— Нет-нет, просто я несколько удивлен. — Я решила, что нам надо поговорить, — улыбнулась она. На Уортон было темно-синее элегантное пальто; и когда она его сняла, под ним оказались облегающий топик кремового цвета и юбка, изготовленная, по всей вероятности, из крохотного фланелевого полотенчика для лица. Глаза Айзенменгера едва не повыскакивали из орбит, словно поплавки из воды в ветреную погоду, и хищно уставились на гостью. Та не подала виду, что заметила его реакцию; он же, опомнившись, не подал виду, что эта реакция вообще была. Он принял у Беверли пальто, та прошла в гостиную и восхищенно огляделась. — У вас хороший вкус. Айзенменгер лишь коротко улыбнулся в ответ и ничего не сказал. Несмотря на всю свою усталость, он чувствовал себя как на иголках. Что у нее на уме? — Выпьете что-нибудь? — Я выпила бы вина, — она указала на бутылку, — если оно у вас еще есть. Когда он вернулся с бутылкой и вторым бокалом, Уортон уже сидела в кресле, поставив ноги под небольшим углом. Выглядели они при этом очень соблазнительно, и доктор поспешно отвел взгляд. — Нам с вами не раз приходилось работать вместе. Вот я и подумала, не пора ли нам познакомиться поближе. Однако Айзенменгер уже давно отошел от судебной медицины, а в те времена, когда они действительно работали вместе, Уортон ни разу не проявила желания «познакомиться с ним поближе». — Вот как? Она глотнула вина. — Я запомнила вас по делу Пендреда. Вы, наверное, тогда даже не обратили на меня внимания — в ту пору я была совсем зеленым новичком. Еще бы не обратил! Он сразу отметил про себя, насколько соблазнительна Беверли Уортон. Но тогда, конечно, обстоятельства были иными. Не переставая удивляться, что означает ее приход, доктор в глубине души все же не мог не радоваться ему. Он осторожно произнес: — Разумеется, я тоже запомнил вас. — Похоже, мне и сейчас не удалось очаровать вас. — Да нет, это просто от неожиданности. Большинство сотрудников полиции, с которыми я работал, не изъявляли желания встречаться со мной в неслужебной обстановке. — Большинству сотрудников полиции лень высунуть голову из своего болота. Я не такая. Айзенменгеру со своего кресла было прекрасно видно, что Беверли Уортон действительно не такая. — И ваш визит никак не связан с делом Экснер? — спросил он. Секунду-другую она оценивающе разглядывала его, затем улыбнулась и, сделав еще один глоток из бокала, сказала: — Дело Экснер закрыто. — Разве? Она посмотрела на него большими темно-серыми глазами. На краю бокала появился вишневый ободок. — Закончено и закрыто. Похоронено навсегда. — Почему же вам тогда так хочется узнать, что я обнаружил во время повторного вскрытия? Вы ведь за этим пришли, не так ли? На этот раз Уортон потребовалось сделать глоток побольше, чтобы подыскать подходящий ответ. — Признаюсь, мне довольно любопытно. Довольный тем, что видит ее насквозь, и подогретый вином, Айзенменгер чувствовал себя хозяином положения. — Вы же понимаете, что я не имею права говорить об этом. Защита не раскрывает своих карт. — Какая защита? Я же сказала, дело закрыто. Оно не находится на рассмотрении суда. Тим Билрот убил ее. У вас нет клиента, которому вы могли бы навредить, рассказав мне о своих находках. Доктор задумался. Формально Уортон была права, но ситуация сложилась таким образом, что он работал в команде людей, являвшихся ее личными врагами. Елена ненавидела Беверли всеми фибрами души за то, что та, по ее мнению, погубила ее брата; Джонсон был уверен, что она нарочно скомпрометировала его, потому что он встал на ее пути. Но у самого Айзенменгера не было причин ненавидеть Беверли Уортон. — Я знаю, что Билрот совершил это преступление, — тем временем продолжила она. — Билрот изнасиловал ее и убил самым зверским и отвратительным образом. Но если вы можете засвидетельствовать, что это не так, вы просто обязаны представить это свидетельство полиции. Если есть хотя бы малейшая вероятность того, что полиция совершила ошибку, мы должны узнать об этом как можно скорее. Это звучало убедительно. Не зная, что ответить, доктор наполнил вином опустевший бокал Уортон. — Послушайте, Джон, — сказала она, — я признаю, мне хотелось бы знать, что вы там обнаружили, но это не единственная причина моего прихода. — Неужели? Она наклонилась к нему, и Айзенменгер увидел, что на его гостье нет бюстгальтера. — Поверьте, вы мне нравитесь. Мы могли бы с вами сотрудничать. Мне кажется, это у нас получилось бы. — Ее слова, усиленные винными парами, порхали в голове Айзенменгера, словно яркие бабочки. — Если вы подозреваете, что Тим Билрот был невиновен, то нужно срочно принимать какие-то меры. Тут она, возможно, была права. Они ведь только играли в детективов, а она, при всех ее недостатках, все-таки была профессионалом. Как бы ни хотелось Елене уничтожить Беверли Уортон, прежде всего следовало принять во внимание закон и справедливость. Айзенменгер колебался и, чтобы скрыть это, в несколько глотков осушил свой бокал и снова налил вина себе и Беверли. Когда она потянулась за бокалом, от взгляда Джона не укрылось, что запястья и пальцы у нее тонкие, как у ребенка. На шее Беверли поблескивала едва заметная золотая цепочка, а на запястье такой же браслет. Ногти украшал едва заметный маникюр. — Вино замечательное, — заметила Уортон. — Надеюсь, это у вас не последняя бутылка. Намек был прозрачный и ослепительно сверкающий. Улыбка на лице доктора расцвела сама собой, и эта улыбка не желала слушать никаких наставлений рассудка. Беверли в очередной раз окинула комнату изучающим взглядом. — А миссис Айзенменгер не существует? Спутницы жизни? Нет, если не считать психопатки, которая мечтает воткнуть отравленный нож в сердце Елены. Он подумал, что надо бы рассказать Уортон о действиях Мари, но не смог заставить себя сделать это. В глубине души он не был уверен, что Мари виновата, — только боялся этого. И потом, их разговор принимал столь неожиданный оборот, что жаль было портить его низкой жизненной прозой. — В данный момент — нет. Беверли выразила бурное удивление: — Вот как? А ваша Елена? Я была уверена, что вы… — Произнеся это, Беверли Уортон превратилась в само воплощение понимания и сочувствия. Доктор замотал головой и ответил тоном, призванным доказать, что он умудрен жизнью и совершенно независим: — Да нет, ничего подобного. Очевидно, ему это удалось, потому что гостья, допив вино, со вздохом откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. — Не могу поверить, что такой привлекательный мужчина, как вы, столь долго прозябает в одиночестве. Айзенменгер поднялся, чувствуя, что голова у него слегка кружится — и не только из-за вина. — Я открою еще бутылку? — Почему бы и нет? — Что касается дела Экснер, — проговорил он уже из кухни, — то я не могу показать вам свое заключение без согласия Елены Флеминг. Формально оно принадлежит ей. Лица Беверли он не видел, но ее бесстрастный ответ не заставил себя долго ждать: — Да, конечно. Я понимаю… Доктор вернулся в гостиную с открытой бутылкой. Уортон сидела все в той же расслабленной позе, улыбалась ему, и ничего другого в данный момент для Айзенменгера не существовало. Он убеждал себя, что абсолютно трезв и полностью владеет своими мыслями и чувствами. Однако тот факт, что, разливая вино, он довольно громко звякнул бутылкой о край бокала, опровергал первое и заставлял усомниться во втором. Но к черту факты. Он не позволит им разрушить то, во что хочется верить. Он присел рядом с Беверли и сразу ощутил себя партнером в волшебном интимном танце, который вел прямо в постель. Он видел, что Беверли наблюдает за ним, понимает, к чему идет дело, и тоже пребывает, как ему представлялось, в радостном возбуждении. Айзенменгер решительно отбросил недостойные подозрения, что эта женщина просто использует его в своих интересах. Уортон придвинулась к нему, презрев всякие глупости вроде необходимости соблюдать дистанцию. Доктор чувствовал, какая Беверли теплая, да, теплая, мягкая и ароматная. У нее такие большие глаза, такие блестящие губы! Не было ни малейшей необходимости смотреть на ее ноги, грудь или талию, чтобы понимать, насколько Беверли Уортон соблазнительна и каким наслаждением будет ласкать ее тело и позволить ей ласкать его самого в тиши спальни… Зазвонил телефон. Долбаная бренчалка! — Вот черт, — пробормотал он. В первое мгновение он решил не обращать внимания на звонок и даже посмотрел на Беверли, как бы спрашивая ее совета, но лицо Уортон было непроницаемо, словно она бросала ему вызов. — Прошу прощения, — сказал он и потянулся за трубкой. На лице Уортон промелькнула досада. — Джон Айзенменгер слушает.