— Я был один! — огрызнулся он. Это мы проверим. Уортон решила на время оставить эту тему. Позже у нее еще будет возможность пощипать Рассела. — Вы вчера заходили в музей по каким-нибудь делам? Помолчав, профессор ответил: — Нет. — Вы знали убитую? На этот вопрос он ответил не задумываясь: — Нет! — Вы уверены? Не слишком ли вы поторопились с ответом? Разве она не могла быть вашей ученицей, студенткой? — Я ответил быстро, инспектор, потому что абсолютно уверен, что никогда прежде не видел ее. Уортон понимала, что даже ей, вооруженной терпением и острыми клыками, не пробить броню самоуверенности Рассела. — Инспектор! — в дверях раздался голос Каплана. Уортон встала, отчасти с любопытством, отчасти с раздражением, и подошла к полицейскому. После непродолжительной беседы с подчиненным она вновь вернулась к Расселу. — На данный момент это все, профессор. Вы можете быть свободны. Но, как ни странно, теперь, получив разрешение заняться своими делами, Рассел желал продолжить разговор. — Уже? — спросил он, отрывая взгляд от стройных ног Беверли Уортон. — Я ничем больше не могу помочь вам, инспектор? — Пока ничем, профессор. Позже вам, конечно, придется дать письменные показания. Он улыбнулся, но уже совсем не так, как прежде. — Надеюсь, я буду давать их вам? Она не сразу нашлась, как отреагировать на столь неожиданный переход к флирту. Как будто с окончанием официального допроса их отношения изменились и теперь можно было забыть о делах и заняться более приятными вещами. — Нет, профессор, — произнесла она наконец, вкладывая в свои слова и несколько иной смысл, который в общих чертах можно было бы выразить так: «Шутить изволите?» С лица Рассела все еще не сошла улыбка, но в глазах появилось жесткое выражение. — Жаль, — ответил он. Беллини едва успел придать своему лицу беспристрастное выражение, когда Уортон, резко повернувшись, прошествовала мимо него из комнаты. За ней немедленно последовал и Рассел, на ходу застегивая двубортный пиджак и высвобождая манжеты рубашки из рукавов. * * * — Где он? — Первая дверь справа. Но он в абсолютно непотребном состоянии, инспектор. По тону Каплана было ясно, как он относится к людям в «абсолютно непотребном состоянии». — Этого и следовало ожидать. — Когда он вошел, у него был такой вид, будто его только что выкопали из могилы, а увидев полицейских, он чуть не шлепнулся в обморок. Хотел тут же смыться, а когда мы его задержали, начал кричать и буянить. Пришлось малость утихомирить его. — Надеюсь, вы не нанесли ему увечий? — Нет, конечно. Полицейские обменялись понимающими взглядами. Джонсон ждал их рядом с комнатой помощников куратора. Уортон не задерживаясь прошла прямо туда, Джонсон последовал за ней, сделав знак констеблю, что тот может быть свободен. Тим Боумен сидел спиной к своему рабочему столу, упершись локтями в колени и сцепив пальцы рук в замок. Голова его была опущена на грудь. Первое, что бросалось в глаза, — его сильная худоба, почти полное истощение. И его возбужденное состояние. Он едва не дрожал, дышал быстро и шумно, как будто только что бежал, спасаясь от смерти. А может быть, так и было, подумала Уортон. Боумен был одет — если только можно было назвать одеждой свисавшее с него грязное тряпье — в серую фуфайку и рваные джинсы и обут в кроссовки. Поза Боумена позволяла Уортон хорошо рассмотреть его запястья, и инспектор с интересом отметила, что они покрыты коростой. — Тим Боумен? Он дернул головой, как будто его пнули, и посмотрел ей прямо в глаза. Через секунду он опустил голову, но было уже поздно. — Так-так… — протянула она. Усмехнувшись, она обернулась к Джонсону, и неодобрительное выражение его лица на этот раз не произвело на нее никакого впечатления. — Его, очевидно, еще не представили вам. Возможно, теперь это Тим Боумен, но, когда я встретилась с ним впервые, он носил имя Тим Билрот. — Она опять повернулась к Боумену. — Мы знаем друг друга достаточно хорошо, не так ли, Тим? Объект ее внимания ничего не ответил, лишь еще ниже опустил голову. Уортон вдруг стала похожа на дикую кошку, увидевшую добычу, с которой можно было поиграть и, доведя до полного изнеможения, съесть. — Как жилось все это время, Тим? — спросила она с насмешливым участием, побуждая его вступить в игру. — Нормально. — Напомни мне, Тим, — улыбнулась она, — что с тобой было, когда мы впервые встретились. — С меня сняли обвинение, — произнес он с бравадой, которая тут же испарилась, едва Уортон добавила: — В киднепинге. Голова его опять упала на грудь. — А как насчет изнасилования, Тим? И наркотиков? Тут тебе не удалось отвертеться, не так ли? Ответа не последовало. Она пояснила Джонсону, по-прежнему не сводя глаз с Билрота: — У Тима большой послужной список. А лет пять назад перешел от непристойного нападения к изнасилованию. Джонсон удивленно поднял брови: — Рано начал. — О, очень рано, — откликнулась она и, наклонившись к самому уху Билрота, продолжила: — Знаете, чем он занимался, Боб? Каким образом удовлетворял свою подленькую похотливую натуру? — И как же? — Тим связался с наркотиками. Когда-то, в добрые старые времена, приторговывал ими. Затем обнаружил, что с девушками легче иметь дело, когда они чуточку не в себе. И он стал подмешивать им в питье успокаивающий наркотик — совсем немного, просто чтобы они становились податливее. — Да, не слишком красиво. — Это ведь правда, Тим? Но Тим по-прежнему не проявлял никакого желания вступать в разговор. — Когда ты вышел, Тим? — спросил Джонсон. Билрот вдруг вздернул подбородок и с невесть откуда взявшимся вызовом сказал: — Год назад. Я изменил имя и свою жизнь. Уортон улыбнулась: — Ну да, конечно, разумеется.