствия. Ему сообщили, что королева в добром здравии, но в Плимуте наблюдается много случаев чумы. Непредсказуемые смертоносные инфекции продолжали преследовать англичан. Не желая рисковать, Дрейк решил повременить с заходом в порт. Жену капитана Дрейка, Мэри Ньюман (они поженились в 1569 г., и после его возвращения она прожила всего один год), доставили к стоящему поодаль кораблю на лодке. Ее сопровождал мэр, который отправил гонца к королеве в Лондон. Возникла еще одна тревожная пауза. Вопросов было предостаточно. Винтер вернулся в Англию первым – что, если он успел разрушить репутацию Дрейка? А если Дрейк, несмотря на все свои подвиги, был в опале? Если королева встретит его холодно, ему придется с немалым риском прятать где-то огромное количество сокровищ. В ожидании вестей от королевы он поставил корабль у крошечного острова Святого Николая в Плимут-Саунд. Первая реакция королевы выглядела не слишком многообещающе. Дрейку сообщили, что своими провокациями в отношении Испании он поставил Ее Величество в крайне неловкое положение. Ничего не было сказано о том, что он провел в море три полных опасностей года, о его успешном кругосветном плавании и баснословном количестве золота, серебра и драгоценных камней, которые он привез своей королеве, – только о том, что испанский посол негодует и требует компенсации за все украденное Дрейком. Возмущения испанцев следовало ожидать – в конце концов, Дрейк причинил им немалый ущерб, но уклончивость королевы приводила в замешательство. Дрейк начал думать, что за время своего длительного отсутствия впал в немилость. Возможно, его, как многих других мореплавателей, по возвращении домой ждали опала, тюрьма или суд. Возможно, ему было бы лучше остаться среди говорливых мивоков, щедрых жителей Молуккских островов или симарронов, которые видели в нем предводителя, а не досадную помеху. Как оказалось, странная реакция Елизаветы I была не чем иным, как попыткой ввести в заблуждение постоянно подслушивающего Мендосу и других шпионов. Достаточно скоро «королева прислала известие, что он должен явиться ко двору и привезти ей несколько образцов того, что ему удалось добыть своими трудами, и что ему не следует ничего бояться. С этим он отправился ко двору по суше, взяв несколько лошадей, нагруженных некоторым количеством золота и серебра. Все остальное он оставил в Плимуте под присмотром одного из городских старейшин». В Черной книге городских записей (получившей название из-за цвета кожаного переплета) говорится, что Фрэнсис Дрейк вернулся домой в Плимут из «Южного моря и с Молуккских островов, объездив весь мир». В ней указано, что он отсутствовал «два и три четверти года и привез домой много золота и серебра в слитках». 12 октября «золото и серебро в слитках», которые привез Дрейк, спрятали в башне близ Солтэша под круглосуточной охраной отряда из 40 человек. Это было в самом деле огромное сокровище. «Золотая лань» доставила на родину больше драгоценного металла, чем любое другое судно эпохи Великих географических открытий. Общую сумму оценить довольно трудно, поскольку, как только она вернулась, к сокровищам выстроилась очередь из желающих получить свою долю. Какую-то часть Дрейк оставил себе, половина принадлежала королеве, все остальное официально нигде не было зарегистрировано. Чтобы положить конец претензиям, Елизавета заявила, что Дрейк не пират – он вернулся в Англию с пустыми руками. Но ей никто не поверил, и меньше всего испанцы. За исключением этого грандиозного обмана, Дрейк причинил испанским подданным сравнительно немного вреда. За все время кругосветного плавания он не убил ни одного испанца, хотя имел для этого достаточно возможностей. Гуманное отношение Дрейка к своим жертвам и пленным приносило дивиденды, оставляя испанцам намного меньше поводов для негодования. Пожалуй, самый скандально известный акт насилия был совершен им по отношению к члену собственной команды – Томасу Даути, и даже это преступление если и не было прощено, то, во всяком случае, явно отошло на второй план среди радостного волнения, вызванного добычей Дрейка. Тем не менее в Англии оставался человек, помнивший этот гнусный поступок, – брат Даути, Джон, который тоже участвовал в плавании и ныне жил в Плимуте. Он кипел от возмущения. Не сумев убедить власти предать Дрейка суду за убийство, он обращался с жалобами ко всем подряд (безрезультатно) и называл Дрейка «самым гнусным злодеем, самым лживым вором и самым безжалостным убийцей, которого видел свет». Дрейк не обращал на это внимания. В ноябре он приплыл на «Золотой лани» в Лондон и выгрузил тонны серебра на хранение в лондонский Тауэр. Еще более солидную часть добычи он передал чиновнику королевского казначейства и часть отправил лично королеве в резиденцию Сайон-хаус, ранее роскошный женский монастырь, а тогда королевский дворец на берегу Темзы. Кроме того, он преподнес королеве бриллиантовый крест и венец из перуанского серебра, оба инкрустированные изумрудами, и пообещал добыть для нее еще больше сокровищ. К тому времени Мендоса сумел распутать сплетенную Дрейком сеть обмана и установил, что рыжеволосый пират привез с собой 20 тонн серебра, пять ящиков золота в 45-сантиметровых слитках и огромное количество жемчуга. По наиболее точной оценке общая стоимость украденных сокровищ и специй составляла неслыханные 1500 000 фунтов стерлингов. 22 октября королева приказала дать «нашему горячо любимому Фрэнсису Дрейку» еще 10 000 фунтов стерлингов. Его племянник Джон Дрейк писал, что команда корабля разделила между собой 40 000 фунтов стерлингов, а все, кто спонсировал плавание Дрейка, получили вдвое больше той суммы, которую изначально вложили в это предприятие. Новости об этих выплатах дошли до Мендосы и короля Филиппа II. Если англичанин не привез в Англию ничего ценного, как он утверждал, за что его так щедро вознаграждали? И почему в эти дни он всегда был рядом с королевой? Мендоса и король по-прежнему не стремились открыто объявлять Англии войну, хотя, по обновленным оценкам посла, Дрейк украл даже больше, чем изначально предполагалось. «Его добыча огромна, – жаловался он, – и вся она досталась королеве в обход министров. Дрейк передал ей 100 000 фунтов стерлингов в придачу к тому, что уже имеется у нее в Тауэре, и трудно не заподозрить, что она собирается ограничиться лишь выплатами купцам, не удовлетворив Ваше Величество. Это очевидно, поскольку она думает, как я уже говорил, что большая часть этих денег составляет имущество Вашего Величества. Мою точку зрения подкрепляет следующий факт: когда английский пират во времена короля Эдуарда захватил индийский корабль с 80 000 крон, они поместили добычу в Тауэр, хотя почти все эти средства были частной собственностью… возмещение было выплачено почти через восемь лет, и лишь частично, и это произошло только благодаря вмешательству бывшего здесь императорского посла». Другими словами, перспективы возвращения украденного золота выглядели весьма туманно: «Подданные Вашего Величества будут вынуждены страдать, тогда как англичане и французы останутся безнаказанными». Дрейк, отложив для себя часть богатства, ускользнувшую от внимания Мендосы, не просто остался безнаказанным – он внезапно стал одним из самых состоятельных людей в Англии. Он купил солидный дом в Лондоне на Элбоу-Лейн (названном так потому, что он шел на запад через лондонский Сити и резко поворачивал на юг; от elbow – локоть). Дрейк завел привычку появляться при дворе с визитами к королеве и, как того требовал обычай, дарил подарки, тем самым завоевывая ее расположение. Ему было 37 лет и, судя по всему, ему предстояло сыграть важную роль в политической жизни Англии. Елизавета I с удовольствием приняла его под свое крыло. По словам британского историка флота Николаса А. М. Роджера, она извлекла всю возможную выгоду из «отождествления морской военной агрессии с пьянящей смесью патриотизма, протестантизма и частной прибыли». Это убеждение стало девизом Елизаветы, Дрейка и их преемников на много веков вперед. Плавание длилось два года десять месяцев «и еще сколько-то дней, и мы видели чудеса Господни в глубинах морских, совершили много удивительных открытий, пережили много диковинных приключений, спасались от многих опасностей и преодолевали многие тяготы». Дрейка с некоторым опозданием признали первым английским капитаном, совершившим кругосветное плавание, и первым человеком, обошедшим вокруг света с тех пор, как Хуан Себастьян Элькано вернулся на потрепанном корабле с остатками команды в Севилью 58 лет назад. Эпоха Магеллана и Испанской империи подходила к концу – эпоха Дрейка и Британской империи только начиналась. Королева Елизавета I приняла чрезвычайные меры, чтобы скрыть этот геополитический факт. По ее распоряжению все отчеты о плавании Дрейка строго засекретили, они получили статус государственной тайны. Дрейк вместе с другими участниками плавания под страхом смерти поклялся молчать о подробностях своего путешествия, добытых сокровищах, маршрутах и планах, чтобы эти сведения ни в коем случае не просочились в Испанию. В ознаменование успешного кругосветного плавания Дрейк преподнес королеве подарок – драгоценную подвеску. Он нашел ее (точнее, украл) где-то на Тихоокеанском побережье Мексики. Драгоценность была под стать королеве – бриллиант в оправе из золота с эмалью, украшенной силуэтом корабля с корпусом из черного дерева. Королева, в свою очередь, преподнесла Дрейку драгоценную камею со своим портретом – неожиданно щедрый подарок для простолюдина, намекавший, что Дрейк мог в будущем рассчитывать на повышение социального статуса. На портрете работы Маркуса Герард са, написанном в 1591 г., Дрейк изображен с этим украшением. В отделанном эмалью золотом футляре скрывается портрет королевы кисти Николаса Хиллиарда. На передней крышке футляра изображены два профиля – африканского мужчины и белокожей женщины, вероятно самой Елизаветы. В совокупности эти изображения намекали на союз между Елизаветой и мусульманами, способный победить их общего врага, испанцев, которые взирали на успехи Дрейка с завистью и беспокойством. Теперь испанцы знали, с каким человеком они имели дело. Фрэнсис Дрейк был бесцеремонным, безжалостным, решительным и не подчинялся никому, кроме разве что королевы Елизаветы, пленительной предводительницы еретиков. II Эль Драке 14 Возвращение Дракона Испанский дипломат и шпион Бернардино де Мендоса в состоянии крайнего потрясения писал королю Филиппу II: «Я постарался как можно шире объявить о том, что Дрейк привез с собой более полутора миллионов [фунтов] добычи; новость облетела всю Англию, вызвав много сомнений и опасений. Здесь считают, это дело настолько серьезное, что может привести к огромной войне между королевой и Вашим Величеством, если ущерб не будет возмещен». Полтора миллиона фунтов могли поддерживать Англию еще много лет. Без них Елизавета протянула бы совсем не долго. Англия постоянно находилась на грани поглощения испанцами – в этом (вполне вероятном) случае Испания могла бы аннексировать островное государство, а протестантская революция потерпела бы крах. Но положение решительно изменилось благодаря захваченному Дрейком золоту и серебру. Огромная сумма могла не только спасти Англию от бедности – она могла «привести к огромной войне между королевой и Вашим Величеством, если ущерб не будет возмещен». Даже английских государственных мужей встревожило неожиданное изменение статус-кво. «Ввиду размеров грабежа советники, не причастные к этому предприятию, стали завидовать прибыли, доставшейся другим, и горячо осуждают это дело перед королевой». Волнения коснулись и Франции. «Принимая недавно французского посла, королева была с ним довольно резка и сообщила, что ее посол написал, что не видит никаких средств добиться умиротворения во Франции, которое должно было произойти согласно его, французского посла, неоднократным заверениям, и, следовательно, она не может, по ее словам, смотреть на это иначе, чем с подозрением». Мендоса решил извлечь из ситуации выгоду для Испании. «Чтобы усилить ее недоверие, – писал он королю Филиппу, – вызванное слухами о том, что король Франции сговаривается с Вашим Величеством, я обращаюсь с французским послом сердечнее обычного, приглашаю его в свой дом и тому подобное, что вызывает большие подозрения у королевы». Зарождающийся союз грозил распространиться на Ирландию и Шотландию, где было много католиков. Только за последние шесть недель «пятьсот английских джентльменов были отправлены в тюрьму на том основании, что они католики, и есть опасения, что, получив новости из Ирландии, они могут восстать». Через несколько дней, 30 октября, Мендоса торопливо сообщал о новом развитии событий, не сулившем Испании ничего хорошего. «Королева приказала Дрейку вернуться в Плимут и привезти ящики с золотом и серебром, которые он оставил губернатору этого города. Несмотря на заявление, о котором я упомянул в своем последнем письме, якобы Дрейк не нанес никакого ущерба подданным Вашего Величества, они признались, что он привез 20 английских тонн серебра, по 2000 фунтов каждая, и пять ящиков полуторафутовых золотых слитков, а также огромное множество жемчужин, часть которых весьма ценные. Судя по сообщениям, поступающим из Севильи, он украл даже больше. Королева решила, что те, кто вкладывал средства в это предприятие, получат двойную прибыль, а остальная часть награбленного отправится в лондонский Тауэр». Это были важные сведения, а названные Мендосой числа, пусть даже приблизительные, просто не укладывались в голове. Дрейк не мог привезти в Англию двадцать тонн серебра, не так ли? Однако он это сделал. Все эти ящики с золотом и серебром – испанским золотом и испанским серебром – оказались в руках англичан. Еще больше раздражало то, что Елизавета лгала о своей непричастности к этому делу, хотя все это время действовала заодно с Дрейком. Мендоса гневно требовал призвать пирата к ответу, но было слишком поздно. При всем этом Испания почти не предпринимала попыток более основательно защитить себя от Дрейка и других пиратов. Пушки, установленные в испанских портах против набегов с моря, стояли без дела. В 1579 г. король Филипп II отправил испанского мореплавателя Сармьенто де Гамбоа, чтобы выследить Дрейка, но он опоздал – пират уже сбежал в Тихий океан, где его вряд ли удалось бы найти. Де Гамбоа утешился тем, что прошел Магелланов пролив с запада на восток (заслуживающий внимания мореходный подвиг), а затем вернулся в Испанию. Хотя Испания расширила систему конвоев для защиты кораблей серебряного флота, все земли и воды к северу от Панамы оставались небезопасными. На западном побережье Мексики не было ни одной испанской пушки. Бесконечно обсуждались планы строительства форта в Акапулько для сдерживания пиратов и охраны испанских активов, но ничего так и не построили. Миллионы песо, добытых или украденных Испанией, могли стать легкой добычей для Дрейка и его преемников. В Карибском бассейне Испания защищала свои интересы более успешно, но Испанская империя стала слишком большой и неповоротливой, чтобы противостоять ловкому и решительному противнику, каким была Англия. Что касается Елизаветы I, она твердо вознамерилась оставить себе то богатство, которое Дрейк украл у испанцев (а испанцы, в свою очередь, украли у коренных народов обеих Америк). Ни о каком возмещении речи не шло. Добыча была необходима для существования Англии и, что не менее важно, трона Елизаветы. После возвращения Дрейка Мендоса с негодованием написал королю Испании 16 октября 1580 г.: «Он пришел сюда, чтобы увидеть королеву, и провел с ней, я уверен, более шести часов [шесть часов!]. При этом присутствовали только лорд Берли, [граф] Сассекский, адмирал, королевский кастелян Джеймс Крофтс и секретарь Уилсон. Они приказали составить документ, согласно которому все деньги должны быть учтены, переданы во владение королеве и помещены в лондонский Тауэр». Кроме того, Мендосу очень беспокоила вероятность того, что Дрейк мог совершить кругосветное плавание. «Они тщательно скрывают, каким путем вернулся Дрейк», – писал он. По его оценкам, английский пират вернулся с командой из 45 человек, и «королева приказала окружить этих людей всяческой заботой и не позволять им слишком объедаться, чтобы они не заболели. Они под страхом смерти поклялись не раскрывать никому маршрут своего плавания». В целом наблюдения и выводы Мендосы верно отражали картину, за одним примечательным исключением: он утверждал, что Дрейк «вероятнее всего, вернулся обратно через Магелланов пролив». В таком случае это означало, что он не совершил кругосветного плавания – он просто доплыл туда и обратно, по пути совершая набеги. Мендоса «послал своих людей в Плимут, чтобы разузнать подробности у людей, побывавших в этом плавании». Как только они это сделают и станет известна правда, он обещал тут же сообщить всё королю. Пытаясь дискредитировать Дрейка, Мендоса убеждал короля, что Эль Драке был вовсе не таким искусным мореплавателем, как казалось: «Дрейк утверждает, что если бы не два португальских лоцмана, взятые с одного из кораблей, которые он разграбил и потопил у берегов Бразилии на обратном пути, он никогда не завершил бы свое плавание. Он передал королеве путевой дневник, в котором описано все, что произошло за три года его отсутствия, и очень длинное письмо об этом». С учетом ужасного (с точки зрения Испании) положения дел «следовало бы отдать приказ не щадить ни одно иностранное судно в Испанской Индии и в Португальской Индии, но отправлять каждое из них на дно, и ни души на борту не оставлять в живых, – писал Мендоса из Лондона 15 октября 1580 г. – Это единственный способ помешать англичанам и французам отправиться в эти места грабить, ибо в настоящее время не осталось, кажется, ни одного англичанина, который не собирался бы предпринять подобное плавание – так все они воодушевлены возвращением Дрейка».