Шансов на спасение не было. «Ужасный призрак неминуемой гибели встал перед нами, нам оставалось лишь смириться с судьбой и вверить себя милосердию Господа». Прошло два месяца с тех пор, как они покинули Молуккские острова, и они довольно смутно представляли, где находились. Матросы пали ниц и молили Бога смилостивиться над ними. «Так, возложив голову на плаху, мы каждую минуту ожидали, когда нам будет нанесен последний удар». После того как с молитвами было покончено, Дрейк спокойно заговорил с командой, «собственным примером вселив в нас толику уверенности». Он сказал: «Прежде всего, усердно поработав помпой и освободив корабль от воды, мы обнаружили, что течь не увеличилась сверх обычного, и хотя это не давало надежды на избавление, это все же обещало нам некоторую передышку, поскольку означало, что корпус цел; мы не могли истолковать это иначе, чем свидетельство непосредственного Божьего провидения, ибо никакое дерево и железо не смогли бы выдержать удара такой силы, какой испытал наш корабль, под всеми парусами налетевший на камни». Таким образом, намекал Дрейк, Бог не оставил их, несмотря на то, что ситуация выглядела крайне плачевно. Призвав на помощь всю силу духа, Дрейк делал все возможное, чтобы успокоить команду. Он лично следил за промером глубины и заявил, что лотлинь слишком короток, чтобы достичь морского дна. Возможно, это был хороший знак, но не для Флетчера. «Наши несчастья, казалось, только множились, ибо если поначалу мы не могли ожидать ничего, кроме быстрой гибели, то теперь стало ясно, что нам стоит ждать скорее медленной смерти, каковая участь из этих двух казалась во много раз страшнее, и вряд ли кто-нибудь по своей воле согласился бы выбрать подобную». Дрейк все это время произносил «веселые речи и ободрял остальных». Их корабль прочно застрял, и у них имелись на выбор два варианта: оставаться на нем либо покинуть его, «чтобы найти какое-нибудь другое убежище для отдыха, однако и лучший из этих двух [вариантов] выглядел хуже, чем тысяча смертей». Предпочтительнее, по оценке Флетчера, было погибнуть всем вместе, «чем, лишившись всех своих друзей, жить в чужой стране; даже жизнь в глуши среди диких зверей, в одиночестве, подобном одиночеству птицы на горной вершине, без всякого утешения, не так плоха, как жизнь среди диких язычников, где нет свободы ни душе, ни телу». Они сумели пересечь Атлантику, преодолели Магелланов пролив и тысячи миль Тихого океана, им угрожали мятежи и гибельные штормы, испанцы и гигантские крабы, способные клешнями откусить человеку палец, – и после всего этого им суждено было застрять на окаянной песчаной отмели среди неизведанных просторов океана. Взвесив шансы на выживание, Флетчер пришел к мрачному выводу: «Наш пинас никоим образом не мог перевезти за один раз более 20 человек, а всего нас было 58 человек; ближайшая суша была в шести лигах от нас, и от берега все время дул встречный ветер». Даже если бы им удалось добраться до берега, они могли попасть в плен к враждебно настроенным местным жителям, «и хотя, быть может, нам удалось бы избежать их мечей, но жизнь наша стала бы хуже смерти, не только в смысле горестного плена и телесных тягот, но более всего в отношении нашей христианской свободы… среди ужасных нечестий и дьявольского идолопоклонства язычников». Команда молилась всю ночь, «утешая себя и принося молитвой покой в свои сердца», но с рассветом положение ни на йоту не изменилось. Прилив не поднял корабль с отмели; они не плыли и не тонули. Они благодарили Бога хотя бы за это и «со слезами призывали Его благословить труды наши». Но просьбы оставались напрасными; у них не было «другого средства утешения, кроме молитвы и слез». Казалось, никакими человеческими силами – «ни предсказаниями, ни советами, ни действиями нельзя было добиться избавления нашего корабля, если только сам Господь не взялся бы совершить чудо». Чтобы укрепиться духом, они прибегали к «таинству тела и крови нашего Спасителя». Почти все были уверены, что это их последнее причастие; оно почти не принесло подавленным и напуганным людям успокоения. Хотя Флетчер, Дрейк и команда считали себя протестантами, их обряды были во многом похожи на обряды английского католицизма, поэтому они причащались, исповедовались и соблюдали другие ритуалы католической церкви. Наконец они предприняли последнюю попытку. Они разгрузили корабль, «выбросив в море часть добра», в том числе груз драгоценной гвоздики. Увидев, что это не помогло, они отправили за борт мешки с мукой, бобами и другими продуктами, «той самой пищей, от которой зависело спасение нашей жизни». Как вспоминал Фрэнсис Претти, в отчаянном стремлении выжить они избавились от тонн драгоценного груза. «Мы освободили наш севший на скалы корабль от трех тонн гвоздики, восьми пушек и некоторого количества муки и бобов». Но корабль по-прежнему не двигался. Затем они выбросили в море оружие. «Золотая лань» упорно стояла на месте. Если бы они каким-то чудом смогли остаться в живых, дальше им пришлось бы полагаться только на Божью помощь и надеяться, что он «выведет нас из того крайне отчаянного положения, в котором мы оказались» и «оборонит нас от наших врагов, и позаботится о нашей безопасности и свободе». Измученный отчаянием, Флетчер обернулся к Дрейку и грубо заявил, что они наверняка погибнут здесь, и это будет справедливой Божьей карой за то, что он обезглавил Томаса Даути в бухте Сан-Хулиан. Даути! Этот чародей! Разъяренный Дрейк поклялся отомстить Флетчеру за эти слова – если им удастся пережить нынешние испытания. Чудо избавления – все называли это не иначе, чем чудом, – случилось через 20 часов после того, как корабль сел на мель. Флетчер писал: «Причиной тому, что мы так крепко застряли, был твердый камень в расщелине, о который мы зацепились со стороны левого борта. Во время отлива глубина по правому борту не превышала шести футов». В тот отчаянный момент ветер «задувал довольно крепко прямо в наш борт, и потому корабль волей-неволей держался в вертикальном положении». Затем случилось невероятное: «Богу было угодно в начале прилива, когда вода еще почти не поднялась, ослабить ветер». После этого корабль «накренился на ту сторону, где было глубже, и освободил киль, и все мы сделались вне себя от радости». Дрейк приказал команде поднять все паруса, и ветер вынес «Золотую лань» с широкой отмели на глубокую воду. Спасение пришло к ним 10 января 1580 года. В ближайшие месяцы им предстояло пережить еще множество опасностей – их ждали новые отмели, штормы и враждебные существа, но «из всех бед, что нам довелось испытать за все время нашего плавания, – вспоминал Флетчер, – эта была величайшая». Они были горячо благодарны судьбе за избавление, «однако эта невзгода оказалась не последней». Когда худшее осталось позади, Дрейк обрушил свой гнев на Флетчера. Он приказал приковать капеллана к крышке люка, словно преступника, и замкнуть цепь висячим замком. Он созвал всех матросов, сел, скрестив ноги, на морской сундук и заговорил: «Фрэнсис Флетчер, я отлучаю тебя от церкви Божьей и от всех ее благ и милостей и передаю тебя в руки дьявола и всех его ангелов». Любой, кто приблизится к капеллану, будет повешен. Дрейк приказал Флетчеру носить на руке и не снимать под страхом смерти повязку с надписью: «Фрэнсис Флетчер, ты самый лживый мерзавец из всех ныне живущих». Флетчер носил повязку всего несколько дней. Что касается того, что Дрейк назвал его мерзавцем, – это было не худшее выражение, которое мог употребить моряк. Вскоре Дрейк простил опального капеллана и позволил ему вернуться в лоно англиканской церкви с такой же легкостью, с какой отлучил. После этого Флетчер снова возглавлял совместные молитвы, а часы отчаяния на рифе и ужасные взаимные обвинения превратились в воспоминание, впрочем несколько омрачавшее их отношения до конца плавания. Через несколько дней подул муссон и снова разразилась буря. Англичане переждали ее на якоре под голыми мачтами и, когда ветер ослаб, 14 января осторожно направились к отмели, где снова бросили якорь. После короткой передышки они добрались до маленького острова «и провели день, заготавливая воду и древесину». Дальше их долгое время ждали только непогода и отмели. Изматывающая буря не думала стихать. Об отдыхе и еде оставалось только мечтать. Индонезия состоит из тысяч островов, и англичане миновали многие из них, надеясь найти безопасную гавань где-нибудь на берегах Сулавеси, к юго-востоку от Борнео. Приходилось соблюдать осторожность, поскольку на юге Сулавеси стояли португальцы. Англичане решили держаться подальше, но из-за ветра не могли отойти на достаточное расстояние от бесконечного побережья Сулавеси – одиннадцатого по площади острова в мире. 20 января, когда пинас (на котором находился и Флетчер) отправился на разведку, «с юго-запада налетела сильнейшая, невыносимая буря; непогода застала нас на подветренном берегу среди опасных потаенных отмелей, и мы со страхом ожидали, что наше судно и наши люди, да смилуется над ними Бог, попадут в руки безбожников». Снова казалось, что нет выхода и нет надежды на избавление, однако буря утихла, и они воссоединились с кораблем. В конце концов им удалось отойти от Сулавеси, но 26 января сильный ветер погнал их в западном направлении, «так что мы больше ни разу не могли поднять паруса, пока не истек этот месяц». 1 февраля, через пять дней после того, как моряки отклонились от курса, они заметили «очень высокую землю», по-видимому, необитаемую и безопасную. Они хотели направиться туда, «чтобы поискать отдохновения, но погода не позволила им найти удобную гавань». Опасаясь отмелей, подводных рифов и других скрытых опасностей, они снова отошли в море. 3 февраля им на глаза попался еще один манящий маленький остров, но и теперь людям Дрейка не удалось поставить достаточно парусов, чтобы подойти к нему. Сдавшись на милость несущего их муссона, они могли только провожать взглядом проплывающие мимо острова и с сожалением отмечать их в корабельном журнале. 8 февраля шторм утих, и к кораблю смогли подойти два каноэ, в которых сидели дружелюбные местные жители, убедившие Дрейка и его людей отправиться вместе с ними в город под названием Баратива. Мореплаватели, в последние месяцы чаще сталкивавшиеся с коварством туземцев, на сей раз с облегчением обнаружили, что в городе живут безмятежные люди, «красивые лицом и телом, с учтивыми манерами, очень справедливые в делах и любезные с незнакомцами – всему этому мы получили наглядное доказательство, ибо они были очень рады нашему появлению и охотно удовлетворяли наши нужды всем тем, чем была богата их земля». И мужчины, и женщины носили яркую одежду и множество украшений. «Мужчины все ходят нагими, прикрывают только голову и тайные места, и у каждого в ушах висит то одно, то другое. Их женщины прикрываются от середины до ступней, носят на голых руках браслеты, сразу помногу – у некоторых по крайней мере девять на каждой руке, в основном медные или выточенные из рога, из которых самые легкие (по нашим оценкам) весят примерно 2 унции». Они носили золото, но, казалось, не понимали, что они богаты. И они вели себя так щедро и дружелюбно, что многострадальная команда Дрейка даже не задумывалась о том, что они не христиане. Охваченный ботаническим энтузиазмом, Флетчер горячо восхищался местными огурцами, лимонами, инжиром, кокосами, мускатным орехом, имбирем и перцем – всем тем, что островитяне безвозмездно передали благодарным английским мореплавателям. «Мы получили от них все, чего желали и в чем нуждались, – сказал он в заключение, – и за все время нашего путешествия… с тех пор, как мы покинули нашу родину и до этого времени мы нигде не находили большего отдыха и утешения, чем на этом острове». После трех дней блаженной передышки от тягот морской жизни Дрейк снова поднял якорь. Они должны были вернуться в Плимут и отставали от графика на много недель, если не месяцев. День за днем они проплывали мимо утопающих в зелени таинственных островов, манящих обещанием безмятежной роскоши, с которой им так и не довелось познакомиться ближе. Лишь 18 февраля «Золотая лань» «бросила якорь у небольшого острова», чтобы набрать воды, но уже на следующий день снова продолжила путь. Усталым матросам оставалось лишь печально смотреть, как райские острова проплывают мимо них в морской дымке. 12 Безмятежные синие волны В Англии испанский дипломат и шпион Бернардино де Мендоса собирал отчеты об активной деятельности Елизаветы I против Испании. Он обнаружил, что английские пираты действуют если не с ее одобрения, то, по крайней мере, с ее ведома. Он обсуждал с королем бешеные темпы судостроения в Англии – все эти корабли предназначались якобы для торговых целей, но, если оснастить их пушками, они вполне могли явиться в андалузский город Кадис в большой и незащищенной гавани на юго-западе Испании. Поступали и более тревожные новости. Елизавета I занималась делами в основном поздно ночью (Филипп II тоже имел склонность к бессоннице и странному ночному поведению). 23 марта 1580 г. Мендоса писал: «В течение дня королева принимает четыре или пять раз, а ночью к ней приходит человек, которого вводят через потайные двери; его лицо закрыто тафтой. Мне не удалось узнать, из какой он страны и для чего является к ней, знаю лишь, что он имеет тесные связи с Сесилом и другими советниками». Чем дольше Мендоса оставался в Лондоне, тем больше разногласий у него возникало с Елизаветой I. Он стал чаще обращаться к Филиппу II, прося советов и распоряжений. Но ответа не было. Он был один или почти один. Давно миновав ту точку, откуда еще можно свернуть в Южную Америку, Дрейк до 9 марта 1580 г. безостановочно плыл на запад – почти три недели по неизменно безмятежным синим волнам. Через два дня они пристали к очередному острову, где местные жители дружелюбно приветствовали их и завязали с ними обмен. Но это был не обычный рядовой остров – они приплыли на Яву, тринадцатый по площади остров в мире; Суматра осталась на северо-западе, а Бали лежал на юго-востоке. Хотя на Яве нередко случаются цунами, извержения вулканов и землетрясения, на тот момент земная кора находилась в состоянии покоя. Тропический дождевой лес покрывал Яву на западе, на востоке лежала засушливая саванна. Остров изобиловал дикими животными. Здесь водились яванские носороги, яванские бородавчатые свиньи, канчили, тигры, слоны и яванские леопарды и обитали сотни уникальных видов птиц. Исключительно плодородная почва позволяла возделывать одни из самых ценных в мире рисовых угодий и выращивать невероятно ароматный кофе. Это был остров, полный опасностей и чудес. Предположив, что на густонаселенном острове должен быть правитель, Дрейк отправил к нему посланника с подарками – льняным полотном, шерстью и шелком. Все это было с благодарностью принято, а в ответ команде Дрейка прислали рис, кокосы и кур, принятых с не меньшей благодарностью. Ободренный успехом, Дрейк сошел на берег 13 марта в сопровождении нескольких своих джентльменов, чтобы лично приветствовать правителя острова. Тот «с радостью и любовью» встретил Дрейка, угощал и развлекал всю компанию. Выяснилось, что верховный вождь управляет с помощью младших правителей, раджей, – все они были в хороших отношениях друг с другом и на следующий день прислали Дрейку еще еды. Вскоре на борт «Золотой лани» поднялись трое раджей, чтобы поближе познакомиться с кораблем и осмотреть выставленное напоказ «боевое снаряжение». После этого раджи приезжали почти каждый день. Англичане узнали их имена: раджа Патайдра, раджа Кабокапалла, раджа Манганго, раджа Боккабарра и раджа Тимбанто – «всех их наш генерал всегда развлекал самым веселым образом, как только можно представить, и показывал им устройство нашего корабля, артиллерию и прочее вооружение». Кроме того, Дрейк услаждал слух именитых гостей музыкой, отчего «они приходили в неописуемое восхищение». Вероятно, капитан пел им или играл на виоле да гамба, хранившейся в его каюте. В любом случае он был одним из очень немногих мореплавателей, которые исполняли серенады для людей, пригласивших их на свою землю. Местный правитель, раджа Донан, также привел своих музыкантов, чтобы они сыграли для Дрейка и его команды. «Это была очень странная музыка, однако звук ее сладостен и приятен», – вежливо прокомментировал Флетчер. Гораздо больше англичан порадовал бык, которого раджа прислал своим гостям, – в ответ они подарили ему «очень дорогие шелка, которые пришлись ему весьма по нраву». Кроме того, англичане предприняли нехарактерное для себя усилие, попытавшись выучить полезные слова «природного языка яванцев» и составив из них импровизированный разговорник[5]: Sabuck – шелк [sabuk, ‘жилет’] Sagu – хлеб этой страны [sagu, ‘саго’] Larnike – напиток [?] Paree – неочищенный рис [pare, ‘растение рис’] Braas – разваренный рис [bras, ‘необрушенный рис’] Calapa – кокосы [klapa, ‘кокос’] Cricke – кинжал [kris, ‘крис/яванский кинжал’] Catcha – подзорная труба [kaca, ‘зеркало’] Arbo – бык [kebo, ‘водяной буйвол’] Vadas – коза [wedus, ‘коза, овца’] Cabo – золото [?] Gardange – банановое дерево [gedang, ‘банан’] Hiam – курица [ayam, ‘курица’] Seuit – льняное полотно [?] Doduck – синяя ткань [dodok ‘сидение, присед’; duduk, ‘место’?] Totopps – один из их головных уборов [tutup, ‘покров’?] Quia – черный сахар [gula, ‘(коричневый) сахар’] Tadon – женщина [wadon, ‘женщина’] Bebeck – утка [bebek, ‘утка’] Все эти развлечения и налаживание социальных связей задерживали отъезд экипажа Дрейка, но полученное удовольствие сполна окупало задержку. Под конец Флетчер от имени всей команды осыпал раджей и их подданных похвалами, назвав их «людьми любящими, очень честными и справедливыми в делах». «Золотая лань», заново нагруженная, прибранная и очищенная от налипших на дно моллюсков, готовилась к отплытию. Жители Явы снабдили Дрейка курами, козами, кокосами и бананами. 26 марта корабль наконец вышел в море и взял курс с запада на юго-запад, направляясь к скалистому мысу у оконечности Южной Африки, известному как мыс Доброй Надежды. Им предстояло пройти около 9600 км по бескрайним просторам Индийского океана – третьего по величине океана на планете. Огромные расстояния, отсутствие всяких признаков земли и неистовые штормы рождали подавляющее чувство одиночества и незащищенности. Порой людям казалось, что они почти не двигаются с места. В какой-то момент Дрейк спонтанно решил (как он это часто делал), что они направятся не в порт Малакки, где могли ждать новые неведомые опасности, а вместо этого двинутся в открытое море и наконец вернутся домой в Англию. Корабль словно бы плыл в пустоте – вокруг не было ничего, кроме «воздуха и воды». Лишь 21 мая они заметили вдалеке слабое пятнышко – это была земля. 15 июня, в погожий ясный день, они миновали мыс: он был так близко, что они могли бы «достать до него выстрелом». После многодневного плавания в бескрайнем океане от близости земли захватывало дух, а прибрежные скалы казались почти миражом. У мыса Доброй Надежды их припасы почти подошли к концу – в попытке растянуть запасы провизии каждому члену команды урезали дневное количество воды и вина. В этих суровых местах было слишком рискованно сходить на берег в поисках припасов. От нехватки питьевой воды один человек на борту скончался. Позднее Джон Дрейк вспоминал: «Они собирались зайти в порт на побережье Гвинеи, но не сделали этого, потому что дул встречный ветер, и для них не нашлось удобной якорной стоянки. Тогда они направились прямо в Сьерра-Леоне и стояли там пять дней, приводя судно в порядок и запасаясь водой и деревом». Они находились примерно в 6700 км к югу от Лондона, на заключительном этапе своего пути, и из последних сил экономили провизию. «К тому времени, когда показалась Сьерра-Леоне, пресная вода на борту почти закончилась – на каждых трех человек оставалось не более полпинты». Если бы они задержались в море еще на два-три дня, то умерли бы от жажды. 22 июня моряки бросили якорь в богатой алмазами Сьерра-Леоне, где смогли отдохнуть и наконец-то набрали воды. Стояли жаркие душные дни, ночи были не намного лучше. Но приход влажного муссона принес долгожданное облегчение. Через два дня отдохнувшая команда вышла в море – их ждал последний этап кругосветного плавания. Все это время за их продвижением внимательно следили испанские шпионы. Еще 14 мая 1579 г. командующий испанской Армадой дон Кристобаль де Эрасо сообщал: «Это дело большой важности, требующее серьезного рассмотрения. Если все три корабля со своей артиллерией и огнестрельным оружием соединятся, они станут силой, которую не смогут одолеть корабли, посланные вице-королем, или те, что там остались». Чем дольше продолжалось путешествие Дрейка, тем больше тревожилась испанская разведка: рыжеволосый выскочка, безбожник и пират как будто насмехался над ними. В феврале 1580 г. испанский посол Бернардино де Мендоса сообщал Филиппу II из Лондона, что Дрейк в очередной раз перехитрил испанцев: они отправили своих представителей в те порты, куда мог зайти Дрейк, «для того, чтобы [король] мгновенно получил известие о его прибытии», но местные власти в этих портах, по словам Мендосы, вместо того, чтобы арестовать Дрейка, оказывали ему содействие – вероятно, за вознаграждение. При подходе испанцев «местные власти принимали меры, чтобы дать ему беспрепятственно уйти». Мендоса собирался поговорить с королевой Елизаветой I об этой возмутительной ситуации и пригрозить, что «если они не произведут полного возмещения ущерба и не накажут пиратов, Ваше Величество выдаст каперские грамоты, чтобы возвратить свою собственность, и испанцы будут завладевать английским имуществом везде, где его обнаружат». По его мнению, это была сильная угроза: «Именно этого они боятся больше всего; купцы здесь поднимают огромный шум, возмущаясь тем, что из-за двух или трех придворных, которые подобным образом отправляют корабли для грабежа, их имущество должно подвергаться опасности, а над их страной нависает угроза гибели. В силу сказанного они менее склонны одобрять пиратские выходки и более охотно делятся со мной важными сведениями». Однако сведения, собранные Мендосой, представляли собой не более чем догадки. «Они полны дурных предчувствий относительно возвращения Дрейка, поскольку он путешествует уже очень давно, и наверняка потерял сколько-то кораблей. Они полагают, что, если он не появится в течение двух месяцев, это будет означать, что он сгинул в море». Но надеждам тех, кто желал, чтобы Дрейк и его флот погибли в морской пучине, как это произошло со многими другими экспедициями, не суждено было сбыться. Замкнувшийся в стенах Эскориала Филипп II не посчитал нужным непосредственно преследовать Дрейка – вместо этого он надеялся на юридическое разрешение конфликта. Он спросил Мендосу, оформил ли Дрейк страховые документы перед тем, как отправиться в плавание. Мендоса терпеливо объяснил королю, что в Англии «есть закон, принятый здесь именно ради того, чтобы оправдать этих пиратов: перед отплытием они должны поручиться, что не причинят вреда никому, кроме тех, кто объявлен врагом английской Короны». Однако этот закон «существует лишь на бумаге, ибо когда какое-нибудь частное лицо пытается надлежащим образом добиться его исполнения, выясняется, что это невозможно». Словно разговаривая с ребенком, Мендоса напоминал королю: «Те, которые пускаются в плавание с целью грабежа, и вовсе не дают никаких поручительств, поскольку обычно пользуются покровительством высокопоставленных придворных, как, например, Дрейк, снаряженный Лестером и его друзьями». Слухи об успехах Дрейка вызывали немалую досаду при испанском дворе. О возмещении убытков по-прежнему не могло быть и речи; Дрейк явно не собирался возвращать Испании все, что успел награбить. Филиппу оставалось надеяться только на силу официального протеста. Мендоса, настроенный куда более воинственно, чем его король, считал, что пора начинать вторжение – как иначе можно было выразить всю глубину недовольства Испании? Но Филипп не поддерживал эту идею, хотя имперские амбиции Англии, когда-то незначительные, теперь всерьез угрожали Испании. Никаких достоверных известий о Дрейке, его людях или добыче по-прежнему не поступало. 18 июня Мендоса писал из Лондона: «Осталось уже очень мало надежды на возвращение Дрейка – он слишком задерживается». К 30 июня противники Дрейка сочли его пропавшим без вести. Однако Дрейк невидимо для них продолжал двигаться вперед. 12 июля он пересек экватор, через четыре дня достиг побережья Гвинеи, а 11 сентября – острова Терсейра, входящего в состав Азорских островов. За несколько дней до этого, 5 сентября, Мендоса услышал от своего курьера, что Дрейк «прошел через Магелланов пролив». Разумеется, это не соответствовало действительности, однако новость настораживала. Хуже того, выяснилось, что он «похитил в Южном море принадлежащего Вашему Величеству золота и серебра на сумму 200 000 дукатов, и на 400 000 дукатов имущества разных купцов». О масштабах бедствия позволяло судить то, что «здешние авантюристы, ссудившие деньги и давшие корабли для его плавания, вне себя от радости, и мне рассказывали, будто в их числе есть и советники королевы. У людей здесь только и разговоров о том, что нужно снаряжаться и точно так же отправляться грабить».